Теперь наступил их черёд послужить делу защиты устоев Вечности. Они, воин знал этот так же точно, как и то, что солнце встаёт на востоке, обязательно сделают то, что от них потребуется.

Ценой своей жизни, ценой жизни товарищей. Вперёд, быстрей!

Согласно последнему плану сражения, которые были попутно сообщены воину, позиция его десятка располагалась в довольно узкой седловине, протянувшейся от пристанища Столпа к широким просторам плоской, как столешница, мёртвой пустоши.

Именно оттуда, сделал вывод воин, и ожидается нападение, Столпом же сейчас займутся мастера-транспортники вместе с Хронаром, его надлежит переместить вот сюда, по другую сторону холмов, где будет ждать Провал, вернее одна из его многоликих проекций на этот мир, только он способен создать достаточную концентрацию энергетических волокон Вечности и позволить Хронару провести Столп сквозь образовавшиеся Врата. Сумеет ли туда отступить в нужный момент скованный вероятным боем Отряд, воин не был уверен, несмотря на всю его святую веру в мудрость планов Хронара.

Мрачное выражение окружающих лиц обещало грозную сечу — из боя отряд выйдет очень поредевшим. Это чувствовали все. Это чувствовало даже их чуткое оружие, их стойкая броня, их сверкающие в воздухе разведчики.

Хватит! Думать об отходе будем, когда понадобится.

Воин рысью погнал своих ребят на рубеж. Уже на ходу, умело разворачиваясь в оборонительное построение, позволяющее бить в полную силу, не раня своих, они услышали первые раскаты грома, бросившие слабый отсвет на серые камни. Молнии сверкнули там, позади, это Хронар начинал свою Песню Глубин.

Маги первой ступени очень редко пользуются Песней в битвах локального масштаба, слишком много сил при этом уходило впустую. Видимо, дело и вовсе плохо, только и подумал воин, с каменным выражением лица вглядываясь в серую степь, утопающую в вечной полутени сумрачного мира.

Хронар своей Песней придаст свою силу, свою мудрость, своё знание бойцам своего отряда, сделает их единой душой войны, чувствующей каждую свою частичку, каждый меч, каждый лук, каждый щит — как единое целое, ревущее от ярости.

На этих камнях сейчас разгорится рвущееся к небу тугое пламя вселенского пожара, какой может родиться только в живых душах, какой не повторить, не одолеть мёртвой стихии.

И врагу не одолеть.

Спустя секунду в его тело проникнет животворная сила Хронара, и только тогда начнётся бой.

Сейчас же воин просто наслаждался открывающимся отсюда видом.

Яркие сполохи, холодные взгляды, колышущиеся на неощутимом иномировом ветру переливающиеся плащи. Поднимайте стяги воины, пой свою Песнь, Хронар.

Сегодня они будут биться.

Лес вокруг дома напоминал не дикие заросли, но сад, нарочно выращенный, что-то собой символизирующий, таящий в зарослях некую укрытую от посторонних глаз душу. Он сам был символом: может быть, символом человеческой воли, может быть, символом его же слабости.

Рэдди нравилось ходить вокруг родительского дома, разглядывать эти клумбы, теперь уже просто обозначенные узором тех или иных растений, но ещё какие-то сто или двести лет назад олицетворявшие саму победу человека над неживой природой старой Пентарры. Хвойный этот лес вокруг был некогда собственноручно высажен его предками, так что Рэдди не мог всерьёз представить себя отделённым от этого возвышенного благоуханья, от этого щебета птиц, от полёта бабочки в траве, от шелеста подлеска в струях свежего утреннего ветра.

Это объясняло то рвение, с которым Рэдди по утрам исчезал в лесу, пропадая там иногда часами, пусть лишь отчасти, но давало понять, что тут так притягивало Рэдди. Природа была для него чем-то особенным, структурой, субстанцией, способной к самостоятельным действиям, самодостаточной, неделимой единицей. Составляющей большой Галактики, что жила где-то там, за небом, далеко отсюда и вместе с тем незримо присутствуя рядом с ним.

Раз за разом Рэдди грудью кидался на эти изумрудные клинки, восторженно внимая их гимнам, казалось, способным пленить любого, пусть даже самого сильного слушателя.

В тот вечер ощущения были те же. Та же эйфория познания окружающего тебя бытия, та же блаженная немочь, когда ты стоишь, бессильный, перед сонмом живых существ, окружающих тебя, перед немым обожествлением окружающей природы, та же близость всему на свете, та же ласковая благодать, исходящая откуда-то сверху…

Рэдди чувствовал всё это так же отчётливо, как то, что он и в самом деле живёт, что его существование не есть просто продукт больного воображения не обременённой сознанием протоплазмы, сошедшей однажды с отведённой тропы.

Однажды ирреальность бытия действительно преодолела эту невидимую грань, однажды Рэдди на самом деле ощутил.

В недвижимом воздухе играл волшебный инструмент, чьи небесные ноты порождали в душе странную тоску, почти агонию. Рэдди чувствовал океан необузданной энергии, окружающей его, он видел вокруг хаос пульсирующего вокруг бытия, его глаза распахивались в ужасе, не смея принять ту роль, что была возложена на него самим фактом его рождения, не имея возможности полюбить эту нелепую стезю.

Рэдди, сам не ведая того, стоял на коленях под сенью тёмного леса, взирая слепыми глазами в пространство, лишь его губы что-то шептали самим себе, лишь его сердце выдавало накопившуюся у него в душе дрожь.

Только миг. Но и того было достаточно. Рэдди почувствовал ту реку жизни, что окружала его ежечасно. Он купался в ней незримым странником, он правил в этом океане, он был истинным гласом человека, живущего в этом тихом мирке… сотен, тысяч, миллионов, миллиардов человеческих существ. Он следовал их судьбе, он тщился их надеждами, он вёл их. Куда?

Это было одновременно пугающим и восхитительным откровением, которое ему уже спустя считанные минуты придётся забыть, подчиняясь воле его незримого учителя, что приглядывал за ним издали, боясь нарушить покой уединения юного Кандидата.

Жизнь вокруг, она была рекой, в которую можно входить раз за разом, и каждый раз она будет невыразимо тонко меняться, остужая кожу влагой и царапая её наждаком камней. Так будет долго, пока в нём не достанет силы слиться с этим могучим потоком, сделать его частью себя, и себя — частью этого тихого и гневного величия. Так он чувствовал в эти мгновения, и не было для него иного предназначения, кроме как следовать этому пути.

Пространство растворялось вокруг, царапая напоследок кончики пальцев об острые свои грани. Проступала кровь, набухая каплями, падая на траву тяжёлой барабанной дробью. В этот миг даже незримому провожатому в изнаночный, хрустальный мир Пентарры приходилось потесниться, поступаясь правами первого пришедшего. Теперь его мир стал немножко чужим. И в то же время куда более своим, чем можно было представить.

Знакомься, дитя. Знакомься с этим миром, попробуй его на вкус, пока ещё можешь себе позволить себе эту маленькую шалость.

Эстра в тот вечер решила заснуть пораньше.

Ей было нехорошо, сказывались треклятые месячные, вечно не вовремя наступающие, кроме того, погода явно решила её доконать своим непостоянством, то шёл беспрестанно дождь, то — сплошь солнце. Голова побаливала, да и общее состояние оставляло желать лучшего. Поворочавшись для виду в постели ещё час, Эстра встала с кровати часов в пять, окончательно решив, что спать ей сегодня не придётся.

Отчего-то в тот миг ей в голову пришло решение прогуляться в этот ранний час по саду, отчего-то оно показалось единственно верным.

Кто знает.

Она видела всё.

Конечно же, она спряталась, конечно же, она постаралась остаться незамеченной, конечно же, она никогда и никому об этом не говорила, даже самому Рэдди. Но то, что она успела увидеть в нечаянно приоткрывшую ей дверцу в инобытие, навсегда запечатлелось в её памяти.

Рэдди, стоявший на коленях в окружении неясного марева чудовищных видений. Деревья, колыхавшиеся в такт его дыханию. Космическая властность, исходившая из самого его существа.