– Господин, – из-за поворота резко появилась сухопарая служанка, ослепляя зажатой в руке лампой. – Если вам не спится, я могу сделать успокаивающий настой.

– Да, – Марк с рассеянной улыбкой провел рукой по волосам. – Вроде бы кто-то кричал?

– Одной из кухарок показалось, что к ней в кровать кто-то пробрался, и она перепугалась, – опустив фонарь, служанка досадливо поморщилась. – Позвольте проводить вас до комнаты, а затем я принесу вам настой.

Плохая ложь. Прошло не больше двух минут – слишком мало, чтобы разобраться в случившемся и дойти из части для слуг до восточного крыла. Но пусть будет так, пусть будет так.

– Спасибо, – снова улыбнувшись, Марк вернулся к себе.

Вылив настой в окно, остаток ночи он провел без сна, и едва минуло семь, спустился в малую столовую. Кристоге был полуночником и никогда не завтракал раньше десяти, но сегодня он был уже там. Под глазами залегли круги, он хмурился и постоянно поджимал губы, и даже не сказал своего привычного: «Я рад…» Видимо, ночное происшествие не оставило ему поводов для радости – чем оно было на самом деле?

***

Собрав со стола книги, Марк принялся расставлять их на полке. Обучение началось с чтения. Кристоге возводил знания в абсолют и требовал превосходного понимания теории. Занятия проходили ежедневно, в библиотеке Марк проводил времени больше, чем в спальне, а к себе возвращался, неся стопку сделанных за день записей. Кристоге дал ученику три месяца, чтобы овладеть основами, и планировал к середине лета допустить его к работе.

Ставя последний том на место, Марк заметил, что кто-то сунул книгу на полку так небрежно, что она могла вот-вот упасть. Поправляя ее, он прочел название: «Один против судьбы». Над ним вывели скрипичный ключ. Так назывался, так выглядел стоявший у него дома на полке роман о жизни Бетховена. Все детство Марк восхищался композитором и с удовольствием прочитал книгу – это ведь не могла быть она?

Он выхватил томик из ряда. На блекло-желтой обложке под мужским портретом значилось имя автора. Другая, все-таки.

Марк открыл первую страницу, скользнул взглядом по названию типографии, году печати, пролистал содержание. И здесь речь шла о судьбе композитора, а ведь это был уже не первый раз, когда он замечал общее в названиях, именах. Совпадение? Или люди попадали в этот мир и прежде?

Марк протянул руку, чтобы поставить роман на полку, и снова прижал к себе. Захотелось забрать его с собой, будто это та, прочитанная дома книга о любимом композиторе. Он смущенно улыбнулся, как мальчишка, пойманный за кражей конфет. Он что, скучал по дому? По упущенным возможностям? По музыке? Казалось, ответ на все один – нет. Воспоминания о семье он бы сам с радостью оставил. О работе? Смешно! Единственное любимое дело пришлось оставить, но, наверное, это было к лучшему, и музыкант из него все равно не вышел бы. Друзья? Их Марк сторонился в обоих мирах.

Сунув книгу на полку, он подхватил записи и быстрым шагом направился в свою комнату, чтобы оставить их. Там он сверился с часами, выглянул в окно – что-то заставило всмотреться в сад еще раз.

С Переделанными Марк жил на одном этаже, но их будто не было вовсе: в коридорах он встречал только слуг и гостей Кристоге. Он надеялся, что Дракон скажет о переделке больше, и собирался «случайно» столкнуться с девушкой. Примерно в это время она всегда возвращалась из города или выходила из флигеля, и подстроить встречу не составляло труда.

Но он все вглядывался в окно, пока на лице не появилась улыбка пренебрежения к самому себе. Он же все решил, им надо поговорить, он должен узнать о Переделанных. Однако за всем этим прятался страх, и его не оставлял вопрос: зачем он лезет? У Кристоге была своя правда, и афенор предлагал возможность – за нее стоило ухватиться, поблагодарить и попробовать стать своим. Найти что-то, хотя бы здесь.

Да, переделка казалась кощунством – таким было правило этого мира, и нравится ли оно, никто не спрашивал, его стоило принять, как данность. Да, он слышал крики, замечал странных людей по ночам – случайному гостю без прав, без голоса не стоило играть в борца за истину. Правда редко бывает красивой, и вряд ли он скажет себе «спасибо», добравшись до нее.

Еще более быстрым шагом Марк вышел из комнаты и направился в сад, искать Дракона. Вот последнее, решающее – да, он мог узнать что-то плохое, да, влезая, куда не просят, он рисковал, но еще большим риском было молчать и соглашаться неизвестно на что.

Спустя полчаса шатания Марк увидел заходящую с улицы девушку, и по надменному взгляду, достойному афеноров, по решительной походке стало ясно, что ставка сделано неверно, едва ли Дракон с охотой ответит.

Не показывая удивления, она смотрела на Марка и ждала, что тот заговорит первым.

– Привет, – он старался улыбаться как можно искреннее.

– Привет. Как ты себя чувствуешь? Извини, что ударила тогда, но ты выглядел, как не в себе, я боялась, ты сделаешь что-нибудь.

Марк опешил: он уже приготовился к насмешке или короткому холодному ответу – они отлично вязались с образом Дракона, но ее голос звучал искренне, с участием. Это было приятное меццо-сопрано, и его красивый тембр дал ей крошечное очко доверия.

– Потом ты спасла меня, и я хотел сказать «спасибо».

Дракон фыркнула:

– Если бы ты искренне хотел поблагодарить, ты бы пришел раньше. Извини, мне пора.

Девушка решительно шагнула к дому. На ходу она сняла еще мокрое от дождя пальто и шляпку, под которой прятались рожки, и осталась в темном платье, оттеняющем светлые волосы. Эйлийки не носили таких – широкие рукава мешали работе, да и корсетов они не жаловали. Дракон больше напоминала афенорку: она была достаточно высокой для девушки, с бледной кожей. Однако еще она была Переделанной, про которую Кристоге обронил фразу: «Она больше всех нас».

– Позволь помочь тебе, – Марк протянул руки к пальто. – И проводить.

Со вздохом девушка подала ему верхнюю одежду.

– Я извинилась и поинтересовалась твоим здоровьем, ты взял мое пальто – каждый сделал по шагу вежливости, мы можем идти в молчании?

Обманчиво-мягкий голос закончился, оставив после себя только холод. Однако упускать шанс казалось просто глупым: она из Переделанных, по-свойски держится с сурреем и, кажется, близко общается с Кристоге – с ней связано достаточно загадок.

– Я хотел…

Едва ступив на лестницу, ведущую к аллее с птичьими статуями, Дракон повернулась, став чуть выше Марка:

– Почему я должна говорить с тобой? Назови хоть одну причину. Кристоге знает о твоих вопросах? Как думаешь, они ему понравятся?

Марк развел руки, показывая, насколько он открыт.

– Я чужой здесь. У меня ничего нет, и я ничего не понимаю. Конечно, я буду задавать вопросы, чтобы понять. И Кристоге, и остальным. Я хочу узнать этот мир, вот и все.

Девушка вздохнула, с сомнением смотря в ответ. Марк улыбался ей и старался вложить в улыбку всю искренность, хоть и была ее капля.

– До дверей моей комнаты три минуты. Ты можешь спросить меня, но идти я буду быстро.

Круто повернувшись, Дракон поспешила по лестнице. Марк успел разглядеть ее рожки, достаточно острые на концах, того же бежево-коричневого цвета, что чешуя.

– Как тебя зовут? По-настоящему?

– Теперь я Дракон, – она говорила с толикой пренебрежения, хотя Марку все равно показалось, что он уловил грустную ноту. – Это правда то, о чем ты хочешь узнать?

Несколько раз Марк слышал имена Переделанных: Крошка, Многорук, Видящий – он хотел проверить догадку, что им оставляют только прозвища, связанные с изменениями. Кроме того, имя могли указать на расовую принадлежность девушки: у сурреев они были короткими, из трех букв, у эйлов – немногим больше, а самые длинные носили афеноры.

– Да. Почему Дракон?

Они добрались уже до середины аллеи, укутанной мягкими сумерками. Это было то время, когда еще не так темно, чтобы подсветить купол, но достаточно, чтобы на дорожки выползли причудливые тени, а силуэты приобрели расплывчатые очертания. Только птицам было все равно: начиная утром, до самой ночи они пели свои песни, чтобы потом уступить ночным братьям.