— Поешь, милая.

И всё удивлялась:

— А я гляжу, далеко это она идёт, босая, с котомкой? Подумала, что странница. Да ты садись за стол.

Груня отказалась:

— Спасибо, тётушка, я сыта. Меня уже покормили в посёлке.

В окно громко постучали. На стук вышла хозяйка вместе с Груней.

— Чего ты? — спросила она мужика, державшего в руках большую суковатую палку, ею он и стучался в окно.

— Хозяин дома?

— Нету. На что он тебе?

— Пусть на сходку идёт, про войну будут говорить.

— Он не скоро вернётся.

— Тогда сама ступай, — велел мужик. И пошёл дальше. То к одной хате подойдёт, то к другой, громко выкрикивая: — На сходку! На сходку!

— Придётся пойти послушать, — решила хозяйка.

— И я с тобой, — сказала Груня.

Они пошли вместе к волостному управлению. Там, возле церкви, всегда проходили сходки, решались важные житейские дела, общие хозяйственные: какое поле отдать под яровые, какое под озимые, как покосы разделить. А сейчас собираются говорить про войну.

На возвышенном месте стояли трое — приезжие из Орла. Женщина в чёрной юбке до пят и белой блузе и двое мужчин. Один из них, в светлом полотняном костюме, объяснял, кто они такие и зачем приехали в село Воздвиженское.

Они представители Славянского комитета и собирают пожертвования для Красного Креста и в помощь болгарским беженцам. Рассказал и о тяжкой участи болгар, вся надежда которых на Россию, от неё они ждут избавления от турецкого ига. Её зовут на помощь.

На сходку подходили всё новые люди, слушали тех, кто выступал, кивали, всячески выражая своё участие. Кто-то запоздавший спросил за Груниной спиной:

— Чего тут они глаголят?

В ответ Груня услышала:

— Болгарам надо помочь, вот чего, а ты спрашиваешь.

— Так разве я против? Надо помочь, — миролюбиво ответил тот, кто задавал вопрос.

Человек из Орла старался говорить как можно убедительней, чтобы до всех дошёл смысл его слов. Под конец он взволнованно произнёс:

— Время пришло! Поможем братьям-славянам! Пятьсот лет изнывают они под турецким игом и ждут нас сейчас с надеждой. В России звучит клич: «Спасём Болгарию!» И наш народ отзывается делом на этот клич. Одни отправились на войну добровольцами, другие помогают, чем богаты. Славянский комитет призывает и вас, уважаемые и достойные жители села Воздвиженское, помогите Красному Кресту! Помогите болгарским беженцам и детям-сиротам!

Мужик, созывавший народ на сходку, вскочил на большую бочку, чтоб его всем было видно, и крикнул:

— Люди добрые! Не останемся в стороне, поможем и мы!

Послышался одобрительный гул:

— А то как же! Неужто мы на это не способны? Надо помочь!

— Ура! — крикнул кто-то радостно, и его поддержали несколько таких же весёлых голосов.

Площадь перед церковью быстро опустела. Но ненадолго. Вскоре туда вновь потянулись люди, только уже не с пустыми руками, а с пожертвованиями. Несли что кому по силам: домотканые холсты и чисто вымытые рубахи, полотенца, тулупы, рукавицы, шерстяные носки. А один бедняк из бедняков принёс новые лапти — не захотел оставаться в стороне. Чем богаты, тем и рады.

— Зачем они? — удивилась женщина из Орла, которая принимала и записывала пожертвования.

— Может, наш солдатик из деревенских захочет их надеть, — не растерялся бедняк. И настойчиво потребовал: — Нет, ты уж возьми, уважь. Или наша копейка щербата?

Едва отговорили его. Он пожимал плечами: чем, мол, не угодил, новые лапти, хорошие.

Груня вздохнула, самой ей нечем помочь Красному Кресту. А ничего б не пожалела, лишь бы люди не страдали. Стать бы поскорей сестрой милосердия, тогда и от неё будет помощь.

Покидая Воздвиженское, она думала: «И тут живут отзывчивые люди, разом все откликнулись. Кто чем рад помочь. — И вздохнула: — Мне-то всё идти да идти, далеко ещё до Москвы, конца-краю не видно. Но всё равно дойду, раз уж мне такое испытание. Дойду», — убеждала она себя.

И стала вновь отмерять вёрсты. С надеждой и верой в свои силы.

ЧУЖАЯ БЕДА

Груня шла от деревни к деревне, от города к городу, и душа её наполнялась любовью к земле и людям. Всё растёт кругом, цветёт, обещает знатный урожай. Всё есть для жизни. Реки обильны — вода в них прозрачная, леса богаты зверем и птицей, дороги не пустынны. То один человек встретится, то другой. Хоть незнакомый, а возьмёт и заговорит, слово скажет приветное, от этого силы прибывают.

Идёт она по Руси, как по родной деревне. В чью бы хату ни постучалась, к самому бедняку, а всё равно накормят, напоят, ночевать пустят. И проводят почётно. Такой обычай на Руси с давних времён.

Груня не отказывалась от еды и не отказывалась от милостыни, которую ей подавали сердобольные люди в дорогу. Видела, не последнее отрывают, есть хлебушек на столе. Так было и в самом начале её пути, и в Орловской губернии. Теперь Груня приближалась к Туле, до неё оставалось вёрст десять.

На реке Тулице среди курганов стояло небольшое село Терехово. Она постучалась в крайнюю избу. На порог вышла женщина средних лет, в чёрном городском платье. Лицо бледное, печальное, седые пряди в тёмно-каштановых волосах.

— Пустите переночевать, — попросила Груня.

— Проходи, — пригласила тихим голосом женщина.

В комнате было четверо ребятишек, непривычно тихих.

— Ваня, разводи самовар, — велела женщина мальчику постарше.

Тот послушно вынес во двор самовар, налил воды, насыпал угольков и набросал сверху шишек.

Кипящий самовар хозяйка сама внесла в дом, поставила на стол, застеленный чистой белой скатёркой, и пригласила Груню пить чай. Ребятишки тоже сели за стол. Все получили по маленькому кусочку сахара и хлеба. Груня тоже, одинаковую со всеми порцию. Пили молча.

«Бедность-то какая, — подумала Груня. — Хлеба по крошечку, не хватит червячка заморить, и тот с лебедой. Точно такой у нас в Матрёновке пекли в неурожайный год после засухи».

— А ты, тётушка… — начала разговор Груня и спросила: — Как звать тебя?

— Александра Максимовна, — ответила женщина.

— Видно, ты, Александра Максимовна, — продолжала Груня, — случайно оказалась здесь. Ты же городская.

— Не совсем случайно, — вздохнув, проговорила женщина. — Здесь мой муж учительствовал. Недавно умер. А сами мы родом из Тулы…

— Мама! — перебила разговор девочка. — Дай ещё кусочек хлебца.

Старший мальчик одёрнул её:

— Где мама возьмёт? Забыла!

Груня даже вздрогнула от таких слов, сразу есть расхотелось. Она вытащила из котомки краюшку хлеба, что ей дали в дороге, и разделила всем поровну.

— Как же дальше жить собираетесь, коль хлеба нет? — с тревогой спросила она Александру Максимовну.

— Не знаю, — промолвила та, подавленно вздохнув. — Скотины у нас нет, зерна почти никакого, картошки немного. Не мне одной, всем сейчас худо. Прошлым летом здесь случилась засуха, всё сгорело. Ни у кого хлеба нет. Терехово наполовину опустело. Кто в город на заработки ушёл, кто побираться в Орловскую губернию. Здешним крестьянам всем несладко, а нам и того хуже. Доживём ли до нового урожая?

Девочка, что просила хлеба, испуганно посмотрела на мать.

— Теперь мы умрём с голоду?

И заплакала, а за ней и остальные дети.

— Не плачьте, детки, не плачьте, — бросилась их утешать Александра Максимовна. — Не умрём, нет. Разве не найдётся нам чего поесть, кроме хлеба? Ведь лето на дворе. Травка всякая растёт, крапива, лебеда. Мы нарвём лебеды, смешаем с горсточкой муки, вкусный испечём хлебушек, за уши не оттянешь.

— У меня от хлеба с лебедой живот болит, — пожаловалась девочка. — Он зелёный и горький.

— А мы его с картошкой съедим, — утешала мать. — Ничего! На миру не пропадём.

Груня тоже утешала детей — мол, что верно, то верно: на миру не пропадёшь. Она задумалась, потом сказала: