– Рада, что вы присоединились к нам, дитя мое, – ещё пока действующая правительница, отвлеклась от собеседников, и, приняв неглубокий поклон, заключила дочь в объятья, – Мне доносили, что вы отправились к озеру, – обе Монгетум встали на постамент рядом с троном, – Я боялась, что вас можно не дождаться к началу, – с легкой иронией прошептала королева, зная отношение дочери к подобным приемам.

– Что вы, как я могла оставить такое событие без внимания? – в той же манере тихо ответила Риннахад, приветствуя и холодно принимая любезности гостей, – Но я в ссоре с Иноратемом, так что покину вас, не успеете вы сказать: «Мой сын – королевский дурень», – Рин сказала так, чтобы только мать услышала, она сохранила прежнее выражение лица даже после того, как от неожиданности королева рассмеялась, прикрыв лицо рукой.

– Я никогда такого не скажу, вы – мои дети. Оба, – добавила королева, заметив, как принцесса закатила глаза, – Вы потомки Богини, вы кровь и плоть Таисэхад, вы – лучшее что рождалось на этих землях, ибо вы Монгетум, так что и ты не смей так говорить…

– Может быть и лучшее, только Иноратем все равно предпочитает мне своего капитана…

– Вот в чем дело, – догадавшись, с улыбкой протянула Асамэт, из-за чего дочь метнула в ее сторону недобрый взгляд, – Вы помиритесь уже к вечеру, а сейчас позволь себе насладиться торжеством, к тому же посмотри – здесь множество молодых людей, которые отдали бы многое только за один твой взгляд, дева рода Монгетум… Для них ты воплощенное совершенство, не нужно омрачать такое лицо печалью.

– Хм, – Риннахад обвела быстрым взглядом весь зал, – Господин Эклесия ещё не прибыл?

Королева Асамэт сама не прислушалась к своему же совету, потому как ее лицо омрачилось, стоило только услышать вопрос. Она отрицательно покачала головой. Эклесия Фаго стал одной из причин того, что сегодня Иноратему возложат на голову королевский венец, нынешний Наместник Фасхагата искренне верил в возможность возвращения прежнего величия и власти для Монгетум. На Дэхулоссе его называли проповедником, и, возможно, это звание ему подходило лучше всего – в последних письмах, полученных Асамэт он говорил о благосклонности нескольких городов, даже солнцепоклонники Доосарха и Игхинар, кровавая империя-завоеватель, были готовы дать клятву верности Лонаду. Эклесия – тот, кто уже много лет служил Монгетум, обеспечивая им покой и безопасность, человек для которого Король Лонада являлся истинным Богом, и этот человек до сих пор не появился, хотя до церемонии осталась пара часов.

Для королевы Фаго представал как нечто большее, чем просто верный слуга, как он сам себя называл перед Асамэт, Эклесия появился в ее жизни после убийства супруга, когда, оставшись совсем беззащитной с маленькими детьми, ей казалось, что у них есть не так много времени до момента воссоединения семьи. Когда появился Эклесия, Асамэт, рождённая при смуте и диктате Круадхада, впервые почувствовала себя в безопасности. Простой смертный подарил ей надежду на светлое будущее, за это она, наплевав на устои, сама была готова склонить голову в молитве.

– Меня от них тошнит, – Риннахад брезгливо сморщилась, даже зная, что вуаль не сможет скрыть этот жест – Они приехали развлекаться, никто из великих правителей континента лично не присутствует, в лучшем случае отправив жалкую замену, им до нас нет дела, – в резких словах принцессы клокотало уязвленное самолюбие, пораженное чужим пренебрежением, – Но и нам тоже! Мама, зачем вообще этот фарс? – Риннахад повернулась к матери, и, будто, не замечая чужих ушей, высказала все, что на сердце, – Эклесия обещал, что на коронации Иноратему поклонятся властители Дэхулосса, видимо ему стыдно показаться нам на глаза, потому что такого никогда не будет…

– Достаточно, – голос королевы стал холоднее, – Вы перегрелись на солнце, принцесса, отдохните, и вечером возвращайтесь к нам.

Риннахад посмотрела в глаза Асамэт, находя в них мягкую, родительскую строгость, добавив вместе с поклоном слишком официальное «Ваше Величество», принцесса ушла, не оставив ни у кого сомнений, что вечером её не будет.

На гербе Лонада изображена белоснежная птица, парящая в небесной лазури. Рин слышала от жрецов, что этот знак олицетворяет Монгетум, когда-нибудь все уйдёт под воду, все кроме Лонада, пристанища птиц и колыбели божественных потомков, только они останутся в мире, где всюду будет править синий. Символ государства был так же независим, как и его принцесса, но ко всему прочему, Рин вела себя так, будто и вправду имела крылья, которые унесли бы ее от нотаций мамы и брата, когда торжество подойдет к концу. Но это было не страшно. Брата и мать она любила, это – ее семья, также другую, но не менее сильную привязанность принцесса питала к каждому из своих подданных, даже забавная глупышка Дэбу занимала особое место в ее свободолюбивом сердце, но сердце королевства, тронный зал, сейчас полнился чужаками. Разные имена и чины, цвет кожи, возраст, пол – все это не имело значения, ничего не могло спасти чужеземцев от просачивающейся через кожу неприязнь принцессы.

Риннахад смотрела в сторону западного крыла дворца, испытывая раздражение сторожевой собаки, когда до слуха доносились звуки торжества. На ее руку беззвучно опустился прирученный сокол, и губы девушки тронула искренняя улыбка. Она взяла у слуги приготовленный кусочек мяса и скормила хищной птице, а после смотрела на взвившего в высоту друга с небольшой толикой зависти. Рин легла на каменный бортик искусственного пруда, что располагался посреди ее собственного сада, обустройством которого принцесса руководила лично. Риннахад беззаботно замурчала что-то себе под нос, наблюдая за парящей птицей на пламенном закатном небе. Многочисленной прислуги стало совсем не слышно, хотя их можно было оправдать страхом нарушить мелодию колыбельной, которую напевала принцесса. Рин не заметила ничего необычного, поднявшись, она протянула руку вверх – навстречу свободе и небу.

Сокол почти бесшумно опустился на плотную кожу перчатки. Чарующая мелодия мгновенно смолкла, и Рин не могла слышать ничего, кроме бьющегося сердца, она широко распахнула и без того большие глаза, чувствуя себя олененком, который был столь беспечен, что не заметил подкравшегося тигра. Она смотрела на мужчину у врат долю секунды, а потом согнулась пополам от прошивающей тело боли. Рин прижала руку к груди, вынуждая сокола, громко хлопая крыльями, приземлиться рядом, и сорвав кожаную перчатку, она все ещё не могла справиться с неунимающейся дрожью. Внутренняя сторона запястья закровила, не веря собственным глазам, принцесса наблюдала как на коже проступали древние руны. Всего два слова, но Риннахад не сомневалась, именно так будет звучать ее смертный приговор.

Принцесса с трудом пыталась совладать с собой и, хотя бы немного унять обезумевшее сердце. Она крепко сжала запястье здоровой рукой, мимолетно взглянув в сторону мужчины, и заметила, что тот тоже обратил внимание на свою окровавленную метку, принцесса вздрогнула, увидев адресованную ей ухмылку. Рин не хотела, она не хотела видеть, как хищно обвёл ее взглядом, как оскалившись, по-другому она не посмела бы это назвать – улыбнулся ее «разделённый». Риннахад встряхнула головой, словно так могла развеять произошедшее, как ужасный сон.

– Сокол поранил меня, – громко сказала принцесса, чтобы все могли услышать, и скорыми шагами скрылась во дворце.

Да, Риннахад можно было сравнить с птицей, но не с той, что вольно парит в небесах, а с мелкой пичужкой, какая сидит в золотой клетке и радует хозяина плачем о недосягаемой свободе. Принцесса заперла дверь в свои покои, игнорируя уговоры слуг, что просили открыть, и скатилась вниз по стене. Она не сразу поняла, что ее ладони и колени обжигали слёзы, ей хотелось рыдать навзрыд, но лицо оставалось абсолютно спокойно, кажется, она сошла с ума. Рин безостановочно тёрла глаза, но все равно ничего ей ничего не было видно, кроме крупных наливающихся капель.

– Пожалуйста, – повторяла она словно в бреду, пытаясь слезами смыть ненавистную метку, но как назло буквы чернели ещё ярче, – Пожалуйста, исчезай…