Когда я проснулась, первое, что почувствовала — это умиротворенность и чувство безопасности. Он здесь — ликовала я. Феликс действительно остался со мной, я была прижата к его груди и слышала мерный стук сердца в темноте. Совсем не шевелилась, чтобы не будить его, хотя мне было интересно, который уже час и сколько времени мы так лежали.

— Как себя чувствуешь?

Я в удивлении вскинула голову и только сейчас поняла, что Феликс бодрствовал всё это время. Как — то странно защемило в груди от этого простого факта.

— Уже хорошо. Тебе не надо домой? — осторожно поинтересовалась я.

— Мне надо, чтобы ты утром пошла к врачу. Я тебя отвезу сам, а после уже займусь своими делами.

— Хорошо.

Впервые мне было приятно подчиняться ему. О, Венера, поздравляю, это уже диагноз.

— Феликс? — я не сдержалась, решив задать мучавший меня всё это время вопрос. — Что будет дальше?

Некоторое время мы молчали. Каждый обдумывал свои предположения по этому поводу. С наступлением ночи все эти страхи усиливаются и кажутся такими реальными…

— Дальше, Венера, ты родишь здорового ребенка. Вернешься в мой дом. Попытаемся наладить ваше общение с мамой. Попытаемся жить.

«Мой дом» — как чертовски правильно. Потому что это только его дом, я там никто. И не стану кем — то. Дом, в который я ступила жертвой, где пережила худшие свои дни. Дом, у которого есть хозяйка — единственная и неповторимая. И эта хозяйка меня не примет.

— А если я не хочу туда возвращаться? Если я хочу сохранить за собой это право самой решать, как распоряжаться своей жизнью? — взбунтовалась я.

— Что ты имеешь в виду? — заметно напрягся Феликс.

И хоть я его и не видела, продолжая лежать в своем исходном положении, была уверена, что он прищурил глаза в этом своем фирменном стиле — предупреждая собеседнике о том, что тот ступил на опасный путь.

— Я имею в виду, что мы даже не знаем друг друга, Феликс. Как ты себе представляешь наше существование? Иногда мне страшно от одной мысли о том, что я стану матерью. Потому что я сама лично понятия не имею, что делать в этой ситуации.

— И что же ты хочешь узнать обо мне? Я, как мне кажется, тебя хорошо знаю.

— Очень за тебя рада, — заворчала я, что было довольно глупо, потому что я продолжала прижиматься к нему.

И Феликс рассмеялся. Феликс. Рассмеялся. Я никогда не слышала его смех. Да, видела улыбку, но смех никогда не слышала. Это как — то странно. Но…вместе с тем мне было до мурашек приятно чувствовать этот обволакивающий низкий звук.

— Ну, давай, что же ты хочешь узнать? — вновь спросил он.

Недолго думая, я выпалила:

— О твоей работе, например.

— О работе? — от удивления Феликс даже немного приподнялся и взглянул мне в лицо. — Ты хочешь узнать о моей работе?

Мне тоже пришлось приподняться, и теперь наши лица были напротив. Сегодня в мягком свете уличных фонарей Феликс выглядел немного иначе. Он казался мне уязвимым и уставшим. Отягощенным обстоятельствами жизни. И главным образом — мной. Глаза, которые раньше мне казалась черными углями, опаляющими нутро, теперь выглядели как обсидиан — загадочный горный хрусталь, который под разными углами дает часто разные оттенки.

— Да, Феликс. Хочу узнать, чем ты занимаешься.

Уголки его губ приподнялись в мимолетной улыбке, после чего он вновь откинулся на спинку кровати и притянул к себе.

— В общем — то, не думаю, что это интересно девушкам. Дело в том, что моя работа сплошь окутана гадкими происшествиями, которые в свою очередь приправлены интригами, взятками, угрозами и постоянным напряжением. Структура в прокуратуре довольно запутана. В принципе, моя должностные обязанности состоят из надзорно — следственной деятельности, после которой я представляю сторону обвинения в суде.

— Ты всегда уверен, что подсудимый виновен?

— В том — то и дело, что нет. Вопреки тому мнению, что у тебя сложилось обо мне, я действительно ненавижу преступность и безнаказанность по блату. Когда я учился, четко поставил себе цель — хочу защищать людей. Поэтому мне часто приходится лезть в следственный процесс, когда я чувствую подвох. Многие пытаются тебя запутать и увести в сторону от истинного положения дел.

— Это как?

— Очень просто. Иногда это делается преднамеренно, если у сотрудника свой интерес, а иногда случается в силу безалаберности. Например, несколько дней назад мне пришлось вызвать гинеколога прямо к следователям в отдел. Была информация, что проститутки проносят наркотики в клубы без помех. Следователь утверждал, что они все чисты. На допросе ничего выявлено не было. Им просто полагалось отсидеть свои 15 суток, но я был уверен, что представительницы древнейшей профессии что — то утаивают, уж слишком тихо сидели. Обычно, когда еще в самом начале своей карьеры сталкивался с ними, они были довольно агрессивными и развязными, свободно оскорбляли всех и не боялись ничего.

— Что — то я потеряла нить, — озадаченно перебила я, — причем здесь гинеколог?

— Гинеколог, скажем, выудил пакетики с интересным содержимым непосредственно из рабочей зоны каждой.

Мои брови поползли вверх.

— Теперь им будет предъявлено обвинение по 228 статье УК РФ.

— И сколько им дадут?

— Зависит от того, как они будут сотрудничать со следствием.

— Хм…пожалуй, я действительно не готова слушать о подробностях твоей работы, — призналась с тяжким вздохом, уж слишком впечатлил меня рассказ.

— Всё, что тебе нужно знать — я пытаюсь по мере возможности спасти людей. И закроем эту тему.

— Каково это — спасать чужие жизни…и губить свою собственную?

О боже, я произнесла это раньше, чем успела подумать о последствиях.

— То есть?

Я вновь вздохнула. Как — то обреченно и нехотя пытаясь объяснить:

— То, что ты благородный и принципиальный, стоящий на страже закона человек, который в то же время превратил и мою, и свою жизнь в нечто…сложное. Ты практически погубил себя в день свадьбы Розы. Разве нет? Разве это справедливо, что ты так относился ко мне? Я уже долгое время пытаюсь понять, почему ты был так жесток? Ведь, по сути, нигде больше и ни с кем я тебя таким не видела.

По мере того, как я задавала шквал вопросов, Феликс отстранялся от меня и выпрямлялся всё больше. Я с опаской взглянула на него. Эта тема всё равно должна была быть затронута. Иначе мы не смогли бы доверять друг другу до конца.

— Раз уж ты начала этот разговор… — он твердо смотрел мне в глаза. — Я прошу прощения. Я сделал много такого, о чем сожалею. Хочу, чтобы ты знала, мне тоже пришлось несладко. Я обвинитель по жизни и по профессии, я всегда хочу докопаться до сути вещей. Ты не дала мне такой возможности. Я мужчина, получивший отказ. От девушки, которую считал эскортом. И с каждым разом наша игра меня затягивала. Я понял…я действительно с самого начала понял, что с тобой будет трудно, но мне это нравилось. Я хотел сломить твою волю, потому что не привык, чтобы меня отвергали. Ты была интересна…и в то же время я боялся. Я намеренно не наводил о тебе справки. Я боялся, Венера, что ты глубже моих представлений о тебе. Я боялся, что найду нечто такое, что заставит меня жалеть о своих словах и поступках, о причиненной тебе боли.

Он немного помолчал. А я, затаив дыхание, ждала его откровений. Меня поразило, насколько легко и искренне он извинился. Я не думала, что когда — либо дождусь от него таких слов. Это подкупает.

— Я жаждал обладать женщиной, которой я не нравился. Я был уязвлен. Со мной такого никогда не было. Впервые та, что меня действительно заинтересовала, не выказывала ни капли интереса ко мне. Ты, знаешь ли, раскрыла во мне латентные комплексы. И мне захотелось сломать и уничтожить тебя. Я не думал, что всё зайдет так далеко. Вообще — то, я нейтрально отношусь к алкоголю. Но в тот вечер и все последующие, когда ты видела меня пьяным, все начиналось с твоего образа. Я представлял тебя танцующей перед мужчинами. И знал, что каждый из них хочет с тобой сделать. Зверь внутри рвал и метал. Мысль схватить тебя в охапку и закрыть подальше от похотливых глаз уже не казалась мне бредовой. Я гадал, почему ты это делаешь. Ты не была такой, как другие танцовщицы, ты скрывалась. И я определенно точно нашел твое слабое место. Эта крайность — заниматься танцем на публике и быть такой скрытной, загадочной, недоступной — она меня бесила. Вот тебе и идея с мальчишником. Я был уверен, что ты набиваешь себе цену. Я тебя ненавидел и одновременно желал больше всего. И если сначала я хотел, чтобы ты пришла сама, под конец мне было плевать на всё. Если бы не отец, я боюсь, что довел бы начатое до конца…