Боже, с каждым её словом я чувствовала себя все хуже и хуже, потому что не могла находиться в центре их внимания.

Мы уже подъезжали к высотке, Роза попрощалась с братом и обратилась к матери:

— Вы поднимайтесь, мам. Попытайся впихнуть в неё хоть немного еды, хорошо? Я заберу Анушик и заеду в аптеку, куплю все нужное для Венеры.

Проводила она меня таким многозначительным взглядом, что я отчетливо поняла — нас ждет тяжелый разговор, когда подруга вернется.

Был уже первый час ночи, когда, приняв душ, Роза присоединилась ко мне и легла на вторую половину кровати, которую я занимала последние несколько часов. Мы заигрались с Анушик, она никак не хотела засыпать, чему я была очень рада. Но оттягивать этот момент уже невозможно…

— Ты помнишь эту фразу: «We are each our own devil, and we make this world our own hell»? — загадочно спросила подруга, увлажняя руки кремом, будто сейчас грядет не разнос моей личности, а светская беседа.

Я отрицательно покачала головой, после чего Роза продолжила:

— «Мы сами — дьявол свой, и целый мир мы превращаем в ад». Ну, или же в «свой собственный ад», если говорить дословно. Понимаешь?

Внимательный взгляд жгучих глаз прошелся по моему лицу.

— Венера, когда ты перестанешь устраивать хаос вокруг себя? Хотя, нет, не отвечай. Я знаю, что ты скажешь. Но с каждым днем твоя позиция становится все невыносимее и невыносимее. Мне начинает казаться, что тебе нравится страдать.

— Роз, перестань… — устало выдохнула я, изнемогая от этой ноши — какого — то вселенского груза обреченности на плечах.

— Нет! — отрезала она, развернувшись ко мне корпусом и обдавая холодом своего ледяного тона. — На этот раз ты выслушаешь меня до самого конца! Во — первых, я ни за что не поверю, что ты не замечаешь отношение Феликса к тебе. Я сотни раз ловила его теплый взгляд. В нем читалось такое сожаление, такая тоска…такая тяга. Мой брат — не ангел. Я не спорю с тобой, понимаю, насколько нереальным и далеким кажется возможность прощения после стольких его ошибок… Но за прошедшие месяцы, Венера, неужели, ты не убедилась в том, что он не такое чудовище? Феликс, всего лишь на всего, уязвленный мужчина, который плясал под дудку своей ущемленной гордости. Ты же и это понимаешь, правда?

Нет, я ничего уже не понимала. Но от слов Розы меня сковывало какое — то чувство раскаяния. Что за абсурд! Будто это я вторглась в его жизнь и кирпичик за кирпичиком сносила её до основания.

— Во — вторых, Венера, тебе предстоит сделать выбор: либо ты перешагнешь через свою гордость и подаришь вам обоим прощение, либо с ней в дальнейшем и будешь коротать время. Ты тонешь в своей боли, отгоняя любой спасительный круг, брошенный Феликсом. И мне тоже не даешь вытащить тебя из этого водоворота. Может, хватит? Ну, серьёзно? Какие еще знаки Свыше ты должна получить, чтобы понять — нужно двигаться дальше. Когда признаешь, что сама виновата во всем, что сейчас имеешь?

— Это жестоко, Роза… — прерывисто прошептала я, начиная дрожать от напряжения.

— Правда всегда жестока. Поэтому её лучше слышать от близких. От тех, кто желает тебе только счастья.

После этого она пододвинулась и прижала меня к груди. Я больше не могла сдерживаться, я так давно не плакала в чьих — то объятиях.

— Мне так страшно…так страшно… — выдавила я сквозь всхлип. — Что со мной происходит, Роз? Все эти нарушения, вдруг, они приведут к чему — то непоправимому? Вдруг…я действительно не смогу иметь детей? А, может, вообще умру, так и не поняв смысла своей никчемной жизни…

— Я не собираюсь гладить тебя по голове за то, что ты себя до этого довела. Кто просил тебя столько тянуть? Боже, три недели! Три недели! Где был твой рассудок столько времени!

Её действия со словами не вязались — Роза обняла меня крепче, позволяя выплакать всё, что накопилось внутри.

— Однажды я тебе уже сказала: мой отец достаточно мудрый человек, он не стал бы настаивать на этом браке, если бы не верил в его будущее. Собери все кусочки паззла — сложившуюся ситуацию, которая требует определенного решения, нашу всеобщую любовь к тебе и готовность Феликса быть тебе опорой. Уверена, ты примешь правильное решение.

Хотела бы я быть хоть немного такой же уверенной в этом. Все сказанное нескончаемым потоком крутилось в голове, а я пыталась зацепиться за что — то такое, с чем могу не согласиться, что могу отвергнуть, отрицать правдивость. Но не находила ни одной ниточки…

Я есть источник своих бед, и если бы не моя замкнутость, не мой страх довериться людям, ничего бы этого не произошло. С самого начала эта история могла бы сложиться иначе. С самого начала я могла бы избежать этого болезненного падения в бездну.

Как же жаль, что нужно много раз упасть, чтобы один раз твердо встать…

Наутро после ночного кошмара я кое — как отыскала свои немногочисленные вещи, которые привезли за несколько дней до торжества в этот дом. Достала чистую одежду и поплелась в душ.

Стоя перед массивным зеркалом, я медленно вытаскивала из волос висевшие в различных местах шпильки и с иронией рассматривала свое отражение. Если бы сценарист фильма «Звонок» увидел меня в это мгновение — его творение ему точно не показалось бы вымыслом. Все моё лицо было грязным от черных разводов и покрытым корочкой в виде успевшей подсохнуть косметики, ресницы слиплись комьями, глаза были неестественно опухшими и красными, взгляд — пустой. Как выжженное поле. А мои волосы…будто пакли. Это было фееричное зрелище.

Вода медленно смывала с меня лишние напоминания о вчерашних событиях. Я подставила лицо каплям, надеясь, что они облегчат мои внутренние жалобные стенания. Слезы закончились ближе к утру, теперь осталась саднящая безысходность. Мне придется смириться со всем, что я имею. Смириться, чтобы не сделать еще хуже. Пока мама здесь, пока есть угроза огорчить её. Потом можно будет не притворяться.

Прошло очень много времени, прежде чем я все же вышла из душа, разочарованная тем, что никакого облегчения он мне не принес. Кое — как подсушила волосы полотенцем, насколько это было возможно, оделась и вызвала такси, с трудом отыскав мобильный.

У первого же салона я попросила высадить меня. Когда объяснила парикмахеру, что я от него хочу, он «завис» на несколько секунд.

— Вы хотите отрезать волосы, чтобы продать их? — предположил он.

— Нет. Просто хочу сделать короткую стрижку.

Ошалелый взгляд несколько раз прошелся по всей длине, а рукой он подбрасывал их с концов, резюмируя:

— Тяжелые.

Я устало взглянула на него через зеркало, давая понять, что не хочу говорить о своем решении.

Через 40 минут я выглядела совершенно иначе с модельной стрижкой и укладкой. Отстриженные волосы аккуратной косой лежали на стойке, и, когда я, расплатившись, выходила, мне предложили их забрать с собой. Я отрицательно покачала головой и сказала, что это ни к чему.

На улице я несколько минут стояла неподвижно, будто в прострации, не зная, что делать дальше. И это состояние не покинет меня ещё очень долгое время…

Так вышло, что день рождения тикин Мэри стал моим «выходом в свет». Этот знаменательный день скрутил мои внутренности морским узлом, дав ответ на вопрос, в кого же Феликс уродился таким ублюдком.

Прошло очень мало времени — всего лишь две недели после свадьбы — а мне вновь пришлось встретиться с вереницей надменных и изучающе — презрительных взглядов. Только теперь не было никаких шансов ускользнуть от назойливых вопросов. Если бы не Роза, которая всерьез опасалась за мое психическое состояние, периодически поддерживая мой оголенный локоть, я еще в самом начале вечера потеряла бы сознание.

— Из тебя будто остатки жизни высосали! Где твои волосы? Где твоя мышечная масса?! — подруга была в ужасе, увидев меня спустя неделю после свадьбы.

А спустя ещё одну неделю состояние усугубилось. Платье, которые она мне одолжила, чтобы я выглядела хоть как — то по — божески среди всей этой вычурной роскоши, болталось на мне так безобразно, что за километр явно читалось моё несоответствие ни модной тряпке, ни обстановке в целом.