Битва за Плевну длилась долго, становясь всё ожесточённей. Но перевес оказался на стороне русских. Среди турок началась паника. Они было бросились бежать к оставленным укреплениям, чтоб в них укрыться, но опоздали — там уже были русские.

Так, десятого декабря, после пяти месяцев сражений, отборная турецкая армия Осман-паши подняла белый флаг.

Военнопленный турецкий командующий, раненный в ногу, сидел у небольшой высотки. «Непобедимый», по-турецки Гази, сдавал победителям свою шпагу. На лице и деланное смирение, и бессильная ярость. Дрожат руки, которые он пытается спрятать от устремлённых на него со всех сторон взглядов. Рядом с ним стоят десять пашей, генералов, тоже пленных. Взяты в плен были и свыше двух тысяч офицеров, и более тысячи всадников.

Склонив головы, шли пленные — их было более сорока тысяч — и кидали на землю оружие и свои знамёна. На пленных молча смотрели выстроенные в шеренги русские гренадеры.

Единодушное победное «ура!» разнеслось над Плевной, когда было брошено наземь последнее турецкое знамя.

Освобождённый город ликовал. Торжественно звонили колокола. Болгары встречали победителей хлебом-солью, женщины осыпали их веточками самшита. Слышались возгласы:

— Братушки! Русы! Добре дошли, спасители наши! Дед Иван пришёл! Да здравствуют братушки!

Солдат зазывали в дома, ставили на стол всё, что удалось сберечь от турок. Гремела музыка.

Сквозь толпы людей пытаются пробраться Груня с Тимофеичем. Их обнимают, целуют, девушки дарят Груне белый платок. Из дома выбегает женщина с караваем хлеба в руках, в подол юбки вцепился мальчонка лет четырёх. Женщина ищет глазами, кому бы преподнести хлеб, и, увидев перед собой Тимофеича, протягивает ему каравай. Он отломил кусочек и разделил его с Груней.

Молниеносно образовался круг. Обхватив друг друга за плечи, мужчины пустились в огневую пляску — хоро. Рядом запели. Увидев, с какой радостной улыбкой и как сосредоточенно вслушивается Груня в песню, пытаясь уловить смысл, стоявший возле неё ополченец спросил:

— Разбираш, сеструшка? О чём песня, разбираш?

Груня улыбнулась в ответ.

— Про свободу поют.

— Слышишь? Слышишь? — добивается ополченец. Глаза горят, белозубая улыбка не сходит с лица. Сам стройный, высокий, Груня до плеча ему. — Разбираш? Они поют: «Вставайте, братья!» Разбираш?

— Разбирам, — по-болгарски отвечает Груня. Её глаза тоже блестят — день такой счастливый.

— По-нашему говоришь, — обрадовался ополченец. — А я умею по-вашему. Я жил в России, там учился.

Он говорил быстро, чтобы успеть сказать всё сразу, но рядом запели новую песню, и он не выдержал, подхватил её:

Откогаз е, мила моя майно льо,

Зора зазорила,

Оттогаз е, мила моя майно льо,

Войска преварвяла.

Конь до коня, мила моя майно льо,

Юнак до юнака…

Пели с нескрываемым ликованием, согреваясь песней. А когда кончили, ополченец наклонился к Груне:

— Сеструшка, разбираш что-нибудь?

Почему-то ему очень хотелось, чтоб русская сестра поняла главное. Поняла, что это не просто песни, а вера народа в освобождение, в победу, это сопротивление турецкому игу.

— Мало что поняла, — призналась Груня. — Только знаю: «юнак» значит «храбрый». И ещё догадываюсь, что «зора зазорила» — «засияла заря». Так?

— Правильно, правда! — в восторге воскликнул ополченец и сдвинул набекрень шапку с крестом так же лихо, как русские кавалеристы.

— Скажи мне ещё, — попросила Груня, — я первые слова запомнила, они повторяются, что значит: «Откогаз е, мила моя майно льо»?

— Как не понять? — искренне удивился ополченец. — «Откогаз» — значит «когда», «мила моя майно льо» — «милая моя матушка». Что непонятного тут? Эту песню наши люди пятьсот лет поют. С ней они ходили в поход против турок. В ней — вера в победу. — И повторил по-болгарски: — Зора зазорила!

— Зазорила! — как эхо отозвалась Груня.

Молодой ополченец загляделся на неё, хотел что-то сказать, но неожиданно толпа танцующих подхватила его и увела с собой.

Груня с Тимофеичем направились к госпиталю, сейчас там много работы. Раненых — не сосчитать, и своих и турок.

Толпы не убывали на улицах Плевны. Танцевали, веселились счастливые люди. Как долго ждали они этого дня! Пятьсот лет! Верили: придёт помощь из России, придёт дед Иван. И станет родная земля свободной.

Крепко ждали, надеялись, но не сидели сложа руки: скрывались в горах, вооружались. И вот появился Басил Левский. Много лет ходил он по своей стране, поднимал народ на борьбу. Говорил, что наступит время, когда на болгарской земле не будет не только турецкого ига, но и ни бедных, ни богатых. Все будут равны.

Турки казнили народного героя, но жили его призывы к оружию, поднимали людей на подвиги.

И наступило двадцатое апреля 1876 года: началось всенародное восстание против турецкого ига. Вставайте, стар и млад! И встали самые смелые, взяли вилы, оглобли, дубины, взяли старые ружья и самодельные пули. «Свобода или смерть!» — было начертано на их знамени с большим золотым львом. И они сражались, как львы. Но силы были неравные. Турки подавили восстание, зверски убили тридцать тысяч непокорных болгар, однако не поставили народ на колени.

Вновь вся надежда оставалась на русских. И вот они пришли. Как и пелось в народных песнях, из-за Дуная-реки… Правда, не вся ещё болгарская земля свободна. Но Плевна может ликовать, Плевна свободна.

Гремит музыка, танцуют и поют болгары, не смолкают возгласы «ура». И слышится вокруг:

— Здорово, братушки! Здорово, дед Иван! Свобода навеки!

ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ

В караулке, прозванной брянской хатой, засветился огонёк. Здесь, у подножия Николаевской горы, расположился отряд поручика Брянского полка Денисова.

Брянскую хату знают не только защитники Шипкинского перевала, знакома она и болгарским беженцам. Поручик Денисов не раз подкармливал из своих скудных запасов беженцев и делился с ними одеждой.

А однажды в сильную метель брянцы подобрали у подножия горы полураздетого мальчика. Его внесли в хату, отогрели, накормили и одели в тёплую одежду. Мальчик оказался сиротой. Идти ему было некуда, и он остался у приютивших его солдат, живёт теперь здесь, в брянской хате.

Светало. Поутих ураганный ветер, не смолкавший всю ночь. Скрипнула дверь, и из занесённой снегом хаты вышел худощавый человек в военной форме. В руках он нёс раскладной стул. Вслед за ним выбежал болгарский мальчик, приёмыш, обеими руками прижимавший к себе, чтоб не уронить, кожаную сумку. Мальчик пошёл рядом. Но вот худощавый человек остановился, обнял мальчика за плечи, взял у него сумку и дальше пошёл один, проваливаясь в снегу.

Это был художник Василий Васильевич Верещагин, который уже долгое время находился здесь, на Шипке, рисовал её защитников. Сейчас он поднимался на вершину Николаевской горы, собираясь делать наброски для большой картины. Уже пришло и название её: «На Шипке всё спокойно».

Там, куда он поднимался, на вершине Николаевской горы, в страшные метели и при нестерпимом морозе бессменно стоят на часах брянцы. Вместе с Орловским полком и болгарскими ополченцами Брянский полк обороняет Шипку уже с августа месяца.

Если бы вдруг заговорили горы! Если бы смогли поведать о том, что было здесь в августе 1877 года, им бы не поверили. Но остались живые свидетели, участники августовских сражений. Они всё ещё продолжают защищать Шипкинский перевал. Сейчас они гибнут от лютых морозов, а тогда, в августе, гибли от нестерпимого зноя, от жажды. Под страшным огнём противника.