Брат одобрительно кивнул.

Я спрятал пакет на себе, а Володя принялся мне объяснять, но каждое слово давалось ему с неимоверным трудом:

– Сейдозеро… поезжай… там тебя встретят… поляница…

Он прикрыл глаза. Грудь его тяжело вздымалась.

Я почти ничего не понял из того, что он сказал.

– Поляница*… Володя, кто это?

У брата посветлели глаза. Он собрался силами и продекламировал, делая частые паузы:

Гой вы, русы поляницы…

Девы ратны, Волховицы…

Не лютуй ты, злая доля…

Знать, стреножит тебя в поле

Дланью Волховой девица…

Удалая поляница…

Володя вновь сделал долгую паузу, дыхание его становилось все тяжелее. Когда он вновь открыл глаза, я склонился над ним.

– И еще… Сашенька… жди Странника…, тебя сам найдет…

Он едва слышно сказал еще что-то, но этого я уже не разобрал, Владимир закрыл

глаза и надолго замолчал. Угасали и мои силы. Тела я почти не чувствовал и держал себя в сознании лишь тем, что до крови кусал губы. Но вот мне показалось, что веки у брата дрогнули. Я прильнул к нему:

– Володенька! Говори, я слушаю тебя!

Он широко распахнул глаза, смотрел куда-то вверх, мимо меня. В округлившихся зрачках его вспыхнул свет, и спекшиеся губы полковника тронула улыбка:

– Я…иду…

Это были его последние слова. Мой брат, полковник Владимир Благовещенский умер.

Безутешный, я сидел пред телом брата и, вглядывался в заострившиеся черты его лица. Мир померк для меня, и сердце сжалось в горошину от невыносимого горя.

Я впадал в забытье, вновь приходил в себя, но состояние мое было неизменным. Должно быть, прошло немало времени, прежде чем я услышал с улицы приближающийся шум – топот сотен ног, цоканье копыт, наплывали на меня как из тумана. Но тут я вдруг вспомнил о наказе брата и на четвереньки пополз туда. Там в углу, среди разбросанной груды каких-то дощечек силы окончательно оставили меня.

Очнулся я, когда меня подхватили чьи-то сильные руки и понесли. Боль в плече запульсировала с новой силой, и я видимо застонал, потому что над ухом раздался радостный возглас:

– Живой…Господин полковник!!! Он живой!

– Кто живой?!

– Их высокоблагородие, господин штабс-капитан, живые, значить…

Я с усилием разомкнул тяжелые веки. Меня опустили на пол, и надо мной склонился усатый фельдшер с санитарной сумкой.

В туманной пелене сновали по дому солдаты с винтовками за плечами. Они выносили тела домочадцев. А по лестнице, где лежала давеча княгиня, сходил вниз невысокий сухощавый полковник с галунами Марковской дивизии на рукаве.

– Быть того не может… Федор Артурович? Вы?!

Голос мой был хрип, и каждое слово тяжелым набатом отдавалось в висках.

– Ба-а!

Полковник развел руки:

– Сашенька! Mon Ami! Почему Вы здесь?! Что с Вами?

Он сбежал с лестницы, придерживая артиллерийскую шашку:

– А мне денщик доложил, что все обитатели имения убиты, и среди них два офицера. Хотел уж попозже взглянуть, а тут, извольте – Вы! И живы, что весьма замечательно! – он преклонил колено:

– Что, худо?

––

Историческая справка

*Поляницы – девы-воительницы Древней Руси. Обладали не только таинствами оберега, оружием поляниц были все качества их попечителя Волха (Волхов, Волховец) – в древней Руси Бог чародейства, оборотничества, войны, удальства, повелитель зверей.

Полковник участливо смотрел на меня пронзительно синими глазами.

Я попросил его:

– Здесь Володя.… Вы уж распорядитесь… Прошу Вас, Федор Артурович.… Ох!

Резкая боль пронзила мое тело – фельдшер начал обрабатывать рану.

– Ты аккуратнее, братец! Не коновал ведь, людей лечишь! – прикрикнул на фельдшера полковник, и вновь переключил на меня свое внимание:

– Володя.… Князь?! Саша, Вы говорите, Владимир Николаевич здесь?!

– Да, здесь. Он …умер.

– Как… – полковник вскочил на ноги и побежал к выходу. Спустя мгновение его резкий командный голос распекал кого-то за нерадивость.

Я грустно улыбнулся. Полковник Федор Артурович Изенбек, несмотря на свое «восточное» происхождение, был весьма культурным и интеллигентным человеком, к тому же прекрасно образованным. А располагая еще и незаурядной внешностью, полковник имел известный успех в изысканных салонах.

Мы были давними знакомыми, только Али (так его называли в узком кругу) больше общался с моим старшим братом. Они оба слыли страстными ценителями древностей.

Изенбек обладал сильным характером, был немногословен и резок. Но к друзьям испытывал особую нежность, и всегда мог рассчитывать на взаимность. Вот и сейчас, слушая, как он распекает нерадивого денщика, я благодарил Бога за этой нежданную встречу.

– Вам бы, Ваше высокоблагородие, шинельку одеть! Рана очень серьезная, как бы ни застудить…

Фельдшер подозвал солдат, и мне помогли выйти во двор. Двор был весь заполнен солдатами. В отдалении под деревьями стояли пушки на конной тяге. Сорока двух линейные, а по-новому – ста семи миллиметровые пушки образца 1910 года. Полные две батареи, не иначе…

Но я не успел подсчитать огневую мощь их единого залпа. Мне помогли подняться и разместиться в крытой парусиновым тентом повозке. Она была наполовину наполнена душистым сеном, застеленным солдатским одеялом.

Едва я откинул голову, как подошел полковник Изенбек:

– Саша, сейчас Вам рому принесут и горячий шоколад. Представьте себе, в буфете обнаружил! Непременно выпейте, и ни о чем не беспокойтесь. Фельдшер доложил мне, что лишь крови много потеряно, а рана… так, ничего особенно серьезного!

– Что …с Володей?

– Тело князя мы берем с собой. Выйдем в расположение дивизии, отдадим полагающиеся воинские почести, всенепременно отдадим.

– Федор Артурович! Сколько крови пролито.… Красные…, синие.… Какая разница?

– Все так, только Вы уж крепитесь, мой милый друг, Вам покой нынче надобен!

– Федор Артурович, Вы будьте столь любезны, там в углу, в библиотеке, остались некоторые Володины вещи, возможно, ценные…

– Не тревожьтесь, Сашенька, я сейчас денщика пошлю – полковник прикрыл полог.

Через некоторое время денщик вышел из дома, держа в руках увесистый брезентовый мешок.

– Ваше высокородь! Вот все что было…

Мешок был наполнен потемневшими от времени плоскими деревянными дощечками с вырезанными на них письменами:

– Вот так, Вольдемар! Он и не говорил мне, что занимается руницей…

Опустив дощечку в мешок, полковник поспешил к повозке:

– Сашенька! Премилые известия, хочу Вам…

Но я этого уже не мог слышать. Об этом я узнал много позже, встретившись с полковником уже в Бельгии.

А пока я в беспамятстве разметался по повозке и тихо бредил, полковник отдал мешок с древними дощечками денщику:

– Неси-ка ты, братец, сей мешок к моим вещам, да смотри! Ценность немалая, пропадет что – не спущу! Видишь, князь без сознания, подлечится – вернуть ему надобно…

* * *

В санитарном вагоне мне передали письмо, которое Володя написал мне перед тем, как отправиться к Задонским:

« Мой милый братец!

Не застав тебя в штабе, оставляю это письмецо, с надеждою, что ты его прочтешь в самом скором времени. Мне необходимо безотлагательно отбыть в Лапландию – миссия чрезвычайной важности. Молю Бога даровать мне счастье вырваться из Малороссии, в штабе Антона Ивановича, увы, неутешительные известия.

Нашу дражайшую маман и всех домашних я оставил в Харькове, в имении Стародубцевых и всем необходимым на первое время я их снабдил. Мой милый Alex! В имение Задонских, (ты знаешь это место), находится ценнейший манускрипт, писанный на дощечках. Его необходимо спасать от вандалов. Это «Книга Велеса». Молю тебя! Поезжай туда и помоги княгине Задонской с эвакуацией. И если мне не удастся прорваться сквозь позиции красных, я тоже отправлюсь в Великий Бурлук, может статься, что мы свидимся!