– Танна умерла, – сказал один из мужчин, указывая своему другу на небо.

– Эх, хорошая была женщина. – ответил тот. – Отмучилась наконец.

      Они сняли свои шляпы и продолжили смотрели на свет, провожая Танну в последний путь.

      И впервые я радовался чьей-то смерти. Это слово «отмучилась» как-то тепло отозвалось в моём сердце.

– Господи, сделай так, чтоб там, на небе, она жила в счастье и спокойствии, – говорила какая-то женщина, кланяясь гробу, и вытирала слёзы платком.

      Гроб стоял на табуретках посередине небольшой комнаты, в которой толпился народ: каждый ждал очереди, чтобы подойти и попрощаться с умершей. Здесь было холодно, хотя на улице светило тёплое утреннее солнце. Окна дома выходили на запад, к тому же, были закрыты высокими кустами калины.

      В комнате пахло свечами и ржаным квасом, который обычно готовили на похороны. Я стоял в проходе с матерью. Женщины почти все были заплаканными, мужчины – понурыми, немногословными и стояли поодаль друг от друга, точно боялись сойтись и разговориться. Женщины – наоборот, собирались группами и рассказывали друг другу, какой хорошей была покойница и как несправедливо обошлась с ней жизнь.

      В углу комнаты, на стуле, сидел Нэт. Он смотрел на гроб красными глазами. Взгляд его был таким пустым, будто из него вытащили всю душу. Впервые я видел его в таком состоянии. Смерть жены сделала его совершенно другим человеком. Никто уже не узнавал в нём того старого Нэта-весельчака.

      Рядом с ним на высоком табурете сидела пятилетняя Ярика, качая на руках свою тряпичную куклу. Изредка она поднимала глаза на гостей и как-то вопросительно на них глядела, не понимая, почему они плачут.

– Бреттушка, милая, на кого ты детишек своих оставила? – как-то искусственно завывала Тири. Голову её неизменно покрывал узорчатый чепчик. Только сейчас он был не белым, а чёрным. Возле окна, прижавшись к стене, крепко держа друг друга за руки, стояли сыновья Бретты и надрывно плакали. Казалось, речи Тири делали им только хуже.

      На похороны приехала старшая сестра Бретты – Рэна. Она не появлялась в Генроте больше десяти лет, с тех пор, как умерли родители, и с того времени сёстры почти не общались, лишь изредка, вспоминая друг о друге, отправляли на рождество открытки с сухими поздравлениями. Так вышло, что добрых сестринских отношений между ними не было и привязанности – тоже. Рэна всегда мечтала уехать из родного города, её манил север. На праздновании двухсотлетия Генрота, когда со всех концов Приморского мира к нам съезжались люди, Рэна познакомилась с будущим мужем, а через месяц закончила школу и переехала к нему в маленький городок Агот, расположенный высоко в горах, на севере Приморского мира.

      Рэна была поразительно похожа на свою сестру-покойницу, только чуть полнее, и на лице её уже появились ранние морщины, в тёмной косе начала проглядывать седина. На похороны приехал и её муж – невысоким худощавый мужчина, и сын, лет пятнадцати, который был на голову выше и на порядок крупнее своего отца.

      Кажется, Яника, видя в чертах Рэны черты своей родной матери, с доверием относилась к ней и слушалась во всём. Рэна старалась, чтобы девочка спокойно пережила утрату мамы, поэтому пошла на обман. Не будем судить её: неокрепшему детскому сердцу было бы сложно принять тот факт, что самый дорогой для неё человек на свете, без которого совершенно не мыслится существование, исчезнет навсегда.

– Мама твоя просто уснула на несколько месяцев. Люди плачут, только потому, что так принято. Точно так же, как принято на день рождения задувать свечи. Понимаешь меня? – спрашивала Рэна Янику.

      Девочка неуверенно кивала головой.

– А почему тогда мальчики плачут? – спрашивала Яника, показывая пальцем на братьев.

– Потому что они уже взрослые и должны вести себя как взрослые.

– А мама к зиме проснётся? Я хочу с ней снеговика лепить.

– Да, конечно, солнышко, проснётся, – сказала Рэна и погладила девочку по её светлым коротким прядкам.

      Услышав это, Яника слегка улыбнулась.

      Мы с мамой подошли к гробу. Бретта лежала в нём, обитом грубой холщовой тканью, в том самом синем платье с корсетом, в котором я видел её в последний день по дороге в Эбу. На лице женщины была маска блаженного спокойствия. Бледно-синие губы были полураскрыты, в руках был зажат букет незабудок, которые нарвала ей Яника.

      Нет ничего страшнее для маленькой девочки, чем потерять свою мать. Я понимал, что, когда Яника вырастет, она наверняка забудет, как выглядела её мама. Память о ней, если и сохраниться, то станет настолько расплывчатой, что девочка начнёт сомневаться, жил ли вообще когда-то этот человек на земле.

      Как доверить нежное девичье сердце на воспитание отцу? Он не даст своей дочери того, что нужно ей: вряд ли поймёт её, когда она впервые влюбится в какого-то мальчика и начнёт вышивать его имя на подоле домашнего платья или, когда тело её начнёт меняться и ей станет страшно – всё ли в её организме происходит так, как должно происходить. Тётка Рэна всё это понимала, поэтому приняла решение, что Яника поедет с ней в Агот, а мальчики останутся при отце.

– Я бы забрала и мальчиков, – оправдывалась она перед моей мамой, – но живём мы скромно, не под силу нам будет всех троих вырастить.

      Мама пообещала Рэне приглядывать за мальчиками, после её отъезда, так как на отца никакой надежды не было. Хотя люди говорили, что уже три дня со смерти Бретты он не пил.

      Нэт винил себя в смерти жены. Многие боялись, что он наложит на себя руки, поэтому первое время сестра Бретты решила пожить здесь, в Генроте.

      Сможет ли Нэт когда-нибудь простить себя за эту смерть? Сможет ли он признаться своим детям, что это он сгубил их мать?

      Коротка оказалась жизнь Бретты, в которой не было ничего хорошего, кроме материнского счастья. Умирая, она только и жалела, что детей оставить не на кого. Моя мать приходила к ней перед смертью. Врач три часа пытался остановить кровотечение Бретты, а после развёл руками и сказал, что сделать ничего нельзя и сегодня она умрёт.

      В тот самый день, когда Бретта ехала на ярмарку в одной повозке со мной, она купила абортную траву в Тоде. Никому она не говорила о своей беременности, даже мужу. Видимо, понимала, что четвёртого ребёнка не потянет, потому и пошла на такой шаг. От принятого настоя трав у Бретты открылось сильное кровотечение, которое быстро сгубило её.

      Нэт позвал тогда к Бретте не только врача, но и мою маму. Ему нужна была женская помощь. Он не знал, как вести себя сейчас с детьми, что им сказать.

– Ой, боже, – рассказывала мне мать, – как Нэт напуган был тогда. И ведь прибежал трезвый. А час до этого я видела, как пьяный он по улице шёл, песню распевал какую-то весёлую. От увиденного, видимо, быстро протрезвел. Плакал, боже, мой, как плакал он! А Бретта всё успокаивала его: «Всё хорошо будет, всё хорошо». Только когда поняла, что не выбраться ей уже, велела детей позвать, чтоб с каждым попрощаться. Привели сначала мальчиков. «Помните свою мать, – наказывала она им, – и я всегда буду рядом. Прилежно учитесь, слушайтесь своего отца, помогайте ему во всём. Любите труд: он делает из юноши мужчину».