— Еще бы! — воскликнул капитан.

— А под окнами махали шпагами два чудака. Один из них приглянулся мне. И вот его не стало. Однако я убеждена, что свел его в могилу не Поль де Шарнэ, с которым они бились на шпагах, а тот, кто подослал лейтенанта, а затем убил его.

— Да я-то здесь при чем? — буркнул капитан.

— Дайте вашу благородную руку, дорогой Жерар, — проговорила Сандреза. — Ах какая у вас мужественная и честная рука! Она отыщет и покарает истинного виновника гибели бедного Базиля Пьера Ксавье Флоко. Поклянитесь мне в этом.

Тонкие пальцы Сандрезы нежно гладили грубую капитанскую ладонь.

— Клянитесь же, дорогой Жерар. Повторяйте за мной. Клянусь именем мадонны, что разыщу и прикончу того, кто подлым ударом в спину убил лейтенанта Поля де Шарнэ. Клянусь святой богородицей, что поступлю так, если даже это будет стоить мне собственной жизни.

— А если я не найду его? — просопел капитан. — Где его найдешь?

— Если вы любите меня, то найдете его. И когда тот негодяй, который убил Поля де Шарнэ, будет мертв, я стану вашей. Помните об этом. И прощайте.

Свой разговор с капитаном Сандреза пересказала Базилю. И Базиль от души посмеялся, по достоинству оценив юмор своей возлюбленной.

— Но коль вы так мудры, — заявил он, — мне не пристало отставать от вас. Я тоже придумал шикарную потеху. Король приказал сжечь меня. Если в глиняные горшочки насыпать пороху, замазать их глиной и зашить ко мне в живот...

— К вам?!

— Ну, в чучело, которое будет гореть вместо меня. Моего трупа-то они, надеюсь, не найдут. Когда под чучелом разожгут огонь... Вы представляете, какой раздастся грохот? Не только на весь Париж, но и на всю Францию. Они надолго запомнят, как сжигали меня.

По мокрым крышам Парижа плясал злобную пляску осенний дождь. Пронырливый ветер выискивал в домах щели, выгоняя из жилищ тепло. В печных трубах метался горький дым. А там, где очаги уже прогрелись, в каменных лабиринтах дымоходов завывали подручные дьявола.

О чем они выли, слуги нечистой силы? Что предвещали благородному Луи Шарлю Арману де Морону?

Слуга с оседланной лошадью давно дожидался хозяина у подъезда. Опустив голову, лошадь дремала, сонно подергивая кожей, а Луи Шарль оттягивал и оттягивал неприятную минуту.

Но разве адмирал Колиньи не прав? Если действительно боготворишь женщину и готов на все, чтобы завоевать ее, иди и завоевывай. Любыми способами! А не сиди сложа руки.

Свой разговор с королем адмирал передал де Морону не полностью. О том, что во время беседы забылось нужное имя, адмирал умолчал. К чему лишний раз поминать о своих учащающихся провалах в памяти? А недоверчивый Луи Шарль сделал соответствующий вывод. Эли Пуатье, о котором он просил, из тюрьмы так и не отпустили. Выходит, не сняли слежку и с него, Луи Шарля. И Луи Шарль Арман де Морон по-прежнему навещал своих знакомых только тайно.

Мелькнувшая у Луи Шарля мысль оказалась до удивления простой. Нужно съездить к Жоффруа Валле. Но поехать к нему не скрываясь! На виду у всех! Днем! Только и всего! Он, Луи Шарль Арман де Морон, просто ехал познакомиться с чудаком, о котором вдосталь наслышан. Больше ничего. Открыто и днем. Что в подобной поездке можно усмотреть предосудительного?

А совесть, чистая и безупречная совесть Луи Шарля упрямо не пускала его к оседланной лошади.

Знал бы Жоффруа Валле, кто собирается навестить его сегодня, в столь ненастный день. С утра надев чистую, безупречно отстиранную в мягкой воде Фландрии рубашку, Жоффруа, как обычно, сел за рукопись. До обеда корпел над листами бумаги, писал и переписывал, выискивая единственно точные слова, способные доходчиво сформулировать мысль. Прибежал вымокший, заляпанный грязью Жан-Жак. Немой Проспер просушил одежду мальчишки, накормил его, укутал в шерстяное одеяло.

— Да не холодно мне! — отбивался Жан-Жак, с трудом шевеля синими губами.

— Где тебя носило по дождю? — поинтересовался Жоффруа.

— Так мы с ребятами чего делали! — похвастал Жан-Жак. — Говорят, если в дождь разжечь на берегу, под мостом, костер, то в золе образуются крупинки золота. Бабка моя совсем свихнулась. Такой дрянью свой ящик поливает, с души воротит. А мы — под мостом, чистенько.

— И много золота откопали в золе? — хмыкнул Жоффруа.

— Так не разожгли костер-то, — сказал Жан-Жак. — Отмокло все.

— А золото тебе зачем?

— Чтобы богатым стать.

— Думаешь, чем богаче, тем счастливее? От денег, Жан-Жак, как раз и начинаются все беды и печали.

— Прямо уж от денег! — не поверил Жан-Жак.

— Сапожник Блондо был печален всего два раза в жизни, — сказал Жоффруа. — И один раз из-за того, что у него оказалось слишком много денег.

— Какой сапожник Блондо? — заинтересовался Жан-Жак. — Я такого и не знаю. Да и не может быть, чтобы он запечалился из-за того, что у него появилось слишком много денег.

— А я тебе точно говорю. Дай-ка мне вон ту книгу с полки. Вон ту, в зеленом сафьяне. Я почитаю тебе великого умницу Бонавантюра Деперье.

И Жоффруа Валле прочел своему маленькому другу новеллу о сапожнике Блондо из книги «Новые забавы и веселые разговоры».

Сапожник Блондо был веселым и беззаботным человеком. Он жил в Париже около Круа-дю-Тируар. Целыми днями стучал сапожник у себя в мастерской, трудясь над изготовлением башмаков, а по вечерам пил вино. И вот однажды беззаботный и веселый сапожник Блондо загрустил. Случилось так, что он нашел драгоценный клад с великим множеством старинных серебряных монет. Но за такие старые деньги ему бы ни в одной лавке не дали ни хлеба, ни вина. А продать клад ювелирам он тоже боялся. Они или донесли бы на него, или потребовали свою долю. Да еще непременно обманули, потому что все они жулики. А где хранить найденное? Что, если его денежки кто-нибудь разыщет и украдет? Очень крепко загрустил сапожник Блондо. Пока не надумал, что нужно сделать. Он взял и выкинул свой клад в Сену.

— Зачем? — поразился Жан-Жак.

— Чтобы зря не мучаться. Но слушай дальше.

А в следующий раз Блондо загрустил оттого, что в доме напротив у одного господина жила обезьянка. Она была ужасная проказница и во всем подражала сапожнику. Насмотрится в окно, как он кроит кожу, и только Блондо уйдет, сразу прыгает к нему в комнату. Схватит нож и давай кромсать направо и налево. Всю кожу перепортит. Что делать? Снова загрустил бедняга Блондо. И вот что придумал. Сел, взял нож и сделал вид, будто режет себе ножом по горлу. Раз и раз, раз и раз. Потом положил нож и ушел. Обезьянка прыг! Схватила нож и перерезала себе горло.

— Таким образом, — закончил Жоффруа, закрывая книгу, — Блондо без всяких неприятных для себя последствий отомстил обезьянке и по- прежнему стал петь песни и есть с большим аппетитом. Расскажи-ка мне теперь, Жан-Жак, что ты понял.

— Все понял! — воскликнул Жан-Жак и добросовестно пересказал забавную новеллу.

— Ой, нет! — щелкнул языком Жоффруа. — Я все время учу тебя улавливать смысл, мысль. Учу думать. Так что же хотел сказать Деперье своей новеллой?

— Что сапожник не дурак, — надул щеки мальчишка. — Ну, когда он проучил обезьянку. А когда выбросил денежки, то дурак.

— Философ ты, — качнул головой Жоффруа. — Мыслитель! Деперье хотел напомнить людям, что богатство, если оно выше наших потребностей, есть зло. Сапожник Блондо поступил мудро, выкинув деньги в Сену.

— Все равно я не понимаю, зачем он выкинул деньги, — честно признался Жан-Жак. — Да как же это так, чтобы выкинуть деньги в Сену!

— А с обезьянкой понял?

Однако как Жан-Жак ни собирал на лбу морщины, до смысла истории с обезьянкой он так и не докопался.

— Мораль с обезьянкой в том, — пояснил Жоффруа, — что те, кто живет одним подражанием, режут сами себе глотки.

— Про подражание я понял, — насупился Жан-Жак. — А про денежки никак. Откуда я знаю, какие у меня потребности. Может, они у меня ого-го какие, как все равно у короля.