Так куда же он делся?..

– Вы Елизавета Семёнова? – спросил санитар, подойдя вплотную к единственному человеку, находившемуся в холле.

Ко мне.

За перепуганными мыслями я совершенно забыла, что он только что позвал меня. И что я даже ответила.

– Да, я… А вы не видели, куда он ушёл?..

– Кто? – мужчина уставился на меня непонимающим взглядом.

– Ста…

Я осеклась.

В здании психиатрической клиники для здоровья полезнее было молчать, даже если передо мной стоял всего лишь санитар, а не доктор Лазаревский с его злополучным блокнотом.

– Н-неважно, – чуть заикаясь, пролепетала я. – Показалось…

Я быстро подняла с пола книгу и, сунув её в сумку, последовала за тихо матерившимся мужчиной, возмущённым, что ему пришлось вести незадачливую посетительницу чуть ли не за ручку. Он открыл замок и проводил меня недовольным взглядом, после чего дверь за моей спиной угрожающе захлопнулась.

Внутри по-прежнему царили спокойствие и обыденность. За несколько дней в палате ничего не изменилось: мебель стояла на старых местах, стены удручали противно-серым цветом, а немногие мамины вещи располагались в том же порядке и лежали там же, нетронутые и неиспользованные. Даже баночка с кремом на тумбочке не сдвинулась ни на миллиметр с тех пор, как мама её туда поставила. Казалось, за столетия в этой больнице тоже ничего не изменится, и, если зайти сюда через век или два – всё останется прежним, только ещё больше одряхлеет и облупится.

Я думала, что застану маму в постели, как после последнего срыва. Но я ошиблась. Она сидела на самом краешке и что-то увлечённо крутила в руках. С порога я не смогла разглядеть, что именно – слишком крохотным был предмет. Но сейчас и не особо интересовалась.

– Мама! – воскликнула я с радостью и волнением, тут же забыв про неприятный инцидент в коридоре.

– Здравствуй, Лизонька! – она встрепенулась и подняла на меня совершенно ясные глаза. – Как хорошо, что ты пришла!

Я искренне удивилась.

Сегодня мама не выглядела уставшей или отрешённой, как прежде, а наоборот – в ней будто прибавилось энергии. Взгляд стал более осмысленным, цвет лица – посвежевшим, осанка – прямой и уверенной. Да и настроение вроде улучшилось.

Может, так подействовали лекарства?

Во время последнего курса она была подавлена и выглядела плохо, так что, наверное, Лазаревский назначил какой-то новый препарат, о чём мы с отцом пока не знали. Точнее, не знала я, ведь каждый свой шаг он должен был согласовывать с папой. В любом случае меня порадовала эта положительная перемена. Если так пойдёт и дальше, может, обещания доктора, наконец, сбудутся и он отпустит её домой?

Бросив сумку на пол, я осторожно присела рядом, неосознанно немного побаиваясь маму после того случая. Не обращая внимания на напряжённость, она нежно меня обняла, прижала к мягкому халатику в цветочек и несколько минут мы просто сидели, не шевелясь и ничего не говоря друг другу, словно не виделись целую вечность. Я вновь остро ощутила, как сильно скучала по ней всё это время и как мне её не хватало. Страх быстро прошёл, и я позволила себе расслабиться, наслаждаясь такими редкими и такими желанными материнскими объятиями.

– Что-то случилось, дочка? – наконец, спросила она, почувствовав моё настроение, отстранилась и положила руки на плечи.

Они оказались пусты, как у искусного фокусника.

– Мне так нужно поговорить с тобой, мам. Я совсем запуталась… – всхлипнула я, при этом мучаясь сомнениями, стоило ли вообще ей о чём-то рассказывать.

Хотя именно для этого я сюда и приехала. Я испытывала почти физическую необходимость поделиться с кем-то своими страхами и видениями, а также всем, что накопилось в душе. И так уж вышло, что сейчас мама являлась единственным человеком, которому я могла бы довериться и кто смог бы меня понять, ведь мы страдали схожим бредом. Я знала, что мама нездорова. Я знала, что нездорова я. Однако впервые в жизни я испытывала потребность услышать её мнение, чтобы понять, как с этим справиться. К сожалению, справиться с её безумием я не могла.

– Рассказывай, Лизонька, рассказывай, – она улыбнулась чистой, наивной улыбкой.

– Столько всего случилось за эти дни… – начала я, но замолчала, не понимая действий матери, которыми она сопровождала моё повествование.

Она нежно погладила меня по волосам, едва коснулась всё ещё нывшего виска и грустно улыбнулась, сразу став до невозможности печальной.

– Вы с Иваном расстались.

Мама сказала это так уверенно, словно по-другому и быть не могло. Я вздрогнула. Меня бросило сначала в холод: заледенели пальцы рук, онемели ноги, а по спине прокатился неприятный озноб, застряв где-то на затылке. А потом в жар: мне стало дурно, щёки запылали, а кожа покрылась испариной.

– Откуда ты знаешь? – прошептала я, прокручивая в памяти недавний разговор с пожилым мужчиной в холле. – Кто тебе рассказал?..

– Елизар…

– Что, вся больница уже в курсе?! – я подскочила и принялась мерить крохотную палату шагами, не зная, куда деть вдруг задрожавшие руки.

Нереально!

Просто невозможно!

О том, что мы расстались, кроме нас с Ваней пока никто не знал. Не должен был знать. Тем не менее уже несколько человек вовсю обсуждали нашу личную жизнь!

Я остановилась от неожиданно озарившей меня догадки, связавшей эти два события.

– Елизар – это твой друг? – я снова села на кровать, пребывая в полнейшем смятении.

– Да… Но это не важно… Ты не переживай, дочка… – попыталась успокоить меня мама, но у неё ничего не вышло.

– Это тот, кто тебя навещал, правильно? – не унималась я, подгоняемая любопытством. – Я только что разговаривала в холле с пожилым человеком в сером плаще, и он сказал, что приходил к знакомой. Это был он? Елизар?

– Он уже говорил с тобой?.. – мама вдруг замерла.

Её глаза судорожно забегали по полу, по стенам, по мне. Взгляд наполнился такой пронзительной болью, какую я видела лишь один раз в своей непродолжительной жизни – когда маму увозили в больницу. Она попыталась что-то сказать, но не смогла, а потом и вовсе заплакала, закрыв лицо руками.

– Мам, ты что? Ну, извини… Не плачь, я не хотела тебя расстроить, – я попыталась обнять её, но она отстранилась, неуклюже утерев слёзы.

– Не ты виновата… Не ты…

– Тогда почему ты плачешь? Из-за него? Он сделал что-то плохое?

– Нет, Елизар мой друг… И он уже говорил с тобой… – она обречённо вздохнула и, наконец, подняла лицо, посмотрев на меня с горечью и каким-то ожиданием, словно не решаясь спросить о продолжении.

– Твой Елизар неожиданно подсел ко мне и завёл разговор, – не дожидаясь просьбы, объяснила я, однако не стала упоминать, о чём именно мы говорили. – Он сказал, что я правильно поступила, расставшись с Ваней… Только я не понимаю, откуда он об этом узнал и с чего решил, что это правильно…

– Ты всё поймёшь, дочка, – еле слышно произнесла мама. – Знаю, что это я просила тебя с ним расстаться, но так было нужно. Так Елизар сказал…

– Что он сказал?! – взревела я от осознания, откуда у этой ситуации росли ноги. – Так это он придумал?! И тебя убедил, и… И меня заодно! Блин, вот я дура-то! Он же нами просто манипулирует!

Я почти закричала, но в последний момент вспомнила, что на крики могли сбежаться санитары, и этот разговор закончится очень быстро. А заканчивать его я не хотела, пока не разберусь, что ещё этот старикашка наплел моей маме.

– Поверить не могу! – яростно зашептала я. – Я бросила парня, потому что какой-то латентный шизик воспользовался твоей болезнью! Зачем он вмешивается в нашу жизнь?! И почему ты позволяешь ему это?!

Но мама отреагировала спокойно, словно ждала подобной реакции.

– Дочка, не говори так, – ответила она настолько серьёзно, что я невольно начала слушать, совершенно позабыв, в каком заведении находилась. – Елизар не сумасшедший. Тебе ещё предстоит узнать, кто он, и тогда тебе станет стыдно за свои слова. Он говорил с тобой… – мама опять тяжело вздохнула, зажмурившись, словно от боли. – Значит, придёт снова… И она придёт тоже… Лизонька, я бы очень хотела, чтобы у нас была обычная семья, чтобы мы были обычными людьми, но, видимо, не суждено… Тебя ждёт ещё множество тяжёлых испытаний, и боль от вашего расставания с Иваном несравнимо меньше того, что тебе выпадет в жизни. Я буду молиться, чтобы ты всё выдержала… Я буду молиться за тебя, Лизонька…