Выросший в Пиренейских горах на вольном просторе, Генрих разбирался в растениях. Но в порыве чувств он забыл, что боярышник колется. Острый шип вонзился в палец Наварры. Капля крови, набухнув, скатилась по руке, оставив красную дорожку.
— Вы поранились? — сказала Маргарита. — При виде крови мне всегда делается нехорошо.
— За вас я готов отдать всю свою кровь, — молвил Генрих, — каплю за каплей.
— Вы снова за свое, — поморщилась Марго. — Посмотрите, что творится вокруг, а вы не устаете балагурить. Вы или серьезно больны, или невероятно хитры.
— Я попросту безнадежно влюблен, — вздохнул Генрих.
— Возьмите, — протянула ему платок Марго, — и перевяжите палец. Я не могу смотреть.
— О! — тихо воскликнул Наварра. — Вы даете мне надежду. Этот платок я буду хранить у своего сердца вечно.
— Неужели вы всем женщинам говорите подобные пошлости? — спросила она.
— Только вам, — заверил Генрих. — И только потому, что теряю рассудок.
Налюбовавшись кустом боярышника, кавалькада двинулась к Монфокону. Вокруг каменной виселицы, на которой покачивались повешенные, с криком носилось воронье. Минувшая ночь принесла богатую дань Монфокону. Ров у подножия стены заполнили свежие трупы.
А на самом виду, подвешенное за ноги, болталось костлявое тело адмирала Гаспара де Колиньи. Белая, измазанная запекшейся кровью борода прикрывала лицо. Жидкие волосы сползли с висков к лысине. Для удобства опознания повешенного кто-то развел бороду и воткнул в старческий рот зубочистку. Любимый предмет, с которым адмирал не расставался при жизни, сопровождал его и в последний путь.
Сдерживая гарцующую лошадь, Карл IX прорычал:
— Он хотел обмануть меня. Но у него ничего не вышло. Еще не родился человек, который бы смог провести меня, короля Франции Карла Девятого.
IX. ОГНЕННАЯ МАСКА
Больше всех в разгроме гугенотов отличился капитан Жерар де Жийю, — доложила Екатерине Медичи скромная фрейлина-чтица Нинон.
— Я вас просила никогда не упоминать при мне его имя, — сказала королева.
— Да, мадам, — потупила глаза фрейлина. — Я прошу у вас прощения. Во Франции так легко оклеветать человека.
— Что вы имеете в виду? — спросила королева.
— Ходят слухи, мадам, что Сандрезу обесчестил не капитан Жерар де Жийю, а тот самый Базиль Пьер Ксавье Флоко, который погиб на дуэли с лейтенантом Полем де Шарнэ. Впрочем, поговаривают, что на самом деле Флоко вовсе не погиб, а скрывается под чужим именем. А Сандреза якобы о том знает.
— То, что знает Сандреза, не знаю я? — удивилась королева.
А через несколько дней бравый капитан Жерар де Жийю был приятно обрадован, получив назначение возглавить ночной караул при покоях ее величества вдовствующей королевы-матери.
Ночью в полумраке спальни капитан поведал своей королеве о том, как коварная Сандреза поманила его за собой, а затем надменно оттолкнула. Как она подло издевалась над ним. И как у капитана на какое-то мгновение помутился разум.
— И вы поддались соблазнительнице? — допытывалась Екатерина.
— Нет! Я сумел вовремя остановиться.
— Вы любили ее?
— Никогда! Она мерзкая тварь! Она хотела обольстить меня. Но я раскусил ее. И возненавидел.
— Но в тот момент, когда у вас помутился разум, вы любили ее?
— Нет!
— Я хочу от вас только одного: честности, капитан.
— Я никогда не любил ее! Клянусь всеми святыми!
— Вы знали человека, с которым сошлась Сандреза?
— Знал, мадам.
— Где он?
— Погиб на дуэли.
— Ходят слухи, капитан, будто он жив.
— Я собственными глазами видел, мадам, как Поль де Шарнэ пронзил Базиля Пьера Ксавье Флоко шпагой.
— Может, его ранили?
— Его убили.
— И сейчас у вас ничего не осталось к Сандрезе?
— Ничего! У меня вообще к ней никогда ничего не было.
С Сандрезой у Екатерины Медичи тоже состоялся разговор, очень душевный и даже не лишенный приятности.
— Вы знаете, милочка, как я обожаю подробности. Расскажите, как у вас случилось тогда то, непоправимое, с капитаном Жераром де Жийю.
— Мне так тяжело вспоминать о злосчастном дне, мадам, — проговорила Сандреза.
— И все-таки.
— Капитан был хитер, искусен и груб, мадам. Сама не знаю, как я очутилась в комнате на втором этаже. Дверь комнаты капитан запер на ключ. Я собиралась выпрыгнуть в окно. Окна комнаты выходили на Пре-о-Клер. Но капитан не дал мне выпрыгнуть. Я отбивалась до последнего мгновения. Я кусалась и царапалась. А потом потеряла сознание.
— И больше ничего не помните?
— Ничего, мадам.
— А помните ли вы молодого человека по имени Базиль Пьер Ксавье Флоко, которого король записал в мои шпионы?
— Конечно помню, мадам.
— Где сейчас тот человек?
— Он погиб в поединке с лейтенантом Полем де Шарнэ. В свое время я рассказывала вам об этом, мадам.
— Вы его любили?
— Если быть откровенной, то очень, мадам.
— И он на самом деле погиб?
— Да, мадам.
— Смотрите мне в глаза, Сандреза. Вы утверждаете, что он действительно погиб?
— Говорят, он был убит наповал.
— Где он похоронен?
— Его труп, как вы знаете, загадочно исчез.
— А не был ли Базиль Пьер Ксавье Флоко ранен и излечен ласковой рукой?
— Я ничего о том не слышала, мадам.
— Но вы его очень любили. А теперь ничего о нем не знаете. Вы! И ничего не знаете. Постарайтесь узнать что-нибудь путное о таинственном Флоко. Я подожду.
— Я постараюсь, мадам.
Она очень старалась, несчастная Сандреза, но так ничего и не узнала. Ни через день, ни через два.
— Открыть вам секрет, почему вы ничего не узнали? — сказала ей Екатерина Медичи. — Потому что вы лжете мне. Я слишком много прожила на свете, Сандреза, и пообманывала сама, чтобы научиться отличать, где говорят правду, а где лгут. Вам так или иначе придется во всем признаться, дорогая. Однако если у вас хватит благоразумия, то сейчас вы признаетесь во всем сами. Если не хватит, то скажете правду в другом месте. Вы меня поняли?
— Да, мадам.
— Где же находится Флоко? Под каким именем он скрывается?
— Я не знаю, мадам.
— Вы лжете!
— Я говорю вам правду, мадам.
С такой же твердостью Сандреза держалась и в уголовном суде. На все вопросы судьи Таншона она твердо отвечала, что ничего не знает.
— Где он? — настаивал Таншон.
— Не знаю, — без конца повторяла она.
— У нас имеются сведения, что государственный преступник Базиль Пьер Ксавье Флоко жив и скрывается под чужим именем. Где он?
— Я ничего не знаю о Базиле Пьере Ксавье Флоко, — в который раз говорила Сандреза.
— Покайтесь, — настаивал судья Таншон. — Подумайте, какой грех вы берете на душу, говоря неправду.
— Я ничего не знаю.
— Вам кажется, — убеждал ее Таншон. — что вы отдаете себя в жертву, выгораживая любимого человека. А подумал ли он о вас? Думает ли он о вас хоть немного сейчас?
— Я ничего не знаю, — рыдала Сандреза. — Ничего. Убейте меня, но я ничего не знаю.
— Мы не убьем вас, — сказал Таншон. — Вы уйдете отсюда живой, но кое-что оставите в этих стенах. Если, разумеется, не одумаетесь.
— Что я оставлю? — не поняла Сандреза.
— Приведите нашу красавицу из сорок девятой камеры, — приказал судья Таншон.
В комнату ввели женщину. Она сильно сутулилась, словно придавленная тяжелой ношей. Под руки ее держали два помощника палача. Длинные светлые волосы падали женщине на плечи и грудь. Черная маска закрывала лицо.
— Эта женщина, — сказал Таншон, — убила своего собственного ребенка. Она была необычайно красива и любила одного мужчину. Ребенок помешал ее любви, и она утопила его. Высокий суд вынес решение лишить эту несчастную того, что послужило причиной ее грехопадения — красоты. Совсем недавно эта женщина была столь необычайно красива, что любой мужчина, стоило ему увидеть ее без маски, терял голову. Теперь при виде этой женщины мужчины станут отворачиваться.