Я понимала, что приход шамана считался важным событием, но отчего было нужно так нестись, едва не падая и спотыкаясь на каждом шагу – непонятно. Мы чуть притормозили у самого входа в большой юрт, ДуЧимэ глубоко вдохнула и выдохнула, поселив и внутри меня некую легкую панику. Я не боялась встречи с матерью Эргета, не нервничала, когда меня отвели сперва в юрт для слуг, а потом в шатер девушки, но сейчас внутри поднималось что-то горячее, заставляющее кровь быстрее бежать по телу.

Вытерев ладони об одежду, что мешковато висела на моем теле, я, вслед за степнячкой, вошла в шатер.

Этот юрт был значительно больше того, в котором мне предстояло жить с сестрой колдуна. И богаче. Яркие ковры устилали весь пол, перекрывая друг друга, всюду лежали большие подушки. С двух сторон от опорных столбов, украшенных искусной резьбой, висели целыми гроздями светильники, наполненные маслом. По центру, явно принесенная сюда к случаю, стояла жаровня, в которой тлел яркий уголь.

– Проходи. Стань в центре, МенгеУнэг,– чисто, почти без акцента произнесла мать Эргета. Не осмеливаясь ее ослушаться, я шагнула ближе к жаровне, скосив глаза в сторону. С одной стороны сидела та маленькая, пожилая женина, что первой встретила нас по прибытии, а напротив, склонив голову на бок, сидел старик. Его лица я не могла разглядеть целиком, только небольшие части. Вся одежда, головной убор, что закрывал лицо, состояли из длинных тонких полос кожи, к которым кое-где крепились какие-то бусины или колокольчики. Из головы же, непонятно как удерживаясь, торчали длинные, черные перья, придавая шаману этим еще меньше сходства с человеком. Я понимала, что это только наряд, но все же по спине пробежалась неприятная волна мурашек.

Мать колдуна что-то сказала дочери, и девушка вышла вон, опустив за собой полог и оставив меня в полумраке юрта. Я понимала, что в случае чего степнячка не станет мне защитой, но все равно стало еще более неуютно.

– Серебряная лисица?– голос у шамана был таким же потусторонним, как и сам его вид. Скрипучий, высокий, насмешливый. Мне казалось, что это камни перекатываются в горах, спотыкаясь друг о друга и стачивая бока. Я чувствовала, что меня рассматривают, но не могла понять, какие чувства испытывает тот, кто смотрел. Казалось, старик находится сразу со всех сторон, хотя я точно видела, где он сидит. – Как тебе нравится твое новое имя, девушка?

– Больше, чем прошлое. И больше чем то, что было до него,– я не собиралась так отвечать, но за язык словно кто-то тянул, вынуждая произносить слова. Перед глазами все немного плыло, так что было сложно удержать взгляд на чем-то одном. Я тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться, но везде, куда я ни поворачивала голову, мне мерещились кожаные полосы с колокольчиками и темные глаза позади этой завесы.

– И сколько у тебя было имен, девушка?

– Три. Или четыре. Тебе ли не знать, старик, – губы выплюнули слова, и я сама ужаснулась тому, что произнесла. Я вовсе не хотела этого говорить, понимая, что подобная грубость может стоить жизни, но слова были сказаны, и их было не вернуть.

Шаман вдруг расхохотался, и этот звук, как гром в степи, казалось, окутывает со всех сторон, заставляя дрожать и пол под ногами, и сам юрт. В жаровню, перед которой я стояла пошатываясь, полетел пук какой-то травы, отчего весь шатер тут же заволокло сладким дымом. Он не царапал горло, а наоборот, казалось, позволял вдохнуть полной грудью, что я с удовольствием и сделала.

– Дыши,Лисица, дыши. И расскажи мне, что ты видишь,– голос, на фоне далекого смеха, что все еще звучал в моей голове, скользил по коже, шевелил волосы, обволакивал, как туман, не позволяя спрятаться и отстраниться. Я уже не видела ни шатра, ни двух женщин, что сидели у жаровни, только синее, слепяще-яркое небо, от которого хотелось закрыться руками. Оно было везде, и снизу, и сверху. И были колокольчики на кожаных шнурках, что трепетали от ветра за моей спиной.

– Что ты видишь?

– Я вижу небо,– собственный голос казался далеким, идущим вовсе не из груди, а откуда-то из затылка.

– Какое оно, твое небо?..– голос баюкал, голос укачивал, но не давал соскользнуть ни в реальность, ни в сон, удерживая на грани.

– Такое, что больно смотреть,– словно в ответ на мои слова, небо вспыхнуло так ярко, что свет резанул по глазам, заставив зажмуриться. Только почти ничего не изменилось, лишь звон в ушах стал громче, вызывая головную боль и тошноту.

Несколько мгновений почти корчась от этих непонятных, невозможных ощущений, жмурясь от солнца, которого не было, я и не заметила, когда все закончилось. Меня накрыла серая тень, словно пряча от ярости небес и грохота колокольчиков. Сумев открыть глаза, я разглядела только длинные бурые перья, что крылом укрывали меня, но я не видела самой птицы. Разглядела другое.

Повернув голову туда, где мне все еще мерещилось присутствие шамана, я увидела вовсе не старика, не завесу из колокольчиков, а совсем еще молодого, полного сил степняка, с длинными черными волосами и темной аккуратной бородой. Выдавали его только глаза, что сейчас не были скрыты за лентами из кожи.  Мужчина стоял на том же слепящем небе, что занимало все пространство вокруг, и его глаза даже не щурились от света, когда вокруг меня все пространство было укрыто серой тенью,  позволяя видеть то, что скрывало солнце до этого.

– Вот, значит как, – мне казалось, я разгадала какую-то важную тайну, но пока просто не могла собрать верные слова.

– Что ты видишь, девушка? – голосом шамана,  шевеля губами, спросил молодой мужчина, что стоял посреди слепящего неба.

– Я вижу тебя, шаман. Вижу, кто прячется под шкурой старика.

Темная бровь моего нежданного собеседника взлетела вверх. Сделав несколько шагов вперед, мужчина нагнулся к самой тени, что прятала меня от неба, прищурившись и пытаясь рассмотреть. Но это не тронуло затуманенный разум. Заинтересовало меня другое: на ярком небе, там, где прошел шаман, остались следы. Они были похожи на провалы, словно мужчина вырывал часть неба, когда проходил по нему. Это показалось таким неправильным, грубым, что я, пребывая даже в столь странном, задурманенном состоянии, не смогла сдержать возмущение.

– Зачем ты топчешь небо?! – вопрос получился резким, грубым, но, кажется, в таком состоянии я была готова даже ударить этого глупца, что оставлял за собой дыры.

Шаман отступил, а затем широко улыбнулся. Он повел в воздухе рукой, и в ладони тут же оказался странный инструмент, похожий на палку с костями и колокольчиками, прикрепленными к верхушке. Потряхивая рукой, шаман очертил полукруг между нами, словно нарисовал в воздухе арку, и вдруг резко дунул.

В лицо ударил ураганный ветер, заставивший зажмуриться. Меня пыталось опрокинуть на спину, дергало за одежду, но я кое-как умудрялась продолжать стоять, пока порывом не снесло тень, что укрывала меня от солнца. Вот тогда держаться стало невозможно. С одной стороны меня раздирало на куски, а с другой выжигало ярким светом. Я чувствовала, что просто рассыпаюсь.

Не знаю, сколько времени прошло, как долго все это тянулось, но, тяжело дыша, чувствуя, как горит лицо, как пылают ладони, поняла, что лежу на спине, глядя на косой войлочный потолок. Легкие жгло, все тело дрожало, но я никак не могла вспомнить, как оказалась здесь и почему потолок кружится.

– МенгеУнэг? Ты в порядке? – этот голос я знала. Женщина. Она здесь хозяйка. Кто она? Она мать колдуна, что привез меня в улус. Того, что меня спас.

– Да, хатагтай. Я, наверное, упала. Прости мою неуклюжесть,– кое-как сев, я ждала, пока мир вокруг прекратит вращаться.

– Вставай, девушка. Сейчас все пройдет,– повернувшись на мужской скрипучий голос, я уставилась на старика, чье лицо почти полностью было скрыто какими-то висюльками.

– Лекарь?

– Почти,– из-под лент сверкнули в улыбке зубы. Мужчина тяжело, опираясь на кривую палку, поднялся.– Береги ее, Галуу.

– Благодарю, мудрейший,– мать колдуна поднялась со своего места, намереваясь проводить гостя. Я, все еще не в состоянии подняться, переводила взгляд то на одного, то на другую, как мне вдруг показалось, что поверх старческого лица проступает другое, совсем молодое. Тряхнув головой, я прижала пальцы к вискам, желая избавиться от дурноты и странного видения.