В ответ на это решение Бах представил в магистрат обширное послание: «Краткий, но в высшей степени необходимый проект хорошей постановки дел в церковной музыке с присовокуплением непредвзятых соображений относительно упадка оной». На десяти страницах этого обвинительного акта музыкальный директор города пытается заставить членов магистрата понять, в каком тяжелом положении находится дело воспитания будущих музыкантов и как поэтому трудна и ответственна его роль. Ведь из пятидесяти учеников школы только семнадцать обладают музыкальными способностями, а хороших инструменталистов совсем мало. Можно ли с такими исполнителями сопровождать богослужение?!

Между тем члены магистрата выделяют слишком мало средств на поднятие немецкого национального искусства, в то время как иноземные музыканты получают беспримерно большее жалованье, чем отечественные.

Дрезден

Составляя это волнующее послание, Бах, вероятно, понимал, что оно не будет принято во внимание.

«Я принужден жить среди зависти и преследований», — жаловался композитор в одном из писем к своему другу юности Эрдману и, называя свое начальство странным и мало преданным музыке, приходил к выводу, что «служба сия не так ценна, как мне ее описали».

И все же в жизни Баха наступил некоторый просвет.

В 1729 году ректор школы Иоганн Генрих Эрнести умер. Его преемником оказался тот самый Геснер, с которым Иоганн Себастьян подружился еще в Веймаре. Школа наконец обрела человека, в котором давно нуждалась.

Вступив в должность, Геснер принялся за работу со свойственной ему энергией. Он начал с ремонта и перестройки помещения школы, и Бах вместе с семейством временно покинул свою квартиру. Через год здание стало на этаж выше. В квартире кантора тоже произошли большие изменения. Она стала просторнее, а это было так важно для композитора!

Семья Баха все увеличивалась. Кроме того, у него, как всегда, жили ученики, а затем поселился и двоюродный брат Иоганн Элиас, который выполнял роль домашнего учителя детей композитора.

Недаром один из сыновей Баха вспоминал потом, что по своей оживленности их квартира в Лейпциге напоминала голубятню. В ней было пять спален, столовая и комната для прислуги. А так как на втором этаже одна комната была ликвидирована, Бах получил за нее новую. Она называлась «комнатой для сочинений». Здесь, уединившись, Бах мог спокойно работать.

Завершив перестройку школы, Геснер принялся также за реорганизацию самой школьной жизни. Удивительные качества сочетались в его характере. Он был мягок и тверд, любезен в отношении к Совету и вместе с тем решителен, и потому среди членов Совета скоро завоевал огромное уважение и полнейшее доверие.

В учительской среде Геснер тоже добился согласия. Редкостью стали нарушения дисциплины, но если и случалось какое-нибудь неприятное событие, оно становилось поводом для обсуждения его всеми преподавателями и учащимися, а когда в конце недели ученики получали табель с отметками, почти каждый из них находил замечание, написанное рукой ректора: «Молодец, стараешься» или: «Начинаешь лениться».

5 июня 1732 года вся школа Св. Фомы праздновала открытие отремонтированного и расширенного здания. Это действительно был радостный день.

Торжественный акт начался речью Геснера, который произнес ее на латинском языке. Рассказав об общих успехах, он коснулся и музыкального обучения, высоко оценив деятельность кантора, и похвала Геснера была тем более приятна Себастьяну, что никто не сомневался в ее искренности. Свое дружески-восторженное отношение к Баху ректор не раз уже доказывал и словом и делом.

Иоганн Маттиас Геснер

В последнее время он даже добился у Совета ассигнования денег на публикацию составленного Себастьяном сборника мотетов и песнопений, предназначавшегося для обучения мальчиков, а также восстановления его прежних денежных прав и освобождения от преподавания латинского языка.

В отличие от всех остальных ректоров Геснер часто бывал на музыкальных занятиях Баха. Он любил музыку и понимал, каким изумительным педагогом был кантор школы Св. Фомы и как много он мог дать своим ученикам.

Канторы того времени по-разному управляли хором. В церкви они дирижировали, стоя у органа или среди певцов. Некоторые канторы пользовались скрипкой, чтобы иметь возможность вовремя прийти на помощь певцам, другие руководили хором, сидя у чембало, то подыгрывая на нем, то дирижируя.

Бах также предпочитал управлять хором с помощью чембало.

На репетициях Иоганн Себастьян бывал порой несдержан. Рассказывают, что однажды он сорвал с себя парик и, швырнув его в фальшиво играющего органиста, в неистовстве закричал: «Сапожник, вам бы только сапоги латать!».

Но во время концерта он проявлял изумительную выдержку. Много лет спустя Геснер, вспоминая о дирижерском искусстве Баха, говорил: «Если бы кто-нибудь видел, как Бах не только играет свою партию, а следит сразу за всеми музыкантами и при тридцати или даже сорока исполнителях одного призовет к соблюдению ритма и такта кивком головы, другого притоптыванием ноги, третьего предостерегающим пальцем, этому задаст тон в высоком регистре, тому в среднем, еще одному в нижнем, — как он, исполняя труднейшую из всех партий, в то же время, при самом громком совместном музицировании, тотчас же замечает, кто и где нарушил стройность звучания, — как он поддерживает всеобщий порядок, везде и всюду успевает предотвратить неполадки, а если где-то был допущен промах — восстановить точность, — как он, до мозга костей пронизанный ритмом, выверяет тонким ухом все гармонии и один, при всей ограниченности своего голоса, воспроизводит все голоса... Я думаю, что мой друг Бах — или тот, кто ему подобен, если таковой имеется, — один в несколько раз превосходит Орфея или в двадцать раз — Ариона».

«Светлейший курфюрст, милостивый государь. В глубоком почтении приношу я Вашему королевскому величеству настоящую скромную работу мастерства моего, коего я достиг в музыке, и всеподданнейше прошу Вас воззреть на оную благосклонным взором не по достоинству самой композиции, которая сочинена плохо, но исходя из Вашей, известной миру, милости, — и принять меня под могущественное покровительство Ваше... Это милостивое внимание к моей смиренной просьбе обяжет меня к бесконечной благодарности, и я сочту за свой долг всякий раз но милостивому требованию Вашего королевского высочества доказать свое неустанное прилежание в сочинении церковной и оркестровой музыки, посвящая все свои силы служению Вашему. Пребываю в неизменной верности Вашему королевскому высочеству, всеподданнейше покорный слуга

Иоганн Себастьян Бах».

Хотя при Геснере отношения между членами Совета и Бахом несколько улучшились, композитор еще не был спокоен за свою дальнейшую судьбу. Поэтому 27 июля 1733 года он послал королю две части нового произведения — мессы си минор с посвящением, в которой просил о присвоении ему придворного звания. Бах считал, и не без основания, что это могло бы упрочить его положение. Письмо было написано в столь характерном для стиля той эпохи почтительном и даже несколько самоуничижительном тоне, который был принят в обращении к высокопоставленным особам.

Месса оказалась тем произведением, над совершенствованием которого Бах работал до конца жизни, хотя в целом партитура была закончена в 1738 году.

Ей суждено было стать наряду со «Страстями по Матфею» одним из величайших творений композитора — его философской исповедью. Короткие латинские фразы и отдельные слова католических молитв явились для Баха поводом для выражения мыслей о жизни и смерти, о торжестве нравственного величия человека, завоеванного его волей и мужеством.