Но на третьем курсе он внезапно женился на своей одногруппнице, ярко-рыжей вертлявой Майке Примак, дочке ассистента кафедры матанализа. Инке не сказал ни слова, просто вдруг без малейшего повода пропал из ее жизни, как отрезал. Она поначалу даже не расстроилась – подумаешь, может, у него какие- то сложности в институте, не до влюбленных глупостей. Пару раз все-таки пыталась отловить сердечного дружка при выходе из ВУЗа либо спортзала, но он, увидев ее, стремительно исчезал – либо заходил обратно, либо впрыгивал в отходящий троллейбус.

Инка узнала о случившемся через месяц, когда буквально выследила Лобова у подъезда, где он с молодой женой снимал дешевую комнату, и с ходу взяла быка за рога, по-спортивному пренебрегая приемами дипломатии и политеса.

–Ты, получается, меня разлюбил? – она заступила дорогу, глядя исподлобья.

– Нет, понимаешь, все не так. Вышло вот такое дело… – здоровенный Саня прятал глаза и пытался обойти нежданное препятствие, – Я тебе потом все объясню…

– Ну уж нет! – Инка крепко, как на ковре, держала его за рукав, – Говори прямо здесь и сейчас. Что случилось?

– Я же вообще почти не пью… – теперь новоиспеченный молодожен не знал, куда девать не только глаза, но и руки, – А тогда на складчине она сказала – давай на брудершафт…

– Короче, ты напился и переспал с ней? Так? А она типа девочка, и заплакала, «Ай-яй-яй, папе расскажу…»

Лобов вздохнул, засопел и кивнул куда-то в сторону.

– И еще, небось, обрадовала, будто беременна от тебя?

– Ну а от кого же еще? – Саня перешел в атаку, – Я же это… У нее как бы первый.

– Это тоже она тебе сказала? А ты сам-то уверен?

Вот как раз в этом Санька вовсе не был уверен. Кое-какие слухи о не то чтобы бурном, но далеко не безоблачном прошлом избранницы до него доходили, но он старался не вникать, прикрываясь вечным мужским самообманом – «не может быть!». Промолчал, по-прежнему не глядя в глаза.

– Ну и черт с тобой. Вали к своей ненаглядной! – Инка резко отвернулась, чтобы не показать внезапно подступивших слез, и зашагала, почти побежала прочь.

Ребенок, крепенький горластый мальчуган, родился в семье Лобова и Примак, ибо жена наотрез отказалась брать его фамилию, на полтора месяца раньше срока. А когда Саня забирал жену с сыном из роддома, полная румяная акушерка, отдавая в руки счастливого папаши драгоценный сверток в обмен на традиционные конфеты с шампанским, не сдержала удивления.

– Надо же! И ты, получается, голубоглазенький, как и она.

– И что? – в свою очередь удивился Лобов, – Это вроде не редкость?

– Ну да, ну да, – согласилась медичка, – Поздравляю, мужчина! Хороший у вас мальчик, три восемьсот, пятьдесят четыре сантиметрика. Богатырем вырастет, слава Богу, выносила полный срок, хоть и худенькая!

– Как полный? – теперь уже вполне обоснованно заинтересовался Саня и обернулся к жене, – Ты же сказала, семь с половиной месяцев?

– Да они все ошибаются! – вспыхнула молодая мать, – Их наука вся на догадках, им до нашей математики, как до Луны!

– Ничего мы не ошибаемся, женщина. Ребенок ваш доношенный, вырастет здоровяком, как отец, если будете кормить грудью, – она с жалостью посмотрена на озадаченного верзилу, – Ну, до свиданья. Спасибо за конфетки, папаша.

– Вот еще грамотейка нашлась, на мою голову! – Майя, явно не совсем поняв смысл сказанного, вздернула подбородок, – Пошли уже, хватит тут…

Не дожидаясь Лобова, она направилась к ожидающему такси. Но он решил по-другому.

– Постойте! Еще минутку, пожалуйста!

Акушерка обернулась.

– Вас поэтому удивляет цвет глаз нашего… ее ребенка? Вы ведь знали, почему она назвала неправильный срок?

– Разбирайтесь сами, молодой человек! Наше дело – принять роды, позаботиться, чтоб не было инфекции, а в ваши семейные тонкости соваться ни к чему. Извините, я действительно занята.

У людей в белых халатах есть своя профессиональная этика, им не следует вмешиваться в личную жизнь пациентов, и дежурная повитуха ни за что не повела бы себя подобным образом, окажись на месте Майи Примак кто- либо другой.

Отлично зная о вполне возможных последствиях беседы, она намеренно решила раскрыть наивные васильковые глаза «отца» на вполне очевидные факты. Черные глазенки-волосенки и смуглая кожа новорожденного ясно давали понять: кто-то из его родителей должен иметь такие же, опять же специфическая форма носика… Да и заниженный срок беременности, с завидным упорством отстаиваемый роженицей, никак не соответствовал имевшимся налицо признакам доношенности плода. За семь, да и восемь месяцев дитя никак не сможет сделаться этаким ладненьким бутузом – вес, рост и прочие параметры говорят сами за себя. Так что роды – в срок, никаких сомнений в этом у персонала не было, как и в явном несоответствии «экстерьера» младенца внешности медноволосой, бледнокожей голубоглазой матери.

Рыжая дамочка всего за четверо суток сумела донельзя испортить отношения со всеми без исключения сотрудниками родильного дома. Роды – с одной стороны, событие радостное, ведь на свет появляется новый человек, неся с собой счастье маме-папе со всей родней в придачу, а с другой это – изрядные муки, боль и страдания, способные порой буквально свести с ума. Нередки случаи, когда роженица, будучи тихой и скромной в повседневной жизни, превращается в буйную, орущую и брызжущую сквернословием мегеру. Но, стоит ей увидеть долгожданного ребенка, все вмиг проходит, она вновь полнится внутренним светом, покоем и добротой.

С этой пациенткой дело обстояло иначе. С первой и до последней секунды пребывания в роддоме она вела себя не просто вызывающе – абсолютно беспардонно. Непрерывно требовала внимания, была недовольна и палатой, и соседками, и койкой, и окном, и бельем, и якобы подтекающим краном в умывальнике, и температурой воздуха, и скрипучей дверью, и звуками, и запахами. Всем-всем-всем. И доставалось от нее тоже всем – врачам, сестрам, санитаркам, тем же соседкам, сантехнику, пришедшему чинить вполне исправный кран, а попутно смазать бесшумную дверь. Даже главному врачу, получившему три письменных жалобы и недоуменный звонок из горздрава, вызванный срочной телеграммой о непорядках в его учреждении.

Такое поведение можно было бы объяснить ожиданием, болью, страхом – но только при условии: она перестанет привередничать по благополучном разрешении от бремени. Ничего подобного: родив, Майка распоясалась уже всерьез, теперь ей казалось – она королева либо по меньшей мере принцесса, все обязаны выполнять ее прихоти и терпеть едкие придирки. К счастью, роды прошли вполне благополучно, кровопотеря вышла небольшой, новорожденный не нуждался в какой-либо дополнительной помощи, и выписка состоялась в срок. Возмущенными воплями новоявленная мама лишь усугубила ситуацию. И медсестра, догадавшаяся – простоватого мужика не только укомплектовали рогами, но еще и обяжут растить чужого сына, не сдержалась.

– Да, разберись, парень, разберись. Чай, не слепой.

Лобов, прозревая, пристальнее вгляделся в черноглазое личико и наконец понял все – и причины неожиданного брудершафта, и оперативность свадебной церемонии, последовавшей буквально назавтра после подачи заявления, и приветливость до того строгого тестя-доцента. Вручил перевязанный голубой ленточкой сверток жене, нетерпеливо ерзающей на заднем сиденье, продиктовал шоферу адрес ее родителей, а сам вернулся в съемную квартиру, где рядом с супружеским диваном стояла новенькая колыбелька, и собрал свои вещи.

Развод прошел на удивление гладко. Примак-старший, правда, пытался испортить несостоявшемуся зятю остаток учебы, но Лобов не давал повода к придиркам преподавателей и экзаменаторов, науськанных обиженным коллегой. Вероятно, сыграла свою роль и негласная солидарность мужской части профессорского состава, втихомолку посмеивавшейся над неудачной попыткой математика пристроить гулящую дочурку. Диплом получился пусть не красный, но в срок, и, в отличие от сына, всецело авторский.

А мальчик с вполне подходящим именем Георгий и впрямь вырос брюнетом выраженной кавказской наружности. Как ни странно, его мать отказалась от скудных лобовских алиментов, не доучившись, уехала куда-то на юг и, как говорили однокашницы, повторно вышла замуж. Как знать, возможно, там ребенок обрел настоящего отца?