Мэлоун молчал.

– Я была ребенком. Не знала ничего… кроме того, что они без ума друг от друга. Я это видела. Я это помню. 11 теперь воспоминания о том, какими они были, приносят мне утешение. Мало кому из нас дано такое изведать. Многие из нас встречают любовь. Но не такую. – Она сглотнула, пытаясь остановить поток слов, рвавшийся на волю. Ее рассказ звучал так пылко… и так глупо. Но Мэлоун медленно кивнул ей в ответ.

– Мистер О’Брайан сказал мне примерно то же самое, когда я пришел за Чарли.

– Мистер О’Брайан так сказал? – прошептала Дани. Благослови его бог за это. – В полиции моим тетушкам сказали, что отец в спешке бросил машину у дома и вошел – нет, вбежал, – выкрикивая мамино имя. Он злился. Через несколько минут послышались выстрелы. Что из этого правда?

– Думаю, когда ваш отец вошел в дом, там уже кто-то был. Ваш отец и правда был контрабандистом. Может, он перебежал кому-то дорогу. Попытался переманить покупателей, отобрать заказы у поставщиков. Может, попался под ноги кому-то из крупных дельцов. Из гангстеров. Или, может, он решил начать собственное дело, а им не нужны были конкуренты. Честно говоря, я не знаю. Но тогда эта история наделала много шума. Хотя картинка и не складывалась. Но все говорили как по нотам. Соседи. Полицейские. Газетчики. Все рассказывали ровно то, что должны были. И никто больше не пострадал.

– Никто больше не пострадал?

– Никто, кроме вас, – мягко пояснил он. – Я вскоре уехал из Чикаго. Но постарался исправить дело, когда мне представилась такая возможность. Можно сказать, я сумел отплатить за Джорджа Флэнагана.

– Что вы имеете в виду?

Он вздохнул – так, словно ему не хотелось вдаваться в подробности. А потом качнул головой, отказываясь продолжать этот разговор.

Они помолчали. Дани чувствовала, что у нее по-прежнему кружится голова.

– Я с тех пор не бывала в Чикаго, – сказала она. – Не знаю, где их похоронили. Никогда не видела их могил.

– Их похоронили вместе. Недалеко от моей… – Мэлоун помедлил, словно не желая продолжать. Но она ведь знала. И от смущения даже не попыталась это скрыть.

– От Айрин? – спросила она. Вчера, в ателье, она уже упоминала Айрин. Может, тогда он не расслышал ее слов. Зато теперь он все четко расслышал и побледнел.

– Я держала в-в руках в-ваше пальто, – запинаясь, пояснила она. – Вы, наверное, надевали его на похороны? Это ведь были ее похороны… да?

– Да. – Он кивнул в знак согласия. – Это были похороны Айрин. Я похоронил ее в первый день Нового года. Но вы наверняка уже знаете об этом. – Его ответ прозвучал резко и холодно, и Дани вздрогнула, словно от боли.

Слишком много, Дани. Слишком много правды. Ты его пугаешь.

– Нет. Я об этом не знала. Я не все вижу… и редко понимаю, что именно вижу. К тому же я редко допускаю подобные ошибки.

– Какие еще ошибки, Дани?

– Мне не следовало говорить вам об этом. Обычно я молчу о том, что знаю. Но вчера, когда вы внезапно вошли к нам в ателье… спустя столько лет… я была потрясена. И не совладала с собой.

Я и сейчас не слишком собой владею. Извините меня.

Он снова кивнул, но чувство близости и откровенности, объединившее их, уже рассеялось. Они снова были чужими друг другу. Он настороженно глядел на нее. Она скрестила руки на груди. На сегодня им обоим достаточно. Она двинулась к двери.

– Дани?

– Да?

– С днем рождения, – мягко сказал он.

Она молча кивнула, прямо как он минутой раньше, и вышла, оставив его в неловкой тишине, наедине с давно остывшим завтраком.

Сначала он хотел все отрицать. Его злило, что Дани влезла в то, что касалось его одного, и призналась в этом ему. В конце концов, она могла бы притвориться. Но он не хотел врать насчет Айрин. Айрин умерла, и Дани это было известно. Дани многое было известно.

Она так и не выросла из своих «историй».

Он чувствовал себя уязвимым, словно вдруг оказался под пулями, не имея при себе пистолета, или вошел в помещение, где полно незнакомых людей, а выхода нет. Внутренний голос кричал ему, что надо бежать, но он уже давно выучил, что бегущий человек вызывает подозрения, привлекает ненужное внимание. Вместо того чтобы бежать со всех ног, он не двигался с места – и эта тактика уже много раз спасала его от смерти. Но сейчас он был растерян, ошеломлен. В первый раз за пятнадцать лет он вдруг подумал, что, возможно, не справится. Придется сказать Элиоту, что ему нужно другое жилье, или просто признаться, что это задание ему не по силам.

Он выждал, пока из ателье не послышались голоса женщин – Ленка с Зузаной о чем-то спорили, Дани молчала, но он отметил, что она быстрым, легким шагом спустилась по лестнице и торопливо прошла мимо его двери. Еще один голос, распевавший песню на незнакомом ему языке, слышался от задней двери дома – скорее всего, из прачечной: это прислуга, решил он.

Определив, где находятся все обитательницы дома, он отправился в швейную мастерскую, к телефону, который Дани указала ему накануне. Он позвонил в офис Элиота Несса, и его тут же соединили.

– Мэлоун. Ты устроился?

– М-да, хотя я никак не возьму в толк, где ты отыскал эту комнату.

– Ав чем дело? Тебе там не нравится?

– Нет, комната хорошая. Просто… я знаком с хозяйкой.

– Знаком с хозяйкой? – изумленно переспросил Элиот.

– Да. Она знает меня. С прежних времен. Когда я был патрульным.

Несс молчал, но Мэлоун чувствовал, что тот раздумывает.

– И ты считаешь, что это проблема? – спросил Элиот. – Не понимаю, чем это может нам помешать.

Мэлоун вряд ли сумел бы ему ответить. Так что он просто спросил напрямик:

– Мне любопытно, как ты вышел на нее. Сюрпризы я не люблю. И в совпадения не верю.

– Когда я узнал, что ты, возможно, свободен, то попросил помощницу подыскать жилье. Она увидела объявление в газете и сняла комнату.

– Потому что это рядом с Кингсбери-Ран, – продолжил Мэлоун.

– Ну да. И прямо напротив больницы Святого Алексиса.

– А это тут при чем?

– Я тебе все расскажу. – По его голосу Мэлоун понял, что Элиот не хочет обсуждать это по телефону. – У меня есть время в пятницу. Давай я заеду за тобой, где-нибудь в час. Жди меня возле дома. Не хочу за тобой заходить.

– Почему?

Несс вздохнул:

– Потому что в городе меня знают. Это не слишком удобно, так что, раз мы хотим сохранить все в тайне, будем встречаться в машине. Или приходи ко мне как-нибудь вечером.

– Хорошо. До пятницы.

Мэлоун с озабоченным видом вышел из швейной мастерской и чуть не столкнулся с краснощекой, рыжеволосой женщиной, которая словно вся состояла из одних округлостей.

Завидев его, она взвизгнула, но тут же выпростала ему навстречу пухлую руку и приветственно встряхнула его ладонь:

– Я Маргарет, – с широкой улыбкой объявила она. Акцент у нее был сильнее, чем у Зузаны и Ленки, вместе взятых. – А вы, наверное, мистер Мэлоун. Я о вас позабочусь, не тревожьтесь. Накормлю, обстираю, приберусь. Если вам что-то нужно, зовите Маргарет. – Она кивнула, словно уже обо всем с ним договорилась, и, не дожидаясь ответа, поспешила прочь, но на ходу обернулась поглядеть на него: он заметил ее взгляд, когда входил к себе в комнату. В этом доме за ним все время будут следить.

Было всего десять утра, но его снедала непонятная тревога. Сидеть взаперти не хотелось, хотя он до сих пор так и не коснулся груды бумаг, высившейся у него на столе. Этим можно заняться позже, после того как Несс расскажет ему о том, что нельзя обсуждать по телефону.

Он решил прогуляться, но перед этим перенес бумаги в машину и запер дверцы. Ему вовсе не хотелось, чтобы Маргарет обнаружила фотографии отрубленных рук и ног и побежала к хозяйкам. Придется четко установить для нее границы: ему не хотелось, чтобы она свободно входила в его комнату. Но это вполне могло подождать. Сейчас ему нужно было проветриться.

В бутербродной, лепившейся к частной клинике на углу Бродвея и Першинг, он купил столько сэндвичей, что хватило бы на целую армию. Он не знал, что любят женщины из семейства Кос, но счел, что это не слишком уж важно. Если они не слишком отличаются от других жителей Кливленда – да, собственно, и от прочих американцев, – они оставят на ужин то, что не съедят на обед. Дани принесла ему завтрак, и потому он считал, что должен позаботиться об обеде. Он всегда старался поддерживать равновесие в подобных делах, щепетильно следил за этим.