Принц Хаоса поднял голову и рассеяно глянул вдаль. Стены комнаты растаяли, открыв его взору каменистую пустыню с редкими пальмами в оазисах. Там, по раскалённой пыльной дороге, бешеным галопом мчались навстречу друг другу два отряда вооружённых всадников. Воины одного из них были в белых развивающихся бурнусах, а их противники — в одежде с нашитыми повсюду крестами. Отряды столкнулись, и началась безумная сеча — звенели клинки, ржали умирающие животные, жалобно стонали раненые. Но сражающимся воинам ни до чего нет дела — до тех пор, пока они в строю, у них блестят сумасшедшие глаза и кривятся открытые рты. «Во славу Господа нашего!» и «Аллах акбар!» — орут одно и то же, но на разных языках их охрипшие глотки.

Затем видение битвы в пустыне сменилось чадом пылающих костров на площадях средневековых городов. Вокруг них неспешно ходили процессии людей в длинных одеждах — на смиренных лицах стыли постные мины, глаза опущены долу, губы беззвучно шевелятся, вознося молитвы Вседержителю. Создавая праздничную атмосферу, ввысь рвутся языки яростного пламени, поверх голов плещутся по ветру вышитые золотом хоругви. И только хмурое небо, да крики сжигаемых людей нарушают благость праздничной картины.

— Аминь, дети! Лучше бы вы, хороводясь вокруг костров, радовались жизни и искали себе пару, как было изначально задумано, а не жгли себе подобных, — огорчённо проговорил принц Хаоса и снова тяжко вздохнул.

— Это ладно. Тут один из главных фанатичных последователей Исаэля недавно похлеще учудил. Он сумел до основания разрушить огромную страну, и наполовину проредил её население. Вот и старайся после этого сохранить своё стадо, если оно, благодаря некоторым баранам, упорно стремится в пропасть вместо того, чтобы тучнеть на пастбищах. Увы! В реальной жизни красивые идеи не столь жизнеспособны, как хотелось бы их сочинителям, — принц Хаоса усмехнулся. — Хорошо хоть среди стада царит похвальное здравомыслие. Не выдержав непосильного морального давления, бедные овечки спровадили ко мне сначала одного, затем другого пастыря. А в искупление своего греха они теперь усиленно им поклоняются, при этом сдабривая веру усиленной дозой жестокости и лицемерия. Ну, что здесь скажешь? Молодцы!

Принц Хаоса глянул на чёрную хризантему, которая без каких-либо изменений продолжала парить в воздухе. И хотя на его лице не дрогнул ни один мускул, чувствовалось, что это его тревожит. Он прошёлся по комнате, а затем вернулся и снова сел рядом с Ником.

— Знаешь, мой мальчик, я до сих пор удивляюсь последователям Исаэля, — продолжил он беседу. — Ну, до чего же у него сметливая паства! Что им не по нраву они своими хитроумными толкованиями умеют свести на «нет» любое его благое дело. Взять хотя бы одну из заповедей — ту, которая гласит «не убий». Ведь в скрижалях нигде нет сноски, что из данного правила есть исключения. Но заповедь сплошь и рядом нарушается. А самое забавное знаешь что? То, что за убийство даруется прощение, только раскайся и помолись. Уму непостижимо! Как будто словами можно искупить столь тяжкий грех. Ещё удивительней, почему-то совсем уж богоугодным делом считается физическое уничтожение инакомыслящих. Какой-то бред! Ну, и какой тогда смысл в самой заповеди? Ты не знаешь? Вот и мне ничего дельного не приходит в голову, — он с неподдельным огорчением покачал головой. — Бедный Исаэль! Он от рождения был мечтателем и не от мира сего. Жаль, из-за моей занятости мы редко встречались и мне всё было недосуг поговорить с ним по душам.

На его лицо легла тень грусти, и он о чём-то задумался, а затем вновь обратился к своему безмолвному слушателю.

— Но ты-то, мой мальчик, всегда был реалистом до мозга костей и вдруг на тебе! — произнёс он с отеческим огорчением. — Ох, уж эти дети! Столько с вами мороки, а толку — чуть. Короче, больше не смей совершать опрометчивых поступков, не то я рассержусь. Потому как нечего против моей воли рваться туда, куда путь тебе заказан, во всяком случае, до поры до времени. И вообще, мой ангел, ты не прав, загоняя себя непосильной работой, но я, как никто другой, понимаю тебя и прощаю. Ведь творение — это всегда чудо. Но видишь, как нехорошо получается, когда ты весь на нервах? Взял и насмерть ухлестал такую славную девочку, а теперь и сам рвёшься за грань. Кстати, Никотан, должен заметить, что из тебя никудышный собеседник…

Подняв голову, принц Хаоса к чему-то прислушался[1].

— Думаю, времени за нашей болтовнёй прошло предостаточно, пора бы уже публике, стоящей на страже незыблемости законов мироздания, определиться с решением, — озадаченно проговорил он.

Будто вняв его словам, чёрная хризантема потеряла чёткость и развеялась как дым.

— Слава Создателю! Мой мальчик, мы своего добились, — обрадовался он и тут же деловито добавил: — Что ж, если мироздание не против, чтобы ты ещё пожил, то не мешает тебя подлечить.

Из его ладони вырвался ослепительный свет и Ника окутал сияющий кокон, а когда тот исполнил своё дело и исчез, то вместе с ним исчезла опалённая рана на его виске и он, повернувшись на бок, спокойно задышал во сне.

— Вот и славно. Отдыхай, мой мальчик, тебе это полезно. Ну а я, тем временем, займусь твоей подружкой. Не переживай, с ней всё будет хорошо.

По возможности принц Хаоса старался держать слово, и он без промедления переместился в зал Лотилий. Впрочем, во встрече с Мари у него был свой интерес.

***

Пребывание в статусе наследника лорда Хаоса буквально с пелёнок отучило Николса от глупой самоуверенности. Удивлённый тем, что не чувствует присутствия мальчишки-шпиона, который должен был последовать за ним, он запустил экспресс-анализ воздуха. Молекулы озона несли на себе следы недавнего соприкосновения с энергетическими оболочками двух сверхъестественных существ, но их было слишком мало. Это говорило о намеренном сокрытии следов, что вызвало у принца Хаоса новый приступ паранойи.

Зал Лотилий залил ослепительный свет, и тот изгнал тьму даже из тех закоулков, которые с незапамятных времён служили ей надёжным прибежищем. Укрыться от него было невозможно, ведь он открывал истинную суть всего и вся. К разочарованию Николса, многочисленные скульптуры не таили в себе ничего необычного и были тем, чем казались, а именно обработанными кусками камней и металлов, из которых искусные руки мастеров сотворили неповторимые произведения искусства.

Тогда, ища соглядатая, он обследовал весь Риоголиз. На духов природы, обитающих в семейном храме, он не обратил внимания, лишь поприветствовал Ареса, находящегося там же, но тот закрыл глаза, делая вид, что не замечает его присутствия. «Ишь ты, кошак дуется на меня, а ведь радовался как ребёнок, когда понял, что я его не бросил», — насмешливо подумал Николс.

Так и не найдя юного шпиона, он обратился к цели своего визита. К его неудовольствию, истерзанная девушка, висящая на перекладине, оказалась жива. «Ну, ты и живуча, моя дорогая! Куда там кошкам с их девятью жизнями. Может, стоит добить тебя, чтобы дать свободу душе Лотиэль?[2]» Мысль была заманчивая, но не исполнимая. Девушка была не только аватарой[3] бога, через пророчество её душа была связана с душой Лотиэль, а такие договоры подлежали занесению в договор Хаоса. «Так что хочешь или нет, но она должна выполнить своё предназначение, чтобы оно передалось следующей смертной девчонке. Если прервать цепочку перерождений, это может вызвать парадокс в моей вселенной, чем отец не замедлит воспользоваться, чтобы призвать меня к ответу за побег», — кисло подумал Николс. — Вот дьявол! И что же теперь делать? Конечно, можно поискать лазейки в договоре, позволяющие его обойти, но это потребует времени, которого у меня нет. Мальчишка в любой момент может пойти вразнос и не факт, что в следующий раз удастся его спасти».

Ощутив чужое присутствие, он искоса глянул на огненного гостя, возникшего на спине фантастического зверя — тот служил центральной фигурой ближайшей каменной композиции.

— Ваатор, я тебя не звал.

— Ничего, ваше высочество, я не в претензии. С зовом или без, но я всегда к вашим услугам…