Рядом же с девицей на полу лежал один из тех, кто не сразу понял, что к чему. Лицо громилы превратилось в один огромный синяк. Временами он приходил в себя, глухо стонал, но тут же его глаза снова закатывались. Кто успел привести его в столь печальное состояние, посетители представления не имели, охраны возле девицы видно не было, но даже самые тёртые местные ухари на всякий случай старались не подходить и лишний раз в эту сторону не глядеть. Порядки Торга знал каждый. Здесь правит сильный. А сильным тут может быть только богатый.

Сидела девица так не один хоур, позволив любому желающему тайком поразглядывать её непривычно смуглое для местного люда лицо, гордую посадку головы и изящные запястья в лёгких кружевах, однако разглядывай не разглядывай, а от любого на Торге всем остальным нужно было одно — прибыток. Так что хозяин заведения всё-таки сумел заглушить свою невесть откуда взявшуюся опаску и, храбрясь изо всех сил, наконец издали потребовал, чтобы «владетельная госпожа» заказала что-нибудь. Девица, не отрывая глаз от входной двери, протянула случившемуся рядом мальчику-разносчику монету в четверть льва с тем, чтобы её боле не беспокоили. Потрясённый хозяин удалился, качая головой. «Даже заказывать ничего не стала, от жеж…» — возбуждённо шептался он за стойкой с каким-то завсегдатаем, тот со значением кивал в ответ.

Когда далёкие главные часы Торга натужно пробили пол-одиннадцатого, в проёме двери показались фигуры двух молодых мужчин, одетых знакомым нам образом — в серые итрилоновые костюмы псевдоместного покроя с имитирующими подкладками, дополнительно скрывающими очертания фигуры — под такими костюмами можно было спрятать что угодно, хоть ручной разрядник серьёзного калибра, и это ничуть не мешало бы свободе движений. Холодное оружие на поясе было по закону замкнуто в кольцо медной проволоки с печатью, в остальном лесные путешественники ничуть не изменились. Не задерживаясь, они направились прямиком к столику заждавшейся посетительницы в красном. Откинутые капюшоны позволяли заметить похожую смуглость лиц.

Манипул «Катрад» Планетарного Контроля снова был в сборе.

— Рэд, Джон, вы не торопились, — произнесла Юля вместо приветствия. Можно было заметить, что она при этом нахмурилась, но разве что чуть-чуть, самую малость.

— Прости, надо было пройтись по округе, осмотреться, — обронил Рэд, знакомым гибким движением кобры оказываясь на соседним с ней стуле, одновременно скорее рефлекторно, чем по необходимости оценивая обстановку — особой опасности тут было ждать не от кого. Джон остался стоять, опершись на край стола, тот возмущённо затрещал под его весом.

— Надеюсь, никаких… осложнений не было? — спросил он Юлю, покосившись на тело детины, снова зашевелившегося на полу.

— Всё в порядке. Стены тут тонкие, так что пока вы осматривались, я всё, что нужно, услышала. Вот что, господа оперативники, пойдём-ка отсюда — чересчур выделяемся.

— Сколько ты тут уже заседаешь? — поинтересовался Джон, кожей чувствуя на себе косые взгляды посетителей. Его чувство самосохранения требовало отсюда убраться. Во избежание дальнейших недоразумений.

— Достаточно, чтобы изрядно намозолить глаза. Где вы остановились? Я устала от здешней вони, пошли, неплохо бы прогуляться.

Джон широким жестом пригласил Юлю следовать первой. Они вышли.

Хозяин заведения растерянно захлопал глазами, оглядывая залу. Чужаки как сквозь землю провалились, только дуновение ветра говорило о том, что покинули помещение они всё-таки через дверь, но когда они это успели сделать, да так, что никто этого не заметил, в голове у него не укладывалось. Слухи о каких-то мелькавших тут и там приезжих наёмниках доходили и до него. Непростое дело. Правильно он не стал с ними связываться, ой, правильно.

Старая База СПК доживала свой век. Здесь уже сотню лет не швартовался ни один рейсовый каргошип тяжелее десяти мегатонн, огромные ребристые пилоны внешних конструкций, некогда расцвеченные трассами коридоров и окружённые дымкой защитных экранов, теперь при подлёте казались мёртвыми — редкий отблеск огней скользил по зеркальной поверхности, да по-прежнему обшаривали пространство вокруг станции внешней обороны, вынесенные на сотню километров в глубь пространства. Основная жизнь Базы теперь концентрировалась вокруг традиционного для серии «Эхо» общего назначения кокона-сердечника, опоясанного посадочными галереями и шлюзами для малотоннажного маневрового флота сопровождения и пассажирских шлюпок.

Весь боевой и транспортный флот Планетарного Контроля с момента запуска Новой Базы был приписан там. Здесь оставались лишь обслуживающие демонтаж инженерные службы ГИСа, медленно, но верно заполнявшие пилоны пустотой, которая однажды съест Базу целиком, да по-прежнему работали аналитические центры второстепенных направлений поиска, ждущие своей очереди покинуть этот некогда гостеприимный, а сейчас безнадёжно устаревший уголок человеческой вселенной.

Тот факт, что боевой штандарт СПК до сих пор хранился на Старой Базе, никого не смущал. Знамя покидает космическую крепость с последней шлюпкой, пока же тысячелетний, тридцатиметровой высоты запаянный в стазис символ остаётся на борту — жизнь течёт своим чередом.

У подножия штандарта, недвижимо развевающегося в центре полусферы прямо над главным генератором Базы, как и во всех других подразделениях Флота, традиционно проходили награждения героев и чествования павших. Как и везде, зачастую это были одни и те же люди, и скользившие в воздухе проекции имён и званий слева и справа от штандарта словно были двумя отражениями.

Группы десантников в парадной форме, переливающейся россыпями наградных огней на правых рукавах кителей, с именными элнами СПК или атрибутами других родов войск, одна за другой проходили в центр зала, чтобы назвать новые — имена и звания, имена и звания. Тех, кто погиб во время операции, и тех, кто сумел невозможное — и вернулся, чтобы лично увидеть своё имя скользящим в пустоте.

Два десантника, один в звании реал-капитана, второй — сержанта, не сговариваясь, кивнули друг другу и отошли почти к самой стене накрывающего зал купола, оба, похоже, специально дожидались друг друга, отстав от своих групп. Почему-то им обоим не казалось, что здесь посторонние разговоры будут неуместны, возможно, слишком часто их приводила судьба и служба в этот зал, и вне торжественного ритуала он сам по себе уже не казался святилищем.

Разговор их, словно некогда оборванный на полуслове, теперь на том же месте и продолженный, мало что сказал бы постороннему человеку, даже если бы тот сумел проникнуть в их личный канал. Разговаривать в голос в этих стенах им всё-таки в голову не пришло.

Первым вступил реал, на его лице при этом заиграла богатая гамма чувств от недовольства до смущения:

— И всё-таки ты вызвался.

Сержант, чей профиль выдавал в нём человека, больше привычного к вольному ветру, чем к лабораторному кондиционированию, оставался безэмоционален:

— Паллов, ты безнадёжен. Тряхни стариной, вернись в строй, слетай на пару мелких вылазок, сразу станешь лучше понимать своих людей.

— Ты не мой человек, Рихард, я вообще часто не понимаю, чей ты. Ты даже не свой.

— Это всё, что ты хотел мне сказать?

Реал-капитан в ответ досадливо дёрнул головой.

— Нет. Я дам разрешение на подобный состав, раз уж ты сумел обойти ограничения совета миссии и медицину, тем более что дело скорее всего вообще не стоит нашего вмешательства, но я сперва должен был посмотреть тебе в глаза.

— Посмотрел?

— Рихард, не подначивай меня, я разрешил, я и запрещу, ты у меня вообще никуда не полетишь, и даже в Десант тебя не возьмут.

Оба молча уставились друг на друга злыми глазами. Каменнолицего Рихарда тоже, кажется, задело.

— Выговорился?

— Выговорился. Мы с тобой уже тридцать лет в одной команде, Рихард, и ты до сих пор полевой сержант, а я вот, засел в кресло, но ты ни разу ты меня не подводил, только поэтому я вообще начал этот разговор.