Екатерина Малофеева Бездомные звезды Иллюстрация на обложке – Redium (@olegredium) © Малофеева Е. С., 2023 © Redium (@olegredium), иллюстрация на обложке, 2023 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023 «разбирали кладовку…» разбирали кладовку, плакали. успокоились, посмеялись. книги в стопках, халатик с маками, швы на клетчатом одеяле. бытовая археология — слой за слоем, судьба за судьбами, мчались месяцы легконогие, в жизнь слагались: а вместе будем ли? погремушками и заколками память полнится. кружки с тиграми, на пелёнках – цыплята жёлтые, ткань мой папа для внука выкроил, ими прошлое с нами спаяно, не пожитки уже – свидетели. рядом с вещным – неосязаемо что-то хрупкое, беспредметное. «мы стены шкурили наждачкой, и пыль ложилась…» мы стены шкурили наждачкой, и пыль ложилась серебром. схватила доску неудачно, поранив руку о ребро. пускай саднит, так легче, легче, и я жива — пока болит. здесь банка краски, стол увечный – всё остальное увезли. а ты запомни нас такими – как насмерть ссорились тогда, мы влюблены, мы молодые, я понарошечно седа. «проём квадратом небо обрамил…» проём квадратом небо обрамил, края обрезав у бескрайней глади. скучает кот, в окно веранды глядя, мы для него – аквариум с людьми. и кружится немного голова, всё кажется придуманным и странным: вишнёвый кофе, пахнущий кальяном, рифмованные лёгкие слова, витражное старинное стекло. и по привычке в сумке ищем, ищем ключи от неуютного жилища, что к краю нас едва не подвело. в преддверии, на грани, накануне, здесь – сад и свет, черёмуха и вьюн, но мы не знали, что нас ждёт в июне, и мы не знали, будет ли июнь. «Прости меня, подруже, исповедай…» Прости меня, подруже, исповедай — я согрешила именем твоим. Плывёт полынный дух земли нагретой, цикады стон серебряный звенит в пороге заговоренной иголкой, и плачет дочь степного маниту, которая кричала: «волки! волки!» — кровавую сырую темноту с руки кормила, даже не заметив, Приходит тьма. Змеится волглый морок, обесцветит живую ложь клубящийся туман. «звёзды из тёмных нор щерятся зло и сыто…»
звёзды из тёмных нор щерятся зло и сыто, щурится слепо ночь проблескам габаритным нашего корабля. светятся, meine liebe? каждый из мрака взгляд к нам приближает гибель. болью моей омыт, чёрный и безголосый, там, в амальгаме тьмы, зеркалом стынет космос. млечную муть стекла пробует тихим стуком. жмурясь, мурлычет мгла, ластится убаюкать. в смерти ли, в жизни ли, главное – полетели вечность вдвоём делить в ржавчине колыбели, мёртвым огнём мерцать ведьминых наперстянок. и тетивой Стрельца путь в никуда протянут. «уездный город, тихая контора…» уездный город, тихая контора. за старыми истёртыми дверьми — скрипучий пол и стены коридора. подкрашены оттенками сурьмы по плинтусам, и муть извёстки сверху, засиженная мухами вразлёт. придёшь на камеральную проверку, томишься тут, пока не повезёт. болото будней пыльного архива: в нём секретарь, мешая крепкий чай, зевает вдруг, протяжно и тоскливо, мазнув на декларацию печать «сдано». утробным скрипом вторил шкафчик, и тополь за окошком облетел, и сдавленно в приёмной кто-то кашлял, и женщины смеялись вдалеке, и серые тесёмки распустила захватанная папка на столе. когда поблёкли синие чернила в закатном свете, город опустел. и дремлет бесприсутственное место, темнеет, выцветая, кабинет. из чувства раздражённого протеста на цыпочках с бутылкой каберне крадёмся в канцелярию с подругой келейно с разговором вечерять. пусть щурится охранник близоруко в засаленную жёлтую тетрадь, мы отрицаем здешней безнадёги тоску и ряску. Выпили винца — и распорядок отпускает строгий. мы молоды, мы вправе отрицать. но – новый день, и снова картотека, счета и счёты, вечный чёрный чай, неотменимо тянется извека глухого понедельника печаль. «Отделение патологии…» Отделение патологии. Иззябшие, голоногие. На стенах запреты – нельзя-нельзя, приказ министерства пятнадцать бис, Всяк заходящий сюда – боись. Усталая врач говорит: Сальпингит, тонус, опять лейкоциты повышены, Я бы вас всех из больницы вышибла, Старородящие доходяги, кто же вас стерпит, Господь всеблагий. В ночнушках порванных, бесстыдно распахнутых, Дыша контрабандным табачным запахом, Соседки стращают новеньких чисткой без обезболивания: Рогатое кресло ледяные-рукояти Из кабинета глядит внимательно. Кто каши не ест, молока не пьёт, того ночью сестра за собой увезёт, С каталки скинет, давай не стони, а с мужем не больно спать? Это тебе, дорогая, не спа, Это карательная гинекология. Ну, не сохранили, не боги мы. Санитарочка Вера над шваброй бормочет: «И-и-их, Женская доля тяжкая, терпите, мои хорошие». Расходятся после выписки палаточные попутчицы. Кому – за-вторым-приходите, кому — в-другой-раз-получится. Кто – с выписной парадной, Кто – с чёрного входа украдкой. Прости, Прости, Не всем семенам дано прорасти, Пусть время на мукомольне Размелет в пылинки зёрна, Отмолит сорокоустом. Но, Боже мой, как же больно. Но, Боже мой, как же пусто. |
