— Тяни, тяни, — вернул его к действительности насмешливый голос Хохлова в наушниках шлемофона. — Газ не дал, а тянешь. Сейчас без скорости сковырнешься в другую сторону…

«Нет уже, не выйдет», — немного рисуясь перед собой, одним движением установил Одинцов мотору номинальный режим работы.

— Ну что, повторим? — не без скрытой улыбки спросил Хохлов.

— Так точно! — с готовностью отозвался Николай. — Разрешите набирать высоту?

— Набирай, набирай!

Хохлов снял руки с органов управления, расслабленно откинулся на спинку сиденья, предоставляя курсанту полную свободу действий. Теперь инструктор был спокоен.

И, словно сбросив с себя путы опеки, Одинцов уверенно увеличил угол атаки, твердо зная, что вот сейчас он пошел в набор своей высоты.

Он был счастлив, но не знал, что не меньше его счастлив и капитан Хохлов — летчик родился!

Выждав, когда самолет, плавно качнув носом, прекратит движение по рулежной дорожке, Алексей Раскатов вытянул кнопку стояночного тормоза, отпустил педали и откинулся на спинку пилотского кресла. Ждал, пока осмотрят самолет, пока освободится взлетная полоса.

Со стороны летчик, небрежно облокотившийся о планку подлокотника, в своей расслабленной позе мог бы сойти за автолюбителя, возвращающегося с загородной прогулки и ожидающего, когда откроют переезд. Это со стороны. Но мысль Алексея уже работала в характерном полетном ритме: образ этого полета жил в нем в сотне повторений. В конечном счете все зависит от того, насколько и когда ты сумеешь перевоплотиться в другого человека, живущего в скорости и высоте, слиться воедино с самолетом, без чего самолет будет всего лишь неодушевленной железкой, а ты сам — бескрылым манипулятором.

С началом взлета самолета-заправщика, громадная махина которого долго разгонялась, прежде чем оторваться от бетонной полосы, Алексей отпустил тормоза и напомнил:

— Включил секундомер, штурман?

— Засек, командир!

— Хорошо, штурман!

— Тридцать секунд осталось, командир! — доложил штурман, когда Раскатов подрулил к исполнительному старту.

Через положенный после взлета самолета-заправщика интервал Раскатов доложил о готовности к полету.

Двигатели, выведенные бортинженером на полную мощность, сотрясали самолет, их могучий гром уже раскатился эхом далеко окрест. Мощь взлетного режима водопадом нарастающей крылатой силы вливалась, казалось, в самого Алексея.

— Экипаж, взлетаем! — подал команду капитан Раскатов, отпуская тормоза.

Взлет короток, но за эти секунды многое надо успеть. И мысль и действие — все должно уложиться в отведенные мгновения. Линия горизонта стремительно отодвигается вниз и вдаль — все нормально! «Колеса в воздухе!» — так говорят летчики.

После отрыва Алексей осмотрелся. Самолет-заправщик уверенно карабкался вверх по облачной круче. Теперь главное — не потерять его в этих облаках…

Взгляд, брошенный на высотомер, отметил: три тысячи. Самолет Раскатова уже пробил облачный слой. После разворота — пристраивание.

— Пристраиваюсь! — предупредил Алексей командира самолета-заправщика. — Полста-первый! Как слышите? Пристраиваюсь!

— Отвечаю… Пристраивайтесь!

Никто не расставит в небе верстовых столбов. Здесь — только глазомер. Дистанция, скорость сближения — это только на глаз. Навскидку. Сначала Раскатов подошел к самолету-заправщику на интервале в полтораста метров справа и на той же дистанции. Уравнял скорость со скоростью заправщика, стараясь делать все, как учил его в контрольном полете инструктор, подполковник Довгань. «Как, батько, правильно я делаю?» — мысленно посоветовался летчик с инструктором. Довганя, командира первой эскадрильи, летчики не называли между собой иначе. Батькой его величали давно и уважительно. Может, оттого, что многие из них еще под стол пешком ходили, когда Довгань уже крутил в небе петли и иммельманы, может, за украинский выговор и простецкое добродушие, с которым опытный летчик нес свое командирское старшинство.

Потом Алексей примерялся минуты две, набрасывая невидимые линии в пространстве между двумя воздушными кораблями.

— Ну что, Гриша! — окликнул он правого летчика. — Будем переходить в кильватер!

— Я готов! — спокойно прогудел по переговорному устройству бас Гриши Зацепы.

— Берись за газы́ и смотри в оба. Без команды не трогай, — предупредил Раскатов и накренил самолет влево.

«Чего «смотри»?! — проворчал про себя Зацепа. — Ясное дело — в случае чего загремим вместе…» И Довгань о том же предупреждал его: «Смотри в оба, Гриша: командир молодой, главное — не допускай излишне быстрого сближения!» С капитаном Раскатовым Зацепа в одном экипаже сравнительно недолго, но он уже заметил, что летает тот неплохо, держится в воздухе уверенно, есть у него хватка и на заправку пороху хватит. «Комэску виднее, — подумал Зацепа, — да я сам соображаю, что значит первая сцепка для молодого командира…»

Силуэт заправщика, спроецированный на остеклении кабины, пополз вправо. Сейчас это выглядело так, будто самолет Раскатова стоит на месте, а чья-то невидимая рука стаскивает самолет, летящий впереди, на одну линию с самолетом Раскатова. За Полста-первым тянулся белый след инверсии, как свежая лыжня по целине, — это облегчало задачу пристраивания в кильватер.

— Теперь вперед, Гриша! — скомандовал Алексей. — Хорошо… Не так резко… Хо-ро-шо!

Пятьдесят метров. Конус, раскачивающийся на шланге за самолетом-заправщиком, увеличивается в размерах. Кажется, что он несется в воздухе независимо от самолета-танкера, но нельзя терять из виду и самого заправщика. «Хорошо сейчас Полста-первому, — подумал Алексей, — включил автопилот, самолет идет себе, как утюг. Где это я читал, что заправка в воздухе — это все равно что двум бешено мчащимся навстречу водителям успеть дать прикурить друг другу в момент встречи. Точнее будет — прикуриваем одни мы…»

Тридцать метров. «А было время — с одного планера на другой бутерброды передавали. Да, конус — это вам не бутерброд, это больше похоже на бублик, только с очень маленькой дыркой…»

Командир огневых установок с заправщика начал монотонный отсчет расстояния между конусом и штангой.

— Десять… восемь… шесть…

«Ишь ты, дикция — будто секунды до космического старта отсчитывает», — одобрительно подумал Алексей о человеке с другого воздушного корабля. Он ничего не знал о нем и попытался представить себе, каков он. Вышло у него — маленький крепыш с серьезным лицом.

На расстоянии двух метров от конуса Гриша уравнял скорость. Сближение прекратилось. Удерживая самолет на шланг-конус, Раскатов попытался успокоиться и осмотреться. Конус теперь был прямо перед ним. Конус жил своей жизнью: он тоже летел, изворачивался и, видимо, тоже решал какую-то свою задачу, в которую не входило намерение садиться на штангу так просто, за здорово живешь, до конца не испытав летчиков. От струй воздуха, стекающих с конуса, кабину сотрясало мелкой дрожью, такой, какая сотрясает самолет при стрельбе из носовой пушки.

«Можно начинать!» — скомандовал себе Раскатов.

— Вперед, Гриша!

Зацепа аккуратно подвинул рычаги двигателей вперед, затем прибрал их на полхода назад. Работа газами здесь ювелирная.

Полметра. Алексей взял штурвал чуть-чуть на себя. Таким движением, которому инструкторы учат: «Не взял, а только подумал». Можно стрелять! Но в этот момент конус хитро увильнул влево. «Как плащ тореадора… — Алексей весело усмехнулся этому странно пришедшему на ум сравнению. — Скажи так Довганю, покажет тебе батько бой быков… Понятно. Конус имеет свой норов, характер, и, видимо, в каждом полете иной. Надо постараться предвидеть, что следует ожидать от него в каждое новое мгновение, уметь предвычислить орбиту его вращения, идти на контакт с упреждением!»

— Иду на контакт! — скомандовал Раскатов перед повторной попыткой. Уверенность в нем возросла. Прикинув воображаемую точку прицеливания, летчик, не выпуская из поля зрения конус, поправил педалями рыскание самолета, оставив только небольшое боковое движение для упреждения. «Теперь-то обязательно насажу его на штангу», — думал Алексей; в нем проснулся горячий азарт, сопутствующий любому трудному и рисковому делу.