Не знаю почему, но мне нравилось бродить по городу ночью. Заглядывать в окна. Наблюдать за тем, как люди рождаются, взрослеют, ссорятся, мирятся и в общем-то живут обычной жизнью, даже не подозревая, что у них появился свидетель.

Забавно, но большинство смертных настолько беспечны, что даже не задергивают шторы на ночь. А кто-то без задней мысли кричит в комнате, не подозревая, что при наличии открытой форточки любой прохожий способен понять, кто кому успел изменить, кто и когда поленился приготовить ужин, а у кого в доме подрастает неисправимый хулиган, по которому, если верить отчаявшейся матери, давным-давно тюрьма плачет.

Кстати, о хулиганах…

Заслышав раздающийся из подворотни шум, я свернул со скудно освещенной улочки и забрел в совсем уж глухой тупичок, в котором в абсолютной темноте суетилось несколько человеческих аур. Три крупные, мужские, одна худенькая и низкорослая — женщина или подросток. Оттуда же доносилась невнятная возня, сдавленное мычание. Ну а когда следом за ним раздался такой же приглушенный женский вскрик, я с неудовольствием понял, что набрел на очередных отморозков.

Сколько лет живу, столько удивляюсь тому, как много грязи способны вместить в себя человеческие души. Насилие, унижение, желание втоптать в пыль более слабого… Казалось бы, откуда что берется, если в целом и общем люди примерно одинаковые? Но кто-то проживает жизнь, довольствуясь малым, пряча живущие в нем пороки, старательно борясь с соблазнами, тем самым закаляя дух и переставая быть рабом сиюминутных желаний. А кто-то, напротив, неумолимо скатывается к животному уровню, потакая звериным инстинктам, настойчиво уничтожая свое и чужое достоинство и стремясь взять от жизни все, особенно то, что плохо лежит.

Вот и сейчас я имел возможность во всех подробностях наблюдать, как двое крепких, не отягощенных совестью мужичков зажали в тупике бьющуюся в истерике женщину, с которой уже успели сорвать одежду. Третий участник событий лежал тут же, у стены, раскинув в стороныу руки.

Кто это?

Невезучий подельник? Случайная жертва? Ненужный свидетель? Неудачливый защитник?

Похоже, последнее. Потому что когда я подошел ближе и наклонился, то увидел покрытую грязью белую жреческую рясу, на животе которой расплывалось безобразное алое пятно.

Ого.

Для империи… тем более для столицы… убийство жреца было из ряда вон выходящим событием. Служителей богинь не только уважали, но и побаивались, напасть на жреца это было все равно что оплевать во время службы храмовый алтарь или же войти в Даманское управление ИСБ, встать посреди холла и прилюдно оскорбить императора.

Проще говоря, это больше смахивало на безумие, однако двум недобиткам, похоже, море было по колено. Поэтому, когда на помощь женщине кинулся проходящий мимо прохожий, они не моргнув глазом воткнули в него нож, а когда обнаружили, что это не просто прохожий, а настоящий жрец, то не сбежали, как сделали бы это обычные бандиты, не испугались, а вместо этого продолжили измываться над жертвой, не обращая на распростертое на земле тело ни малейшего внимания.

Вот уж когда я в полной мере познал смысл словосочетания «человек без души». Да, нужно было с потрохами продаться Саану, чтобы так смело творить безобразие рядом с умирающим служителем храма.

Впрочем, жрец еще дышал, хоть и находился без сознания. Его аура выглядела бледной, местами даже рваной, но сиюминутная смерть ему не грозила, поэтому, проходя мимо, я вложил в его руку исцеляющий амулет и только потом деликатно кашлянул.

— Ребятки… я вам случайно не мешаю?

Один из нападавших огрел вяло трепыхающуюся жертву кулаком по затылку, отчего женщина охнула и обмякла, и только после этого обернулся. Второй, подхватив потерявшую сознание жертву, злобно ощерился, до того напомнив при этом полоумного Гнора, что я даже заподозрил старого колдуна в порочной связи с одной из местных блудниц.

На этот раз, как ни удивительно, никто из нападавших не проявил ни удивления, ни растерянности. Первый мужик лишь смачно сплюнул и подтянул спущенные до середины бедер штаны, тогда как второй отшвырнул потерявшую сознание женщину на кучу мусора и молча достал из-за пояса здоровенный нож. Видимо, тот самый, которым недавно пырнули ни в чем не повинного служителя храма, а теперь собирались зарезать безоружного мальчишку.

Вот уж и правда отморозки. Ничего святого у них нет.

На этот раз не было ни угроз, ни пьяных выкриков и ни одной из тех заезженных фраз, которые я не раз уже слышал. Мужики просто молча разошлись в надежде прижать меня к стене, а потом одновременно ринулись вперед, стремясь разобраться с очередным свидетелем как можно скорее.

Сочтя их желание сохранить ночную тишину вполне соответствующим моим планам, я не стал мудрить и убил обоих так же молча, как и они недавно терзали ни в чем не повинную женщину. Первого ударил основанием ладони под подбородок, одним движением сломав шейные позвонки, второму так же незатейливо свернул шею. Ни крови, ни грязи… красота.

Когда отморозки упали, я оттащил их тела к дальней стене, чтобы с улицы было не видно. Затем наклонился над беспамятной женщиной, убедился, что она жива, после чего вложил в ее руку второй исцеляющий амулет и только после этого вернулся к жрецу, который наконец-то начал подавать признаки жизни.

Он оказался довольно молод, этот служитель. Лет двадцать пять навскидку. Ну, может, чуть больше. Ряса подпоясана обычной веревкой — значит, ранг в ордене небольшой. Лицо гладкое, чистое и буквально пышет здоровьем — значит, не аскет и не служка. В то же время лишнего веса у парня не было, напротив, когда я его сажал, то почувствовал вполне себе крепкие мышцы. И это, признаться, меня удивило, потому что я раньше не слышал, чтобы жрецы стремились держать тело в хорошей форме.

Интересно, почему же он позволил себя ударить? Знал ведь, к кому идет. Неужели ему даже в голову не пришло, что в городе на него могут напасть?

— Ох… — наконец-то открыл глаза жрец и обвел мутным взглядом погруженный в темноту переулок. — Что слу… ты кто такой?!

Сфокусировав на мне взгляд, жрец ненадолго замер, но потом подметил лежащие в сторонке тела, находящуюся неподалеку женщину в разорванной одежде и, так и не дождавшись ответа, кинулся к ней. Но почти сразу охнул, согнулся, провел рукой по животу и, обнаружив в ладони посторонний предмет, с удивлением уставился на исцеляющий амулет.

— Что это?

— Вам он больше не нужен, — сказал я, забирая из его вялых пальцев наполовину разряженный артефакт. — Рана затянулась, кровь больше не идет. А вот о леди, пожалуй, стоит позаботиться.

Жрец ошеломленно моргнул, издал какой-то нечленораздельный звук, но, похоже, судьба пострадавшей беспокоила его гораздо больше моего присутствия, поэтому он с некоторым трудом встал, добрел до безымянной нэлы и, пробормотав под нос что-то невразумительное, опустился возле нее на колени.

Женщина оказалась не слишком молодой и не сказать, что красавицей. Одета очень скромно, в простое платье, от которого остались одни лохмотья, и разношенные туфли совсем не модного фасона. Сама она была какой-то бледной, исхудавшей и выглядела откровенно болезненно. А единственное, что привлекало к ней внимание, — это красивый красный платок, который, вероятно, недавно был повязан на ее темных волосах, а теперь бесполезной тряпкой валялся в грязи.

— Нэла Улина, — покачал головой жрец, тщетно пытаясь прикрыть наготу дамы остатками платья. — Наша прихожанка… живет в квартале Бедняков, но каждый день бывает в храме. Сегодня я видел ее на вечерней службе. Ох, Раа милосердная… за что бедной женщине такие испытания? Мужа потеряла. Единственного сына убили. А теперь еще и это.

Я наклонился над леди и, бегло оценив ее состояние, вложил в ее руку второй амулет. Кажется, одного ей оказалось мало, а отморозки успели поранить ее гораздо сильнее, чем мне показалось сначала.

— Надо ее отнести в храм… наверное, — растерянно пробормотал жрец.