— Перестань ты наконец улыбаться! — взрывался он.

Но в остальном они жили мирно. Мари вела хозяйство, подсчитывала деньги и растила детей. Клод валялся в саду под яблоней, маялся от скуки и вспоминал Диди.

До поздней ночи звучали в доме Борне смех и песни. Правда, песенки, подобранные на улице, Мари не пела. Ее коробило от песенок про мамашу Биней. Мари лишь вежливо улыбалась, наблюдая, как лихо распевают в ее доме подвыпившие друзья мужа.

Куда сломя голову скачет француз, одержав победу над коварным врагом? Разумеется, прежде всего к женщине. А куда он несется, потерпев поражение? Снова к ней.

Прямо с поля боя, где католики в очередной раз отступили под натиском гугенотов, пропахший порохом герцог Генрих Гиз прискакал в Париж. В Лувре он взбежал к покоям своей возлюбленной.

— Доложите принцессе, — приказал Генрих, — что я должен немедленно видеть ее.

Двери распахнулись. Нежный аромат духов напомнил герцогу, что на свете существуют не только кровь, грохот орудий и вопящие солдатские глотки.

— Любимый! — кинулась Маргарита навстречу желанному гостю.

— Простите меня, дорогая, — остановил ее герцог, — но я в таком виде...

— Снова неудача? — обмерла она.

— Кажется, нам уже больше не подняться, — ответил герцог. — Это конец. Еще немного, и Генрих Наваррский с адмиралом Колиньи въедут на белых скакунах в Париж.

— Но мы с вами скроемся! — воскликнула принцесса.

— Пусть я лучше приму самую мучительную смерть, — гордо ответил герцог, — чем повернусь к ненавистному врагу спиной. Вы забываете, чей я сын и что мне завещал отец.

Отец герцога, могущественный Франсуа де Гиз, погиб при осаде Орлеана, занятого войсками адмирала Колиньи. Казалось, победа тогда была совсем рядом. Но раздался выстрел Польтро де Мере, и старый Франсуа упал. Перед смертью он сказал, что погибает от руки Колиньи, и завещал сыну отомстить адмиралу.

— Любимая, — сказал герцог, — я буду драться до последнего дыхания.

А в это время король Карл IX с двумя факельщиками, главным королевским псарем и своим другом Филиппом Альгое рыскал по закоулкам Лувра. Любимая королевская гончая Альфа разрешилась от бремени, но куда-то столь хитро упрятала принесенное потомство, что полсотни слуг, сбившись с ног, не могли его разыскать. И король сам отправился на поиски.

Поиски увлекли короля в лабиринты потайных ходов. Один из них привел к покоям сестры. За дверью Карл услышал клятвы влюбленных.

— Враг у ворот Парижа, а у моей сестрички на уме только одно, — вспыхнул Карл.

Поворот ключа открыл взору раздраженного монарха идиллическую картину.

— Рад вас видеть, храбрый герцог, в объятиях моей несравненной сестрицы! — обрадовался король. — Жаль, что ваш отец погиб в борьбе с адмиралом Колиньи. Он наверняка вместе со мной отметил бы сейчас мужество своего сына.

— Вы несправедливы ко мне, сир, — проговорил герцог, едва сдерживаясь. — Я только что прискакал оттуда. Там уже ничем не поможешь. Наша армия бежит.

— И вы — во главе ее! — крикнул король. — Как вождь католиков!

Задыхаясь, Карл сжал на груди пурпуэн и облизнул пересохшие губы. — Идемте, — тронул его за локоть Филипп.

Трещали и чадили два факела в руках безмолвных слуг за спиной короля. Колеблющееся пламя отражалось в зеркалах роскошной комнаты.

В дверях король обернулся и четко произнес:

— Не устраивайте паники, герцог. Еще не все потеряно. Я найду выход. Мы победим. Вот увидите. Желаю вам счастливой дороги в расположение наших доблестных войск.

Долго еще в сопровождении свиты блуждал Карл по Лувру в поисках потомства Альфы. И все-таки нашел. В старых портьерах под винтовой лестницей послышался писк. Сбившись в кучку, в тряпье копошились пять слепых щенят.

Вот уже действительно, как пойдет полоса неудач, так отворяй ворота. Альфа вновь принесла потомство от какого-то безродного пса. Потому-то она и запрятала щенят столь тщательно, что помнила, как с ее детьми обошлись в прошлый раз.

— Утопить! — приказал Карл. — Но клянусь, если в следующий раз за Альфой снова не доглядят, я утоплю уже не щенков.

Решив судьбу потомства Альфы, Карл широким шагом направился в Оружейную палату. Обычно стрельба успокаивала его. Сорвав со стены аркебузу, он приказал Филиппу:

— Ставь!

Запас пустых винных бутылок и всевозможных горшков с кувшинами хранился в старинном резном шкафу из темного дуба. А вокруг по стенам висели аркебузы и рыцарские доспехи, копья и боевые топоры, щиты и алебарды, мушкеты и пистолеты. Все это многообразие сияло и переливалось красками, манило к себе инкрустацией, причудливой резьбой и позолотой.

Прищурив глаз, Карл прицелился. Грохот выстрела звоном отозвался в ушах. Но черная бутылка на щербатой, искусанной пулями полке даже не шелохнулась.

— Руки дрожат, — пояснил Карл, морщась от дыма. — Бездельники, не могут усмотреть за собакой. Давай ты.

Выстрел Филиппа Альгое оказался не более удачным. Бутылка, однако, закачалась и чуть не упала. Пуля угодила в полку, оторвав белую щепу.

— Тоже мне, — сказал Карл. — Смотри.

И не попал снова.

— Может, по бокалу вина? —спросил Филипп. — Чтобы успокоить руку.

— Не повредит, — согласился Карл. — Знаешь, я все время чувствую, что решение проблемы где-то рядом. Ведь она есть, какая-то простая и веская гарантия, в которой ни Колиньи, ни Генрих Наваррский не посмеют усомниться. Есть!

— Вы найдете выход, сир, — поддержал его Филипп. — Я убежден. Вы станете великим королем. Вы уже великий. В истории ваше имя запишут как имя короля-миротворца.

Очередную пулю Филипп отправил не в бутылку, а в верхний наличник небольшой темной двери. Не успел рассеяться дым от выстрела, как дверь отворилась и на пороге показалась Мадлон — кормилица Карла и его первая нянька. Она носила наряд крестьянки из окрестностей По — красный, шитый золотом корсаж и кокетливый белый колпак. Из-под длинной юбки выглядывали белые, в красную полоску чулки.

— Ты меня звал, Карл? — тихо спросила Мадлон. — Или мне показалось, что пуля ударила в мою дверь?

— Принеси нам вина, — сказал Филипп.

Еще два выстрела, и Карл доканал бутылку. Она брызнула черными осколками, оставив на полке оторванное дно.

— Следующую, — буркнул Карл, хоботком вытягивая верхнюю губу с тонкими усами.

Король Франции Карл IX улыбаться не умел. Еще в детстве лучшие шуты и скоморохи Европы пытались рассмешить мальчика, научить его столь несложному искусству. Но все их усилия оказались тщетны. Малыш сдвигал к переносице брови и хоботком вытягивал верхнюю губу, что заменяло ему улыбку. Таким он и взошел на трон — неулыбчивый король с постоянно пасмурным лицом, на котором иногда вытягивалась хоботком верхняя губа.

На серебряном подносе Мадлон вынесла два позолоченных кубка. Осушив свой, Карл ткнул его на поднос. Помяв у Мадлон пышный подбородок, сказал:

— Ты порядочная бестия. Мне нужно решение, а оно никак не приходит.

— Щенков нашел? — спросила она.

— Старая история.

— И ты приказал их утопить? А может, как раз в них и было твое сегодняшнее спасение.

— Почему? — дернул головой Карл.

— Не знаю, мой мальчик.

Карл прицелился и вдребезги разнес изящный кувшин с длинным горлом и вытянутым носом.

— Еще!

Снова меткое попадание.

— Если попаду сейчас, — сказал Карл, прицеливаясь в бутылку, — значит, Мадлон права. Где-то здесь. Я чувствую. Рядом со щенками. Но какое отношение, черт меня раздери, имеют щенки к нашим гарантиям гугенотам?

С мысли короля сбила отворившаяся в стене потайная дверь. В какой уже раз он приходил в ярость от упрямства матери, которая не желала уступить сыну.

— Вы? — удивился Карл. — Снова вы? Неужели вы и впрямь не остановитесь ни перед чем? Мадлон, попроси, чтобы сюда срочно позвали Сен Мора, пажа нашей мудрейшей королевы.