Сбережений у Ольги Васильевны не было. Но теперь у нее была работа и дом. И нужно было как-то постараться, чтобы удержаться на этом месте, не разочаровать директрису, даже если для этого придется доносить на своих соседей. Да, мерзко, да, унизительно до тошноты, но выбора у Ольги не было. Она бы и рада с гордостью заявить, что не готова выживать любой ценой, и мораль для нее не просто красивое слово. Однако Ольге Васильевне пришлось признать, что ради благополучия своей семьи она готова пойти на сделку с совестью и директрисой.

Чтобы отогнать от себя мрачные мысли, пионервожатая встала, впопыхах умылась и начала утюжить одежду для детей на торжественную линейку. Монотонные движения раскаленного металла по измятой ткани всегда действовали на нее успокаивающе, а сегодня и вовсе перенесли в беззаботное время десятилетней давности.

Тогда Сережа шел в первый класс. Накануне ее муж получил звание старшего лейтенанта, и друзья засиделись у них допоздна. Пили шампанское, ужасно кислое, зато в бокале так красиво переливались шесть долгожданных золотых звезд для погонов. Наутро они, конечно же, проспали. Будильник безутешно трещал, разбудить их смог только маленький, но уже тогда ответственный Сережа. Смеясь, Ольга бегала из комнаты в комнату, пытаясь собрать свои вещи и портфель первоклассника. Уже у входной двери Ольга заметила, что у мужа мятые рукава на рубашке, но так как времени не осталось, она нагрела тяжелый утюг, сбрызнула водой замявшуюся складку и, не снимая рубашки с мужа, прошлась утюгом по рукаву. Ожог был настолько сильным, что лечить его пришлось несколько месяцев, но молодость прощала все. Солнце, светившее в окна их квартиры, казалось, не меркло даже в пасмурные дождливые дни. А сегодня Сережа шел в выпускной класс. Мужа больше нет. В семье уже полгода не было слышно смеха. Под глазами Ольги появились морщины, а в душе тоска.

– Время беспощадно, – прошептала Ольга, взглянув на себя в зеркало, и направилась будить детей.

Чтобы как следует подготовиться к торжественной линейке, на работу Ольга Васильевна пришла, когда в интернате дети только заканчивали свой завтрак.

Большие эмалированные кастрюли с красными надписями «Каша» и «Какао» уже опустели, но кое-где на тарелках еще виднелись продолговатые кусочки пористого хлеба и подтаявшие кубики сливочного масла. У стола с грязной посудой Ольга заметила Родиона, который брезгливо счищал в ведро остатки еды. На его предплечье виднелась повязка дежурного. Ольга Васильевна приветственно кивнула ему через большую стеклянную стену, отделявшую столовую от общего коридора. Родик помахал ей в ответ алюминиевой вилкой.

«Почему он завтракает не дома?» – размышляла Ольга, подходя к двери своего кабинета. «Может, его мама не любит готовить», – предположила пионервожатая, остановившись у зеркала, висевшего за книжным шкафом, заставленным стопками журналов «Костер» и альбомами «Летописи дружины». Уверенным движением руки она повязала на шею пионерский галстук. Кусочек алого шелка был таким ярким и нарядным на фоне белоснежной рубашки, что лицо Ольги словно стало моложе.

Этот давно забытый ритуал придал ей сил и уверенности, но мысли упрямо возвращались к Родиону. Ольге Васильевне отчаянно захотелось пригласить его домой на завтрак. Она всегда готовила для детей что-нибудь вкусненькое

– блины со сгущенкой, сырники с вареньем, гренки – то, что никогда не подают в столовой интерната. Раньше Ольга не задумывалась о

таких мелочах. Она была уверена, что государство, партия заботятся о

сиротах хорошо. Но мысль о том, что они не могли отведать простого домашнего завтрака, ужаснула вожатую. У Родиона родители были, но то, какое сиротливое одиночество читалось в его глазах, показалось Ольге едва ли не ужаснее.

Она с неподдельным энтузиазмом оглядела пыльный захламленный кабинет и произнесла вслух:

– Здесь все нужно переделать!

Потом с волнением поглядела на золотые наручные часы, переживая, как перед театральным дебютом, за свое первое мероприятие в роли старшей пионерской вожатой и поспешила на школьный двор.

***

В глубине души Ника считала себя писаной красавицей и мечтала, чтобы ее наконец оценили по достоинству. Всю жизнь оставаясь в тени идеального брата она надеялась, что в новой школе уже с первых минут даст понять одноклассникам, что тягаться с ней бесполезно. Поэтому, втайне от Ольги Васильевны, максимально укоротила форменное коричневое платье, на крылья белого передника пришила широкие полоски кружева, а ободок для волос украсила белыми цветками из свадебных бутоньерок, купленных в магазине для новобрачных.

Эти приготовления заставили ее понять, насколько сильно их статус изменился. Старым традициям не была места в их новой жизни. Не было ни летней поездки в Сочи, ни традиционного похода в магазин «Березка», где за чеки, заработанные в заграничных полетах, папа всегда покупал Нике красивые вещи перед началом учебного года. Вместо этого мама скромно предложила ей белые гольфы и свои туфли на плоской подошве, до которых Ника по счастью доросла. Но Ника жаждала быть в центре внимания, а значит, ей необходимы были туфли на платформе, вот только где их было взять? К своим бывшим одноклассницам из военного городка Ника обратиться не могла, зато подружка Сережи с радостью обменяла свои импортные босоножки на платформе на фотоаппарат. Обмен, конечно, был неравноценным, но Ника была готова на все.

Появившись на школьной площади, где все уже построились для торжественной линейки, Ника отыскала табличку «9 А», подошла к ребятам, слегка покачивая бедрами. Картина, представшая перед ее взором, поразила Нику до глубины души. В силу недостатка жизненного опыта она не могла предположить, что интернатские девочки будут одеты так одинаково. Коричневые форменные платья, украшенные скромными белыми воротничками, доходили до середины колена, на штапельных белых передниках не было ни намека на кружево. Одинаковые по фасону туфли различались только цветом, да что там говорить – у них даже букеты в руках состояли из похожих цветов – в основном это были красные и желтые георгины, как позже узнала Ника, привезенные учителями с собственных дач.

Единственное, чему Ника позавидовала, глядя на своих новых одноклассников, – комсомольские значки. Это была вещь, которую она не могла позволить себе ни за какие деньги. В прошлом году Ника влипла в историю, которая не дала ей шанса даже подать заявление на рассмотрение ее кандидатуры в ряды ВЛКСМ, и теперь эта история черным пятном лежала на Никиной самооценке и репутации. Чтобы никто не спросил, где ее значок, девочка предусмотрительно длинные светлые волосы собрала в хвост и перекинула их на одну сторону, прикрыв часть груди, где, по ее мнению, и должен был сверкать заветный отличительный знак.

Девочки приняли появление Ники прохладно, никто не стал с ней ни здороваться, ни знакомиться. Они оценивающе рассматривали ее наряд, многозначительно переглядывались, а потом кто-то в толпе брезгливо прошептал: «Приходящая».

Приходящими называли учеников, которые в школу-интернат приходили только учиться – они там не спали, не ели, не получали одежды и предметов личной гигиены, а следовательно, не были сиротами. Они просто посещали уроки, как в обычной школе. К их числу, как правило, относились дети работников интерната. Услышав это пренебрежительное слово, Ника сразу поняла – заслужить уважение одноклассников будет еще сложнее, чем она предполагала. Новенькая, не комсомолка, да еще и «приходящая» – столько ярлыков сразу! Ника даже прикусила губу от негодования.

Парни 9 «А» отреагировали на появление Ники с большим интересом, но не менее грубо. Стоя гурьбой, они обсуждали предстоящий матч по баскетболу с бэшками, и, заметив появление новенькой, парнишка с копной жестких рыжих волос присвистнул и манерно произнес:

– Господа, обратите внимание – свежее мясо!