– У другой стены поставь, – кивнул Снегирёв на картину, и показывая глазами на противоположную сторону, – я потом посмотрю, – но всё же открыл папку и небрежно взглянул внутрь, – долги нужно отрабатывать.

– Я готов, Андрей Михалыч, – пробурчал Лёня.

– Ну-ну! – Снегирёв медленно накрыл ладонью компьютерную мышку, щёлкнул пару раз, покрутил колёсико, – вот, смотри! Иди-иди сюда.

Лёня обошёл стол. Монитор светился акварельным рисунком: с основания яйца взмывал вверх хрустальный лебедь. Голова лебедя представляла собой крупный бриллиант, на котором прорисовывалась ажурная корона. Создавалось впечатление, что лебедь уже летит, и на рисунке тот самый миг, когда птица отрывается от земли и устремляется в небо. Лёня уставился на монитор в восхищении и сразу понял, что речь шла о чём-то серьёзном.

– В зобу дыханье спёрло? – услышал он Снегирёва.

– Что это?

– Это, Лёня, пасхальное яйцо Перхина «Царевна Лебедь».

– Но я его нигде никогда не видел. Я же знаю Фаберже, – пролепетал Лёня.

– И не мог. Яйцо задокументировано, не сомневайся, но, Лёня! Вот здесь внимание! – с этими словами Снегирёв встал из-за стола, подошёл к книжному шкафу и стал искать глазами какую-то книгу, потом, найдя нужный корешок, с трудом вытащил её из других плотно стоявших книг. Напряжение у Лёни нарастало, и он почувствовал, как пересохло во рту. Язык стал шершавым и огромным. Хотелось пить. Больше всего он боялся, что надо будет рисковать свободой, чтобы выполнить задание Снегирёва: украсть или убить, не дай бог. А вдруг? Там, где Фаберже, всегда большие бабки и ещё бОльшие амбиции ненасытных коллекционеров. Снегирёв вернулся к столу с книгой, но не показал её Лёне, выдвинул один из ящиков, достал тонкий коричневый портфель из крокодиловой кожи, открыл золотой замок и положил туда книгу. Он просто делал несколько дел одновременно – только и всего. Книга не имела никакого отношения к разговору о яйце, успокаивал себя Лёня. Он почему-то испугался, что ему надо будет что-то изучать, сложное и на чужом языке, и он не справится, и начнутся ещё какие-нибудь проблемы. Снегирёв воздействовал на него, как старая огромная кобра с раздутым капюшоном.

– Яйцо не найдено до сих пор, – прервал затянувшуюся тишину Снегирёв, – найти его, -

значит, сделать сенсацию.

– Вы ещё янтарную комнату вспомните, Андрей Михалыч! Мне такое в ломбард точно никто не принесёт, – попытался пошутить Лёня.

– Есть слабая путеводная ниточка.

В этот момент раздался стук в дверь. Лёня чуть не вздрогнул, но кажется, удержался.

– Войдите! – громко сказал Снегирёв.

В кабинет вошла длинноногая белокурая девушка с подносом, на котором стоял огромный стакан свежевыжатого ананасового сока и лежала полотняная салфетка. Она вопросительно посмотрела на шефа, тот показал ей глазами угол на своём огромном столе, она поставила туда поднос и тут же вышла. При нормальных обстоятельствах Лёня бы точно обратил внимание на такую красотку, ему и в этом состоянии хватило трёх секунд, пока она шла от стола к двери, заметить тонкие щиколотки и точёные бёдра, но сейчас его сексуальные

фантазии были полностью заблокированы. Снегирёв не спешил возвращаться к прерванному разговору. Он выпил залпом все триста граммов фреша, промокнул губы,

слегка откашлялся и посмотрел на свой золотой турбийон на левом запястье.

– У-у-у-у! Надо бежать! Ждут друзья-антиквары. А, ну-ка пошли, я тебе по дороге расскажу.

Они быстро вышли из кабинета и в сопровождении двух охранников, которые ждали его у двери с внешней стороны, направились к лифту.

– Тебе, дорогой, надо заняться одной старушкой, милейшим созданием, научным работником, дочерью знаменитого психиатра дореволюционной России Сергея Мелехова.

– В смысле? – совсем разнервничался Лёня.

– Смыслы сам будешь искать. Тут я тебе не советчик. Старушку зовут Мария Сергеевна.

– Какая связь?

– Она знает, где спрятано яйцо. Её отец лечил Перхина.

– Перхин был психом? – удивлённо спросил Лёня.

– Скорее всего, – пожал плечами Снегирёв, – Перхин умер в его больнице. Совсем молодым.

До лифта оставалось метра три.

– Совсем молодым, Лёня. В расцвете сил. В славе и при деньгах.

Двери лифта открылись и один из охранников заботливо заглянул внутрь.

– Чистые пруды, дом 17, квартира 11. Мария Сергеевна Мелехова-Давыдова. Это твой последний шанс, Бойко! Иначе с ломбардом придётся попрощаться, – не взглянув на Лёню, Снегирёв шагнул в кабину лифта.

Лёня стоял у памятника Грибоедову. Умиротворяющий, монументальный, величественный, бронзовый, на высоком постаменте, похожем на колонну, с небольшими скульптурами у основания – героями его знаменитой пьесы. «Служить бы рад – прислуживаться тошно», – вспомнил он из «Горе от ума». На заре коммунистической эры здесь сначала поставили кубофутуристического Бакунина: великий анархист держал в руках собственную голову. Но народ не принял монументальную пропаганду, слишком уж

опередившую время, и мыслителя-теоретика, радевшего за народовластие, скоро демонтировали. Лёня знал эту историю потому, что всегда интересовался искусством и много читал, а переехав в Москву из Питера, первые два года исходил город вдоль и поперёк с путеводителем в руках.

Антон опаздывал.

Друзей у Лёни было очень мало, и Антон был одним из них. Спас ему жизнь: помог выбраться из горевшего туристического домика, когда они отдыхали в Абхазии, а сам покалечился. Рухнувшее от огня перекрытие ударило его по спине и сломало позвоночник, руку и ногу. А мертвецки пьяному Лёне досталась только пара ссадин. Антон долго

лечился, заново учился ходить, научился, но всё-таки хромал. После Абхазии они очень сблизились, хотя постоянно спорили и ругались. Лёне трудно давалось «тихое» понимание жизни Антона, который никогда не выпячивался, ничем не хвастался, спокойно относился к деньгам, стремился к каким-то непонятным научным целям с сомнительной практической пользой. Антон окончил филологический и работал в библиотеке, как раз недалеко от Чистых прудов. Как можно заточить себя по собственному желанию в библиотеке в такое бурное время, когда все строили новый мир и гонялись за деньгами, за благами, за супер

тачками, в конце концов, Лёня отказывался понимать. Он ненавидел бедность. Одна лишь секундная мысль о том, что у него пустой кошелёк, вызывала у него чуть ли не рвотный рефлекс, а само слово «библиотека» было сродни страшной божьей каре, беспросветности и нескончаемому унынию. И то, что, получив задание от Снегирёва, Лёня тут же назначил встречу с Антоном, было связано отнюдь не с горячим желанием поделиться невыполнимой задачей, а вполне конкретным обстоятельством, помимо безграничного доверия к нему, – Антон учился в МГУ на одном курсе с Варей Давыдовой. Лёня много раз слышал от Антона о его студенческой любви, пусть даже и безответной, и очень многое знал о Варе, в том числе и то, что у неё была классическая интеллигентная бабушка, Мария Сергеевна, живущая в районе Чистых прудов. Антон рассказывал, что они иногда заходили к ней в гости и слушала истории о знаменитостях её времени, например, о Лиле Брик, Дягилеве,

Булгакове и прочая. Причем, она рассказывала не только о том, что происходило с ними тут, в России, но и о их проделках за её пределами, в заграничных путешествиях или на эмигрантских выселках.

Лёня купил в аптеке дорогую импортную трость с дубовой ручкой и с регулятором длины и ждал Антона с презентом. Повода дарить подарки особого не было, но Антон никогда не отказывался, приговаривая «вины твоей нет, но она есть». Наконец в толпе прохожих показался слегка прихрамывающий Антон.

– Привет, Тотош, есть дельце, откладывать не хотел, – начал Лёня.

– Садиться не будем, пошли гулять, мне надо двигаться, – ответил Антон.

Внешне он напоминал задумчивого интеллектуала, обдумывающего на ходу сложный текст, как, впрочем, могло быть на самом деле. Аккуратно подстрижен, гладко выбрит, в коротком черном пальто классического покроя, сером недорогом костюме, белой