Сонно моргая, плохо видя в темноте, я едва не рухнула на траву, не найдя равновесия в ногах.

– Ух,– тихо простонала, пытаясь выпрямиться из полусогнутого положения. Спина, казалось, была готова треснуть наполовину, стоит чуть резче дернуться.

Пока я кряхтела и стонала, пытаясь справиться с собственным телом, степняки успели развести костер и, обшарив седельные сумки новых, добытых пару часов назад лошадей, организовать ужин. Двое занимались табуном, растягивая подпруги и стреноживая лошадей, двое других, переговариваясь на незнакомом мне языке, собирали сухие ветки у берега озера.

– Скоро туман станет, сможешь в озере искупаться, – я вздрогнула, не услышав, как колдун подошел со спины.

– Напугал! – тихо воскликнула я, пытаясь отдышаться.

– Странная ты. В степь сама бежать не испугалась, а здесь, где тебя никто не обидит, дрожишь,– склонив голову на бок, прокомментировал степняк.

– Кто тебе сказал, что не испугалась? У меня ноги дрожали, пока я из лагеря бежала. А потом и вовсе через шаг подгибались, стоило до леса добраться. А ты… я же тебя все равно не знаю. Хоть и кажешься ты мне человеком честным и справедливым, кто скажет, как на самом деле оно есть.

– И то верно, – фыркнул рыжий, проходя мимо с седлом в руках. Как я поняла, степняки используют их вместо подушек. – Хорошо рассуждаешь, девушка. Правильно. Несмотря на то, что горянка.

– Я хоть и горянка, но в жизни что-то видела. Даже книги читала. Не много, настоятель монастыря, где я три года провела, не сильно это любил, но все же.

– Грамоте обучена, значит? – рыжий укладывал седло рядом с костром, с интересом сверкая черными глазами.

– Да. И не только ей. Вот, пытаюсь твоего брата убедить, что могу при доме служанкой быть.

– При юрте,– тихо поправил колдун, чуть щуря глаза и не встревая в наше общение с рыжим.

– Ну да хоть при шалаше, если обижать не будешь, – пожала я плечами.

Этот вечер был совсем другим. Казалось, чем ближе мы к улусу, тем дружелюбнее и разговорчивей становились эти суровые мужчины.

– И что же,– подтверждая мое мнение, спросил рыжий, отрезая кусок вяленого мяса, что нашлось в сумках, – брат не согласен?

– Да он пока молчит об этом,– печально и тяжело выдохнула я, стреляя глазами в темноту, где слабо различимо виднелась фигура колдуна.

Мужчины зафыркали, как дикие коты, рассаживаясь у огня. Я так и не поняла, чем позабавила степняков, но пока не бьют – разве это важно?

– Садись к огню, ночи еще не теплые,– вернувшись к кругу света, проговорил колдун, бросая на притоптанную траву еще одну шкуру и бурдюк сверху. Заняв место рядом с побратимами, колдун отобрал у рыжего кусок мяса, накромсав тот на длинные, тонкие полоски. – Ешь давай. Такая тонкая и слабая, ты меня не сможешь убедить, что хорошая помощница при юрте.

Я, стараясь сдержать недовольное ворчание, все же уселась рядом, принимая мясо из рук степняка. Страх отступил совсем, осталась какая-то уверенность, что дальше все будет хорошо. По кругу пустили головку козьего сыра, кислого и соленого, но невероятно вкусного после долгой дороги, а затем и мешок, в котором плескался кумыс.

Покачав головой, от последнего я отказалась, вспомнив, как быстро охмелела от пары глотков совсем недавно.

– На полный желудок не захмелеешь, – словно прочтя мои мысли, возразил колдун, предлагая мешок еще раз.

Послушно приняв бурдюк, я неторопливо хлебнула. Этот кумыс был не такой крепкий, и немного слаще, оставаясь послевкусием на языке. Смакуя непривычный, но пришедшийся по дуще напиток, я задумалась. Впервые за много лет, сидя у огня в степи, среди огромных, одетых в меха и шкуры вооруженных мужчин, я чувствую себя спокойно и уверенно.

– Как звать тебя, лисица? – спросил хмурый степняк, что казался самым тощим из их братии.

– Да кто как хочет, тот так и зовет,– безразлично пожала я плечом, наблюдая за тем, как к костру возвращается рыжий, неся нанизанную на ветку заячью тушку. Когда он успел разделать добычу?– В караване обзывали Беяз Фаре, бледной мышью. Купец решил, что это мне подходит. Это я сейчас немного загорела, а так и правда бледной была, как в караван попала.

Степняки переглянулись, и все, как один, нагнулись, ближе рассматривая меня в свете костра.

– Она загорела, – фыркнул рыжий, медленно поворачивая заячью тушку. От мяса уже шел умопомрачительный запах, заставляя сглатывать слюну. Все же соленые куски, что колдун нарезал до того, мне не очень шли, застревая в горле.– Я таких загорелых за всю жизнь в степи не встречал.

– Но это правда, – несколько удивленно покачала я головой, не ожидая такой реакции.

– Не важно,– махнул рукой рыжий,– дальше рассказывай. Нас давно не веселили хорошей историей.

– Так кто тебе сказал, что история хороша? Она простая и не очень интересная, как и всякая женская судьба.

– Твоя история еще не закончилась, а ты о ней уже тоскуешь,–покачал головой хмурый.– Как тебя дома звали?

– Дома? Давно это было. При рождении, кажется, Светлой нарекли. Только мать больше все «бедняжкой» кликала. Сетовала, что дочь родилась.

– Почему так?

– Девка в доме – лишний рот,– в этот момент рыжий протянул мне вертел с зайцем, словно подтверждая сказанные слова. Удивленно вытаращив глаза, я смотрела на мужчин. – Все мне?

– Сколько съешь,– пожал плечами рыжий. – Только дальше рассказывай.

– Мать все грустила,– прожевав первый кусок горячего, сочного мяса, продолжила я. – Дочь вырастить дорого, а толку мало. Чтобы замуж хорошо выдать – приданое нужно, а у меня его нет. Не было. Да и потом, до замужества не всякая доживает. Вот как я.

– И что с тобой случилось? Умерла? – участливо спросил рыжий, заставив остальных тихо засмеяться.

– Нет, что ты. Меня в храм и отдали. Брат заболел. Младший. А он опора и надежда родителей на старость. Денег в тот год совсем не было, корова и та, одна осталась. Вот меня и отдали, чтобы вычтец брата спас.

– Спас хоть?

– Конечно. За такую цену попробовал бы не спасти, люди из деревни бы потом ему на две недели перестали подаяния носить,–уверенно кивнула я.

– И много вас там таких девушек было, при храме?– я даже немного вздрогнула, услышав вопрос колдуна, который до этого слушал молча.

– Не очень. За год две-три набирается. При храме всегда и работа, и еда есть, но семьи все же стараются до последнего. Все знают, что девок, если те доживают, потом паххетам продают. За воск, за ткани дорогие.

– И тебя продали?

– Конечно. Три рулона зеленой ткани отдали. Я крепкая. Была.

– А домой не хочешь вернуться? Зачем к Эргету в юрт просишься? – это снова рыжий. Не думала, что такой большой и суровый воин станет так внимательно девку расспрашивать.

 Я обернулась на колдуна, чуть голову на бок повернув. Эргет, значит.

– Так мне домой нельзя! – рассмеялась я. Умом понимала, что они просто не знают, но в голове все же не укладывалось.– Меня за жизнь брата отдали. Если я вернусь в дом матери и отца – духи разгневаются и брата приберут. Что я, глупая, так всех подставлять.

– И что же, вернуться никак-никак нельзя?

– Ну,– я задумчиво обгладывала заячью лапу, чувствуя, что уже сыта, – можно в храм сплатить, только цену такую заломят, что можно дом построить. Да и зачем? В горах можно только с хорошим мужем жить. Так что нет, я лучше колдуну служить стану. Если не прогонит.

Вернув остатки зайца рыжему, я широко зевнула.

**

Дождаться, когда над озером станет туман, у меня не хватило сил. Я так и уснула там, где сидела, кутаясь в шкуру. Мне не хватало ни опыта путешествий, ни выносливости, чтобы чувствовать себя более-менее приемлемо в этой дороге. Кроме всего прочего, впечатлений было столько, что голова была готова лопнуть, как переполненный мешок.

Ночью меня, кажется, кто-то переложил, так как проснулась я с серым рассветом, вполне удобно устроив голову на невысоком седле. На шкуре бледными каплями блестела роса, которая испарится, как только солнце поднимется над травой.