После этого маленького приключения, выслушав мой долгий монолог в адрес всех «низких и недостойных», Армуф согласился навестить и Пестрый рынок, самый большой из всех рынков Дэрхастона.
О, если бы вы хоть раз посетили Пестрый рынок!.. Сюда стоило попасть хотя бы ради того, чтобы поглазеть на представителей чуть ли не всех рас этого Мира и десяток – иных Миров. Эльфы, гномы, орки, гоблины, фэйри всех мастей: лишь малая толика народностей, что могли бы потрясти ваше воображение. Всевозможные оборотни, звероглавцы, разумные звери и птицы гигантских размеров, кентавроиды, гуманоиды, негуманоиды и не поддающиеся никакой классификации существа и сущности: и все что-то продают, покупают, меняют, жульничают, воруют…
Здесь Буцефал без зазрений совести то и дело пускал в ход клыки, отпугивая проворных воришек и лишенных лицензии колдунов-звероловцев. Армуф вытащил секиру из-под накидки, позволяя всем желающим любоваться хищным блеском лезвий. Впрочем, прямо на ходу на Пестром рынке обворовывали только уж совсем растяпистых. Главным здесь было продать товар или обменять, завести беседу, узнать новости…
Мы миновали без приключений ряды торговцев оружием – от каменных ножей жителей островных королевств Шумного Моря до запрещенных заклинаний. Так же оставили без внимания лавки тканей и украшений, благовоний и афродизиаков. Задержались возле продавцов специй. Здесь Армуф после бурного и продолжительного торга приобрел три загадочных мешочка, бережно спрятав их на груди. Я изображала высокомерного вельможу и не интересовалась, на что спускает деньги мой «гид».
Везде и всюду с переносных лотков доносились ароматы еды: тут вам и жареные лапки саламандры под жгучим соусом, и каленые орехи цак-цак, похожие на железные шарики, а вкусом напоминающие шоколад. Заслышав, как один из лоточников нахваливает шашлычки из конины, Буцефал, не слушаясь поводьев, потянулся туда и так выразительно посмотрела на продавца-ворка, что тот с перепугу начал обильно линять. И окончательно был сражен на повал моим пожеланием (переданным через Армуфа) приобрести чуть ли не десяток этих самых шашлычков, нанизанных на деревянные палочки. Все это было схрумкано найтмаром на глазах изумленной публики и почти совсем невменяемого ворка. Урсолак успел попробовать один из кусочков этого сомнительного лакомства, разыграв небольшую пантомиму, в которую включил все: вдумчивое жевание, шевеление ушами, подергивание черным носом, облизывание языком губ с намеренной демонстрацией нечеловечески крупных клыков. Цыканье зубом, прищур глаз, вздох. В ожидании его выдоха дышать перестали и несчастный продавец шашлычков, и зрители.
– Пещерная крыса, – наконец сказал Армуф, кончиком когтя выковыривая из зубов застрявший кусочек. – – При чем загнанная. Кто тебя крыс учил ловить? – И он так посмотрел на ворка, что тот окончательно дара речи лишился, только затравленно озирался в поисках путей к бегству. Выдавать крысятину за конину и быть в этом уличенным – значило быть битым всяким, кто у него за последние полчаса купил шашлычок, и теми, кто просто рядом оказался.
Впрочем, я придержала Буцефала, ставшего несокрушимой преградой на пути жаждавших драки обманутых «гурманов». И за эту минуту ворк, бросив лоток, успел метнуться вверх и начал улепетывать прямо по тентам над другими прилавками. Толпа с радостью бросилась в погоню, обеспеченная развлечением на остаток дня. А шустрая мелюзга из местных детишек быстро расхватала брошенные шашлычки и, хохоча и горланя непристойные частушки в адрес всех и каждого, разбежалась по всем закоулкам рынка.
– Однако, господин добр, – хмыкнул Армуф, покосившись на меня. – Господин не дал в обиду жулика.
Я молча дернула головой, указывая подбородком направление, и мы покинули это место под гомон довольных бесплатным развлечением более «честных» торговцев. Еще час мы пробирались в глубь Пестрого рынка, иногда с трудом удерживаясь от всевозможных соблазнов. Мне волоком пришлось оттаскивать урсолака от поворота, за которым начиналось скопище палаток, предоставлявших азартные игры на любой вкус и кошелек. Армуф в свой черед шумно сморкался, кашлял, плевался и ворчал, когда я остановила коня возле самого настоящего книжного развала. Ни я, ни продавец, чьим товаром я заинтересовалась на полном серьезе, не обращали на него внимания. В течение нескольких минут мы с высоким, закутанным в серую хламиду псевдовампиром вели весьма необычный торг: молча, вскидывая руки со сложенными в затейливые фигуры пальцами. Со стороны это напоминало небезызвестную детскую игру «камень-ножницы-бумага». Только вот так скрючивать пальцы дано не каждому вору-щипачу. Армуф даже перестал демонстрировать свое недовольство задержкой, зачарованно наблюдая за все убыстряющимся танцем наших рук. Наконец, мы с торговцем одновременно выкинули вверх сложно переплетенные пальцы сжатых вместе рук. Псевдовампир растянул бескровные губы в жуткой пародии на улыбку и, чуть склонив голову, широким жестом указала на выложенные перед ним книги. Я вытянула невзрачный с виду томик в потертом кожаном переплете, положив на его место горсть монет. При виде их количества мой провожатый ахнул, сплюнул, повертел пальцем у виска и отвернулся, обиженно сопя. Мы же с книготорговцем обменялись еще несколькими жестами и разошлись весьма довольные друг другом. Томик ощутимо оттягивал мне поясной карман, но я о том не сожалела. Мы продолжили путь по пестрому рынку, и нам с Армуфом пришлось вдвоем уговаривать Буцефала сдвинуться с места, когда мы проходили секцию живого товара. Оттуда, вместе с непередаваемым амбре зверинца, неслись самые разнообразные звуки. И подчас было трудно определить, какому созданию принадлежит глотка, исторгнувшая рев, вой, свист или звук, похожий на игру на органе.
Наконец, мы добрались до истинной цели моего интереса на Пестром рынке. Здесь под сплошным пологом, надежно защищавшим и от солнечного света, и от дождя, продавались всевозможные травы, снадобья, целебные бальзамы и амулеты, заряженные врачующей магией. Армуф понимающе хмыкнул и побрел ту сторону, где торговали зельями, увеличивающими воинскую мощь. Я же долго и придирчиво рассматривала выставленный товар, почти не слушая разливающихся соловьями торговцев.
Моё внимание привлек угрюмого вида псоглавец, сидевший возле своего товара молча и только зыркавший иногда исподлобья пронзительно-голубыми глазами. Заметив мое внимание, он, не произнеся ни слова, повел рукой над расставленными на земле рядами бутылочек, пузырьков и коробочек. Я вздернула бровь, но спешилась и подошла поближе, кривя губы. Взгляд мой тут же прикипел к кристаллу, умением гномов превращенный в бутылек с плотно притертой крышкой.
– Что? – кивнув на заинтересовавший товар, отрывисто спросила я.
– Подземельные слезки, – хрипло ответил псоглавец, аккуратно подхватывая с земли бутылек и показывая мне. – Полный. На тринадцати травах. На тринадцать полных лун настоян.
Он не врал и не бахвалился. Его народ физически не был способен на ложь или преувеличение. Поэтому я не стала требовать открыть крышку и пробовать находящийся там бальзам. Лучшего ранозаживляющего снадобья можно и не искать, хоть весь этот угол рынка обойди. Здешнее мумие, и на моей исторической родине именуемое «слезы гор», обладало троекратно усиленными целебными свойствами. А если здесь еще и магия самих псоглавцев приложена, да с соблюдением лунного календаря…
– Сколько? – спросила я, чувствуя, как подошел Армуф и наблюдает за мной из-за спины.
Псоглавец молча поднял четырехпалую руку и, не отводя глаз, три раз сжал и разжал кулак, потом подняв еще один палец. Тринадцать. Любимое число его племени, священное. Соответствующее количеству трав и лун.
Урсолак аж крякнул. Цена была немыслимая, с его точки зрения, за какую-то невзрачную склянку. Я же и не думала торговаться. Хотя способности моего организма к самоисцелению были велики, по местным сравнениями у меня было просто «драконово здоровье»; но отказываться от снадобья, способного исцелить любую рану было, по меньшей мере, глупо. Поэтому, не обращая внимания на возмущенное кряхтение Армуфа, я вытащила из кошеля тринадцать круглых золотых монеток и рядком выложила перед псоглавцем. Тот внимательно осмотрел их, не прикасаясь, кивнул. Потом передал мне бутылек. Я же, движимая внезапным порывом, выудила еще и красивую, особо крупную жемчужину и присоединила её к деньгам. Урсолак за моей спиной звучно хлопнул себя по лбу и страдальчески застонал. Псоглавец от удивления чуть приподнял верхнюю губу, показав кончики крупных желтоватых клыков. Потом бережно взял жемчужину в левую ладонь, прижал к груди, а пальцами правой, собранных в щепоть, коснулся своего лба. Круглый ровный жемчуг был чтим в его племени, поклонявшимся, как и букентавры, Лунной Матери.
