– Зачем такой закон?– мы въехали на территорию улуса, и я с удивлением отметила порядок и чистоту, что царили в лагере. Да, где-то выделывали шкуры, отчего в нос бил едкий запах мочи, где-то жгли кости, но никакого беспорядка или хаоса. Для каждого дела, казалось, отведено свое место. Инструменты не валялись как попало, за детьми ходили слуги или мамки.

Но гвалт стоял невообразимый. На меня, оглушая, обрушились крики, стук молота где-то за первым юртом, пение, больше похожее на гул, и лай собак.

– Я тебе уже говорил, что невест в степях крадут. Так вот, могут увести все, что плохо лежит или оставлено без присмотра. В улусе это строго карается, потому здесь порядок, но стоит выйти за границу тотемов, все меняется.  В соседнем улусе несколько лун назад девушки выезжали в степь праздновать свой день. Две не вернулись. Отделились от подруг, их тут же поймали.  Овец постоянно пытаются увести даже у нашего улуса, так что охрана у отар большая, и псы среди овец ходят. Но глупых и наглых людей хватает. Не ходи сама за тотемы.

Взволнованная, я медленно кивнула. Эргет прав. Мало ли куда угодить можно. А тут он уважаемый человек, никто не посмеет даже рабынь кнутом бить без спроса.

Чем дальше мы продвигались по широким «улицам» улуса, тем ярче становились узоры на стенах юрт, тем больше было пространства на площадках перед входом. Протерев глаза, я с удивлением отметила, что некоторые шатры, юрты, стоят на колесах! Огромная телега, а прямо на ней находится само строение!

Приглядевшись, отметила, что чем ближе к центру мы двигались, тем больше подобных «передвижных» юрт нам встречалось. Да и сами шатры были другими. Их поверхность блестела на солнце, словно была сделана не из войлока, а из глины. Белой и гладкой.  Если бы мне кто-то рассказал о таком, ни за что бы не поверила, но собственные глаза не врали. Если мать колдуна позволит мне остаться, нужно будет узнать, что это за чудо такое.

Что меня еще поразило, никто из встречных людей не здоровался с Эргетом. Они просто уступали дорогу, двигаясь дальше. Это казалось не просто невежливым, а граничило с грубостью.

– Почему никто не заговаривает с тобой?  – не утерпев, спросила колдуна. Оглянувшись, я отметила, что наша компания разделилась, и где теперь рыжий или тот хмурый степняк, яуже не видела.

– Пока мать, как главная женщина в роду, не поприветствует меня, это считается неправильным. Она отвечает за мое благополучие перед духами и богами, хранит очаг. Ей первой и приветствовать.

Мне все это казалось неразумным, нелогичным, но я только тряхнула головой, отгоняя назойливые мысли. Не мое дело.

Здесь на плетеных колесах стояли две юрты. Всего была пара больших, одна из которых была украшена черными узорами, и две меньших. Они стояли вокруг кострища, на котором, опираясь на треноги, висело сразу несколько средних котлов, источавший кисловатый запах. Укрытые белой тканью, котлы стояли без огня, вводя меня в еще большее замешательство. Вокруг шатров сновали служанки и мужчины, одетые в неяркую, но крепкую одежду.

Цветной полог, что заменял дверь в большом юрте, был откинут,  и оттуда доносился тихий гул голосов. Стоило Эргету потянуть поводья, останавливая коня, как из юрта, опираясь на руку молодой девушки с некрасивым желтым лицом, покрытым оспинами, вышла маленькая женщина. Она была уже стара, но в теле и взгляде чувствовалась сила.

С головы до ног увешанная украшениями, с каким-то сложным переплетением тканей на голове, она колюче уставилась на колдуна, а потом и на меня. Белая, косматая бровь плавно поползла вверх, создавая причудливый узор из морщин.

– Галуу! Галуу! – старушка громко кого-то звала, с прищуром рассматривая то меня, то степняка. От этого взгляда хотелось ежиться.

Эргет о чем-то заговорил со старушкой, но я не смогла понять ни слова, отчего становилось совсем не по себе. Нужно срочно выучить хотя бы самые основные слова, иначе беды не оберешься.

**

– Галуу, твой сын вернулся! Негодник, оставил несчастных женщин одних, а сам по степи красавиц собирает,– бабушка громко ругалась, но все же в ее глазах светились тепло и нежность.

– Бабушка, я оставил с вами столько нойонов, что ни один багатур не посмел бы приблизиться к вашему юрту,– спокойно, со смешинкой отозвался, спрыгивая на землю. Я знал, что даже сама бабуля до сих пор оставалась не такой уж безобидной, как хотела казаться. Лук в ее руках гнулся исправно, а стрела находила цель точно. Правда, на охоту эта женщина выбиралась не часто, но никогда не возвращалась без добычи. – Да и братья не позволят никому обидеть вас.

– В них гордости больше, чем ума.

– Почтенная мать! Ты что такое говоришь? Услышат же,– крепкая, черноволосая женщина со следами морщинок у глаз, богато одетая и статная, вышла из того же шатра. Было видно, что молодые годы прошли для матери непросто, но я делал все, чтобы сейчас она чувствовала себя свободно и могла ходить, гордо держа голову. – Они тоже твои внуки. Не стоит разносить слухи по улусу, что потомки твоего сына в ссоре.

– Всем уже давно все равно на моего умершего сына, и весь улус знает, что я живу в твоем юрте, а не в шатре у Яйе или ее невесток. Покажи, внук, кого ты привел из степи,– бабушка с интересом посмотрела на меня, а потом перевела колючий взгляд на лисицу, осматривая с ног до головы, словно хотела проникнуть до самых костей.

– Это МенгеУнэг. Будет жить здесь.

– Как невеста? Как рабыня?– мать чуть склонила голову, рассматривая девушку не менее внимательно, чем до того бабушка.

– Как свободная девушка. Ты давно говорила, что тебе жаль отдавать ДуЧимэ замуж. Да и скучно сестре одной. Вот пусть вместе и будут. Учатся, гуляют, разговаривают и смеются, как это у девушек принято.

– Лучше бы невесту привез, сын. – Женщина строго свела брови.

– Не торопись, Галуу. Хорошая девушка при юрте еще никому не мешала. А эта, хоть и тощая, но духами не обижена. Шамана спросим, – неожиданно вступилась бабушка, наперекор матери, чего обычно не делала.

– Уведите МенгеУнэг в женский шатер,– не споря со старшей, махнула рукой мать.– А ты проходи, сын. Разговор есть

– Я вижу, мать, что ты готовишь хурут.

– Хан собирает поход. Женщины говорят, что хурута нужно будет много,– покачала головой мать, входя в юрт.

До юрта матери я так и не успел дойти – только оставил коня, как на меня сверху, с деревянной площадки, спрыгнул ураган из бус и ярких тряпок.

– Брат!  Почему я узнаю, что ты приехал, от соседей?! – сестра повисла на мне, как репей, ухватившись за шею со спины и обвив за пояс ногами.

– Слезай, вредная. Уже детей нянчить пора, а все сама как ребенок.

– О, да ты же не знаешь, – ДуЧимэ спрыгнула, обошла меня кругом, кривя свой носик, словно ветер принес что-то неприятное, – жених мой умер, так что от меня не просто теперь избавиться. Буду я до самой старости у тебя в юрте сидеть.

– Не пугай, иначе Тамгиру отдам женой, как он просит,– сестра не выглядела расстроенной, только обиженной.– И знаю я, что с женихом твоим вышло. Идем, там поговорим, чтобы потом не повторять.

В шатре матери пахло кумысом и ароматным маслом, как я всегда помнил. После яркого солнца, сумрак и прохлада казались блаженством. Скинув верхнюю одежду, оставшись в тонкой тканой рубахе, я уселся за трапезу, которую проворно накрывали служанки. Обе женщины, бабушка и мать, сидели в широких, низких креслах, застеленных дорогими коврами, скрестив ноги под широкими пестрыми юбками.

– Как дорога, сын? – мать подала круглую чашу кумыса, следя за мной своими темными внимательными глазами.

– Я выполнил волю хана. Тотем его предков привезли в улус.

Мать вскинула руки к небу, быстро пробормотала благодарность Тэнгэру. Бабушка только сдержанно кивнула, словно и не сомневалась в этом. В юрт ворвалась сестра, где-то отставшая от меня за те два шага, что нас отделяли на дворе от шатра.