— Да, принцесса?
— Мне не нужен больше никакой дом, кроме как рядом с тобой… — Сказала, и отпустила как птицу слова. Поймает, не поймает… Просто хотелось быть рядом. Сейчас. И каждую минуту. А то, что Дилан любит, она чувствовала и знала. Наверно она хотела где-то в глубине души услышать слова, похожие на произнесенные ею, но не услышала. Её просто обняли крепче и дали понять, что никогда никуда от себя не отпустят. И сердце распускалось нежным цветком на рассвете, освещенное золотистым сиянием.
На кухню они шли, держась за руки. Дилан чуть позади, крепко сжимая девичью ладошку. Тетя Нюра, еще не успевшая снять передник, присела на качающуюся табуретку. Ее Лизавета, ее названная внучка, светилась радостью в объятиях незнакомого парня.
— Тетя Нюра, это мой Димка. — После затянувшейся паузы немного смущенно, но все так же улыбаясь, произнесла Элиза. Взгляд Анны Петровны не упустил ни надетую Лизой "не свою" футболку, ни сцепленные на ее талии мужские руки, ни лежащую поверх ее пальцы, ни застегнутую на все пуговицы, кроме верхней, белую клетчатую рубашку жениха. — Ну, Лизавета, — тетя Нюра поднялась, прикрывая морщинистой узкой ладонью масляное пятно на переднике, как раз собиралась закинуть его в стиральную машинку, да Зинка час уже занимала ванную комнату, прихорашиваясь перед работой. — Уж не думала я, что доживу до такого счастливого дня. — Ласково провела теплой ладонью по девичьей щеке и перевела уже сделавшийся серьезным взгляд на Дилана. — Любишь ее?
— Люблю. — Лиза счастливо жмурилась от этих слов, как кот на подоконнике под весенними солнечными лучами.
— Лизку мою береги, а чуть что, смотри у меня, крапивой отхожу по заднице и не посмотрю, что вырос под два метра… — Лиза улыбалась. Раз так грозится тетя Нюра, то все, признала Димку за своего. Маленькая кухня показалась ей самый уютным, самым приветливым домом.
А тетя Нюра уже суетилась возле плиты, зажигая под желтым чайником плиту, доставая из холодильника банку сметаны и тарелку с оладьями. Развела руками, мол, извините, что вчерашние, свежих напечь не успела, включила таймер на микроволновке, сунула Лизавете стопку тарелок, чтоб не стояла без дела. Исходящие паром оладьи ловко разлетелись по тарелкам, сметана отправилась в невысокую вазочку, чай, на этот раз с ягодами малины, разлит по одинаковым кружкам из соседкиного сервиза, достававшийся только по особым случаям.
Сидя напротив, Лиза смотрела то на Дилана, которому соседка то и дело подкладывала второй раз разогретые оладьи и доливала чай, то на греющую ладони о стенки наверно уже давно остывшей чашки, тетю Нюру. И в этот момент для нее в целом мире не было никого роднее пришедшего из другого мира за ней мужчины и ставшей самой родной бабушкой живущей по соседству Анны Петровны. Радужными пузырьками лопалось внутри счастье.
Она дома.
Тесно прижавшись к Дилану, Элиза сидела на краю кровати, как будто боялась, что он снова может исчезнуть. Дышала медленно, едва заметно выдыхая. И наслаждалась тем, что Маттерсу нравится этот момент. Когда тишина в доме, тишина в душе, когда все хорошо, а будет еще лучше, потому что они вместе. Молчание делалось уютным и теплым. Ветер из распахнутого окна колыхал легкую почти прозрачную тюль, доносил свежесть прохладного июньского утра. Говорить не хотелось. Хотелось только слушать, как бьется сердце любимого человека совсем рядом, будто свое собственное. Нет, говорить с Диланом она хотела, но сегодня предстоял разговор о том, как его арестовали, как он поссорился с отцом и как был арестован Лизин преследователь. И это тяготило. Лизка прижалась еще теснее.
— Дилан, кто это был? Я его знаю? — прошептала и выдохнула.
Дилан сто раз прокручивал в камере этот разговор, и потому медлил сегодня. Лиза поскребла по гладкой ткани рубашки как кошка лапой, мол не тяни, я готова.
— Твой дядя Коннор.
Лиза отпрянула ненадолго, а затем вновь прильнула к Дилану, сжавшись изнутри. С именем Коннора Сонерса, младшего брата ее отца, память всегда услужливо подкидывала момент, когда тот бросал в речку беспомощного котенка, которого маленькая Элиза притащила домой и прятала в большой корзине под своей кроватью. Он приехал тогда на выходные, жил в казарме военной академии. Этим же вечером заметил, что девочка несет в комнату молоко для котенка. До сих пор все внутри сжималось от свирепого взгляда Коннора. Ему не было жалко молока для котенка, его взбесила сама мысль, что Лиза посмела поселить кого-то в его доме, сама будучи нежеланным гостем. Злость в нем кипела, бурлила вулканической лавой, осыпалась на девочку пеплом. Элиза бежала за Коннором, спотыкаясь о камни на садовой дорожке не отрывая глаз от пушистого комочка в огромной мужской лапище, тянула за полы дядиного плаща, полезла за Пушком в почти ледяную воду, и если бы не подоспел отец, то неизвестно, чем бы все закончилось. Потому что дядя Конор не просто равнодушно наблюдал, как девочка захлебывается, а получал от этого извращенное удовольствие.
— Он… он… Утопил моего котенка… И я тогда едва не утонула, простудилась. А потом мы переехали в Серебряную долину. Я плохо его помню, дядю Коннора, его внешность, но четко помню его ненависть ко мне. — Лиза вздохнула. — Его правда поймали? — Лиза вдруг представила, что точно так же как котенка, он топит в реке ее, ощутила его железную хватку на горле, зажмурилась, похолодела, робко отталкивая чужие ледяные руки над водой, чтобы всплыть и сделать хоть вдох.
— Я сам его доставил в Ратушу, и сам надел на него антимагические браслеты. — Голос Дилана стряхнул кошмарное наваждение. Она дома, она с Диланом, и он ничему плохому не позволит с не случится.
— Но ты же не полицейский…
— Я — нет. Отец — да. Я солгал, что это был его приказ, назвался именем одного из следователей по твоему делу. Мой отец главный префект Сейталя… — В голосе Дилана звучала нотка сожаления, что пришлось воспользоваться именем отца. — Элиза, я ни о чем не жалею. Отец остынет… — В свои последние слова Дилан не верил сам. Маттерс не жалел о своем поступке, но сожалел о его последствиях.
Лиза обхватила ладонями лицо Дилана, всматривалась в любимые серые глаза, и видела в них улыбку, обращенную только к ней. Ее глаза наполнились слезами. Маттерс напомнил ей отца, готового отказаться от всего на свете, от жизни в столице, от карьеры, от наследства, только бы его девочки были в безопасности… Слезы обжигали не только щеки, но и душу. Он спас ее сейчас дважды от одного и того же человека, яростно желавшего ее смерти, вытащил из мысленной ледяной реки, казавшейся очень реальной, и арестовал Коннора Сонерса.
Закрыв глаза, Элиза прикоснулась своими губами к губам Дилана, и чувствовала себя как самый счастливый ребенок в новогоднюю ночь. Он подарил ей не только жизнь, но и себя, свою любовь, доверился, открылся, полностью сняв щиты. Над ней снова заискрилось золотистое сияние, рассыпалось на все цвета радуги и укрыло их обоих мерцающим магическим одеялом. Теперь были почти не нужны слова. Теперь все чувства были на двоих. Лизка чувствовала, что Дилан удивлен, ошарашен тем, что может чувствовать то, что излучает Элиза. Засмеялся, закатил глаза, сгреб свою девчонку в охапку. Он не мог этим чувством надышаться, как сначала не мог поверить. Замирал, прислушивался, заглядывал в глаза. Пропало и чувство вины, шлейфом тянувшееся все эти дни, что это он вывел Коннора на след Элизы. Не решись он тогда приехать и устроиться барменом в их кафе, ничего бы этого не было. Ни Белграда, ни Сейталя, ни маленького городка Ларсона и родившегося в их путешествии чувства. А Элиза так и светилась в своих золотистых искорках, похожая на солнышко купающееся в облаках… Чувства смешались. Лиза почти перестала понимать, где заканчивается она и начинается Дилан.
— Лиза. — В глазах Маттерса ожидание и сотня неугомонных бесенят. — Ты согласишься жить вместе. Прямо сейчас. Не хочу терять ни единого дня рядом с тобой… Я хотел подождать… Пока найду новую работу, пока сниму жилье, квартира в Сейтале мне сейчас не по карману…
