Сэм по-прежнему смотрел на воду и двигал палец взад-вперед по краю таза. Какое-то мгновение отец смотрел на него, потом отвернулся и произнес:

— Ну что ж, взгляни на это с другой стороны, Сэм. Найти сейчас работу — все равно что песчинку золота в породе. Некоторые сказали бы, что тебе повезло с самого начала, хотя я слышал, — он повернулся и посмотрел на мать, — я слышал, что они снова нанимают шахтеров.

Мать перенесла интерес с Сэма на отца и с надеждой спросила:

— Правда?

— Да, но не здесь, а пока подальше, но это хороший признак. Я завтра с утра пойду поговорю с Ламбертом, узнаю, есть ли хоть малейший шанс, — он посмотрел в потолок и воскликнул — Так забавно будет вновь спуститься под землю — как начать новую жизнь.

Я перевела взгляд с отца на Сэма. Тот еще ниже опустил голову и смотрел уже не на воду, а в пол. Я подошла к нему и обняла за плечи, а отец снова повернулся к нему и, шутливо шлепнув его по голове, сказал:

— Все не так уж плохо, Сэм. Привыкнешь. Ты не поверишь, но я поначалу чувствовал себя точно так же. Мне было тринадцать, я не мог спать по ночам.

— Но, дядя Билл, я… я… — на глазах Сэма вновь пока зались слезы. Он смотрел на отца и никак не мог заставить себя признаться, что боится темноты. Но мы все его хорошо поняли.

— Проходи попей с нами чаю, — пригласила мать. — Я испекла замечательный кекс.

После чая Сэм оставался у нас на кухне до тех пор, пока не послышался крик тети Филлис:

— Эй ты, Сэм!

Когда он ушел, мать сказала:

— Бедняга, он же не может без света, — она поднялась, задвинула стул под стол. — Все этот Дон.

Ни я, ни отец не сказали ни слова.

Вечером я вдруг почувствовала, что не могу больше сидеть в четырех стенах. Я поднялась к себе в комнату, потом опять спустилась, постояла у окна гостиной, отправилась на кухню, постояла у окна там. Дом стал казаться мне душным, захотелось вновь увидеть реку.

— Ты не против, если я прогуляюсь, мама? — спросила я.

— Иди, конечно, — сразу ответила она. — У тебя утомленный вид. Это все жара. Куда ты хочешь пойти?

— Пройдусь по берегу.

— Не хочешь, чтобы с тобой пошел папа?

— Нет, нет, — я торопливо покачала головой.

— Тогда выходи через парадную дверь.

Она не хотела, чтобы Дон, если он был сейчас в кухне или в комнате, которая, как и моя, выходила окнами на задний двор, увидел, что я иду на реку.

Я не стала подниматься к себе или даже причесываться, а просто сбросила фартук и быстро вышла через парадный вход. По улице я шла, ничем не выдавая своего нетерпения. потом свернула за угол и направились к холмам.

Но едва улица скрылась за склоном холма, как я побежала и не останавливалась до тех пор, пока не достигла берега реки. Я смотрела на воду и глубоко вдыхала воздух. Потом решила пройти до большой излучины — мне казалось, что я не была там уже много лет. Большая излучина на довольно извилистой реке была одна — в том месте, где она делала резкий поворот, огибая Брамтон-Хилл. Идти надо было добрых две мили, но сумерки еще и. наступили, и я знала, что успею вернуться до наступления темноты.

Я решила перебраться по камням на другой берег: тропа там бежала, не встречая препятствий, да и пейзаж был лучше.

Подойдя к камням, специально уложенным для этой цели, я увидела на одном из них парочку. Камень был не очень большой, и вряд ли парень и девушка удержались бы, но они стояли, крепко обнявшись, и смеялись. Вода с шумом неслась у их ног. Когда девушка повернулась, я узнала ее. Это была Эдна, мы учились когда-то в одном классе. Она и ее парень направились к берегу.

— Привет, Эдна, — сказала я.

— Привет, Кристина, — ответила она.

И все.

Торопливо перепрыгивая с одного камня на другой, достигла противоположной стороны и, не оглядываясь на них, пошла дальше, чувствуя себя несколько смущенной и, как ни странно, очень одинокой. Прежде я не испытывала такого чувства — словно никто в мире не любил меня. «Подумать только, — думала я. — У Эдит есть парень».

Некоторое время спустя я миновала двух рыболовов и пожилую пару, выбравшуюся на прогулку, и больше до излучины никого не встретила. Это было красивое место. Здесь река расширялась, и ее воды не завихрялись столь бурно и беспорядочно. На противоположном берегу круто поднимался холм, на котором и располагался город — с этого места его видели немногие; по верхнему краю тянулась ограда, за ней росли деревья. Там стояли дома, принадлежавшие богатым людям Брамптон-Хилла. В ограде кое-где имелись калитки, от них к реке сбегали по склону дорожки. Я села и некоторое время отдыхала. Глядя на эти деревья, скрывавшие дома, я подумала: интересно, каково было бы пожить в одном из них, с садом почти до самого берега реки? Вообще-то наши дома тоже находились едва ли не у самого берега, но вокруг Фенвикских Жилищ не было оград с калитками — в том-то и заключалась разница.

Откуда-то появился туман и начал равномерно оседать на поверхности воды, напоминая масло, что тает под нагретым лезвием ножа. Он окутал всю реку, и я встала: дневная жара спала, и я знала, что скоро станет удивительно холодно. Назад я шла куда более быстрым шагом, и уже почти достигла камней, как вдруг увидела, что по ним, пересекая реку, идет какой-то молодой человек. Я узнала его с первого взгляда. На этот раз на нем не было шарфа, но это был один из тех двух парней, которые наблюдали на мною, Ронни и Доном, когда мы бежали домой после вечеринки. Он шагнул на берег как раз в тот момент, когда я приблизилась к этому месту, и мы посмотрели друг на друга. Он выглядел точно таким же, каким я запомнила его — бледным, с темными, почти черными в свете угасающего дня, глазами. Он не мигая смотрел на меня, и я опустила глаза. Потом он проговорил:

— Добрый вечер.

Хотя я вовсе не намеревалась бежать, я торопливо запрыгала с камня на камень и, когда оказалась на противоположном берегу, с трудом сдержала себя, чтобы не поскакать, как кролик. «Не глупи, — сказала я себе. — Он подумает, что ты свихнулась».

Я не оглядывалась, но знала точно, что он стоит и наблюдает за мною, поэтому пошла так спокойно, как только могла — старалась не делать больших шагов, к которым так привыкли мои длинные ноги, подняв голову и лишь чуть-чуть размахивая руками.

Так я шла до тех пор, пока не миновала первый поворот, только тогда я успокоилась: оттуда он уже не мог видеть меня. И тут я едва не подпрыгнула в воздух— взглянув через реку, я обнаружила, что он идет почти параллельно мне по противоположному берегу. Он улыбнулся и поймал мой взгляд. Но я не улыбнулась ему в ответ, а стала смотреть прямо перед собой. И даже достигнув того участка берега, напротив которого находились наши дома, и взбираясь по склону холма, больше не повернула головы. Когда я поднялась на вершину, мое сердце торопливо колотилось. Однако, как ни странно, я больше не чувствовала себя одинокой.

Люди сидели на крылечках, наслаждаясь вечерней прохладой.

— Привет, Кристина. Ну и жарища была…

— Да. Жара, — я вдруг почувствовала, что мне трудно говорить.

— Куда ты ходила? — поинтересовалась мать.

— На большую излучину.

— Так далеко? Неужели ты не устала после сегодняшней стирки?

Я покачала головой. Никогда в жизни я не чувствовала себя менее усталой. Мое тело как бы парило, сердце совершало в груди невероятные прыжки. Мне хотелось лишь одного: подняться в свою комнату, лечь в кровать и думать, думать…

Когда наконец я оказалась под простыней и зарылась лицом в подушку, в кромешной темноте, возникшей перед глазами, я отчетливо увидела его лицо. Он был красив… прекрасен. Я видела его не два раза, я видела его много лет, потому что это было лицо, которое часто возникало в моих сладких девических мечтах. В тот вечер, когда мы бежали по склону холма, мне показалось, что я видела его прежде, и теперь поняла, что каким-то непостижимым образом он всегда был знаком мне. Я повернулась на спину и принялась смотреть в окно на усыпанное звездами небо. Тот парень тоже ходил под этим небом, совсем близко, и думал обо мне. Его взгляд сказал мне, что он будет думать обо мне всю ночь и весь завтрашний день.