– Не завалила, – призналась Соня.

– Плакало место по закупкам, самое золотое! Добивайся, Соня! Я вот думаю, – Анжела отпрянула на спинку стула, – может, и правда, не нужны все эти непонятные замужества? Мужиков надо использовать и копить денежки. Ждать её, эту любовь… Дети всё равно не от любви рождаются.

– Точно! – согласилась Соня, – мне такие серёжки, как у тебя, никогда не заработать. А у тебя их уже сто пар.

– Ждать, – улыбнулась Варя.

В такси пахло бензином и громче обычного играла восточная музыка. Варя даже не стала просить водителя выключить радио. Ей было всё равно.

Виктор лежал, как всегда, напротив телевизора. Пиджак, брюки, рубашка, словом, вся офисная одежда почивала рядом на стуле, а он, оставшись в трусах, пил томатный сок, периодически его доливая в стакан из литрового пакета, который стоял на полу у изголовья. Баскетбольный матч захватил всё его внимание, и он далеко не сразу заметил, что Варя вернулась. Стоит в дверном проёме и смотрит на него.

– Ты так тихо всегда заходишь. Тигрица, – сказал Виктор, наконец, увидев её, – как подружки?

– Мы же договорились эти встречи не обсуждать. Нормально всё с ними. Вить, скажи, а тебе, правда, хочется со мной в Париж или, может быть, в какое-нибудь другое место?

Но телевизор не давал ему нормально слышать и рассуждать.

– Ща, матч закончится, подожди! Хотя… Я бы лучше в Турцию поехал, на работе задолбался. В Париже этом начнутся музеи, церкви, кладбища, опера. Потом, я там был уже, – не отрываясь от экрана выдал Виктор.

Изумлённая Варя молча вышла из комнаты, но быстро вернулась.

– Сравня-я-ли!!! Во, молодца, Курочкин! – кричал и радовался Виктор.

– Наверное, так и сделаем, – достаточно громко сказала Варя после того, как он накричался.

– Что сделаем? Не понял? – переспросил Виктор.

– Я в Париж поеду, а ты в Турцию. Отдохнём от друг друга.

Виктор резко поднялся и сел на диван.

– После свадьбы, типа?

Варя уже стояла под душем.

Офису на набережной Москвы-реки, в перестроенном и заново остеклённом здании старой фабрики, мог кто угодно позавидовать. Самое главное заключалось, конечно, не в современных и со вкусом обставленных помещениях, а в том, что там кипела работа, которую по степени накала страстей и бойцовскому духу можно было сравнить чуть ли не со сталинскими пятилетками. Каждый сотрудник надеялся на чудо карьерного роста или хотя бы на премию. И не беспочвенно. Импорт, розничная торговля первоклассной косметикой, выгодный реэкспорт, рекламные проекты, огромная бухгалтерия, отдел строительства, да чего там только не было.

К десяти тридцати каждый рабочий день ждали приезда шефа: все усаживались по местам и затихали перед компьютерами.

Андрей Михайлович Снегирёв устроил себе кабинет в самом дальнем месте от главного

входа, и когда он шёл через оупен-спейс к пульту управления своей вселенной, то по дороге успевал заметить всё и всех. Высокий, волосы с проседью, элегантный, всегда безупречен в выборе костюма и аксессуаров, изыскан в манерах и сказочно богат, – так думали все без

исключения. О его кабинете вообще ходили слухи, что там все картины подлинники, включая Гойю и Репина. Недаром на окнах были решётки, а дверь в кабинет бронированной. Говорили, что две китайские вазы на камине и одна огромная на полу раньше, якобы, принадлежали Юсуповым.

Снегирёв любил антиквариат, что и говорить, правда, прежде чем его полюбить и заняться этим делом на полную мощь своего художественно-коммерческого таланта, он прошёл довольно тернистый жизненный путь. Сначала был преподавателем биологии, кандидатом наук, а потом советским бизнесменом, то есть цеховиком. Производил полиэтиленовые пакеты с нетленным изображением Джоконды, певицы Мадонны и Майкла Джексона. Поднял денег, как говорили раньше в бизнес-кругах, до уважаемого уровня и даже сделал

это довольно быстро, но не избежал вездесущего советского правосудия – отсидел два года в Бутырке. Девяностые подарили ему свободу, билет в Израиль, а оттуда в Америку, где он

прожил несколько лет, переправил туда заработанные деньги, приобрёл связи, и там, в Нью-Йорке, выучился антикварному делу, благо материала по этому профилю в Штатах достаточно. В Америке встретил вторую жену, француженку Клодин, девушку из буржуазного семейства, которая познакомила его со своим приятелем, искавшим русского

партнёра для ювелирного бизнеса.

– Андрей Михайлович, сигнализация в бутике готова, и Женевьев едет на следующей неделе. Если вы пока никого не нашли на место продавщицы, у меня есть отличная кандидатура. Может, завтра на неё посмотрите? – тараторила Алла, офис-менеджер и правая рука шефа, маленькая, чуть выше дверной ручки, рыжая, нос с горбинкой и весь в веснушках. Снегирёв прилично ей платил за почти восемнадцатичасовой рабочий день, так что она позволяла себе брендовые платья, туфли и сумки пастельных тонов, – всё, что

работало на её имидж, максимально приближенный к женам успешных и очень богатых. Другое дело, что стать женой никак не получалось, но, в конце концов, ей не было ещё и тридцати. А нос можно переделать.

– Бойко пришёл? – спросил на ходу Снегирёв, полностью игнорируя информацию об «отличной кандидатуре», предложенной Аллой в третий раз.

– Да, Андрей Михайлович. С картиной сидит перед кабинетом, – с готовностью ответила Алла.

– А! Да-а! Вижу проходимца, – слегка улыбнулся Снегирёв.

Перед кабинетом, утопая в пальмах, стоял голубой диванчик, где обычно дожидались приёма у «Его высочайшего». Это местечко среди работников компании называлось «Льдиной», так как несмотря на кажущуюся приветливость и удобство диванчика, никто точно не знал, зачем его вызвали к шефу и посадили ждать перед кабинетом. Снегирёв любил неожиданные решения, что уж там. А уволить мог без всяких предупреждений. Царствовал.

– Соку ананасового мне попроси на кухне, – бросил Алле.

На диванчике сидел Лёня Бойко, нервно сжимая кулаки. Внешне Лёня производил впечатление неплохо устроившегося в жизни ловкого симпатичного предпринимателя средней руки. Он был модно и со вкусом одет и подстрижен, смотрел на всех с лёгкой иронией, схватывал на лету всё полезное и перспективное, что попадало в его информационное пространство, и всегда находил общий язык с человеком, который представлял хоть какой-то интерес для его поля деятельности. Лёня держал небольшой ломбард вместе со своим дядькой Романом Семёновичем на одной из центральных улиц Москвы. Приехав из родного Сочи в Питер, закончил инженерно-строительный факультет, вынашивая амбициозные планы создания большой строительной компании, но постепенно город-музей вовлёк его в орбиту живописных шедевров, и амбиции энергичного инженера перешли на антикварный бизнес. И он преуспел, вкладываясь не только в покупки и маркетинг, но и в собственное образование, постоянно учась и не жалея заработанные доллары на шлифовку своего профессионализма. Но всё когда-нибудь случается впервые, и он ошибся. Дорого купил у одного московского деда фальшивку, которую теперь, естественно, невозможно продать. Основная проблема, однако, состояла в том, что на покупку Лёня занял денег у Снегирёва.

Снегирёв обошёл огромный и практически пустой письменный стол, уселся в кожаное кресло и потом только обратился к стоявшему у входа Лёне.

– Слушаю тебя, братец Кролик! – поприветствовал он Лёню в своей обычной манере, то есть, как точно он мог назвать собеседника всегда оставалось загадкой, но по ней можно было предположить его настроение. Ну, Кролик так Кролик. Норм. Успел подумать Лёня.

– Принёс картину. Последнее, что могу оставить, – в одной руке он держал завёрнутую чуть ли не в простыню картину, а в другой портфель. И тут же поставил ее на пол, прислонив к свободному месту у стены, где стоял, потом открыл портфель, вытащил оттуда папку с бумагами и положил на стол перед Снегирёвым, – провенанс, экспертиза и прочее.