– И я люблю вас, – ласково прозвучало в ответ. – Но замуж я собираюсь выйти за Генри, – Таня твердо взглянула Димке в глаза, и тот чуть не забыл слова.

– Но, ради Бога, объясните почему, Леонсия? – воскликнул он.

– Потому что я люблю Генри, – невозмутимо объяснила Таня, чуть улыбнувшись, как будто посмеиваясь над женской логикой.

– Но вы же только что сказали, что любите меня, – настаивал он, глядя в Танины глаза – серые, с черным ободком. Он никогда не смотрел в них так внимательно, так близко.

– Да, но и Генри я тоже люблю. Не могу же выйти замуж за вас обоих?

В конце репетиции он приблизился к Тане, раскрыл ей объятия, она медленно двинулась ему навстречу. Теплая и гибкая талия под мягким джемпером – в его руках. «Это не я, это просто роль» – пытался успокоиться Димка. Он закружил ее, она обвила руками его шею и смотрела счастливым взглядом.

Сразу после репетиции Таня убежала, пока Димка замешкался, слушая наставления феи.

Домой он вернулся поздно, отчаянно хотелось побыть одному. Сейчас бы поесть, лечь и уснуть. Но тут из комнаты выбежала Лара, четырехлетняя сестренка, следом за ней высунулась Кира, на шее болтался белый фартук.

– Димка пришел! Мы тебя ждали! – закричала Лара. – Нам нужен врач для игры! А папы еще нет, а мама сидит со своими книжками, не хочет играть… – опустив уголки губ, сказала она.

Да, папа у них много работает в своем офисе, часто возвращается, когда пора ложиться спать. А мама – любитель книг, собрала дома целую библиотеку, объездила полмира, сейчас организовывает летние походы для школьников, читает и занимается детьми. Только, похоже, первое и второе ей интереснее. Димка и сам любил походы – отправляться в приключения, испытывать себя. Правда с сестренками ему тоже нравилось играть – иногда, по настроению.

Он ответил:

– Не, только в роли пациента… сильно голодного. Кто готов меня вылечить?

***

Настал день выступления. Вся средняя и старшая школа собралась в актовом зале, на окнах мигали гирлянды, а в углу стояла вся в мишуре и разнокалиберных шарах елка. Для малышей обычно устраивали утренник с Дедом Морозом, а для ребят с пятого по одиннадцатый класс – ежегодный спектакль по мотивам какого-нибудь романа. Елена Николаевна считала, что ставить новогодние сказки слишком банально, поэтому у них стало традицией делать большой спектакль, весьма отдаленно напоминающий про Новый год, а то и вовсе на другую тему.

Королькова вернулась. Она рано утром прилетела и была недовольная, зевала во весь рот, но наотрез отказалась, чтобы ее заменяли.

– Таня? На замену? Нет уж, – заявила она Елене Николаевне. – Это моя роль!

– Да никто ее и не отнимает, мы просто готовились на всякий случай, – спокойно объяснила Таня, но подруга только фыркнула:

– Мне не нужны замены! Я вернулась, как и обещала, кстати.

Видимо Таня мудро решила не продолжать разговор. «Интересно, каково ей с подругой?» – подумал Димка.

Он не знал, радоваться или нет, что будет играть не с Таней. Как будто ждал чего-то, а этому не суждено сбыться. «Ладно, сейчас уже не время разбираться, надо просто отыграть свою роль» – решил он.

И вот Елена Федоровна в кружевном синем платье и шляпке взошла на сцену и звенящим от восторга голосом рассказала, что скоро исполняется сто лет одному из интереснейших романов, это пятидесятая книга известного американского писателя, все наверняка слышали его имя. Джек Лондон «Сердца трех».

Она еще что-то говорила, но Димка не слушал. Он пытался ощутить себя Френсисом, и не мог. «Опять эту Королькову обнимать! Изображать счастливого влюбленного! Сколько можно?! Ну чего она вернулась?» – он надвинул на глаза шляпу. Да, никуда не денешься. Вот сейчас перед всей школой он будет драться с Никитой и признаваться Корольковой в любви. Он коротко вдохнул, поправил шляпу и нырнул во все это с мыслью «Побыстрее бы…».

***

Димка лежал с закрытыми глазами в своей комнате. Всего пару часов назад он чуть не провалил спектакль. Пытался быть влюбленным, но получался картонный, ненастоящий Френсис. Рядом с живой яркой Корольковой он ощущал себя как манекен, повторяющий пустые фразы.

К концу спектакля Настя тоже сникла. Она грустно говорила: «Да, я люблю Генри. Но вас я люблю больше, гораздо больше!» и смотрела ему в глаза. Но Димка хотел одного: поскорее закончить это. Наконец опустился занавес, и Королькова как ошпаренная кошка зашипела:

– Димыч, ты что творишь? Назло мне? Да лучше б вообще не играл! – она резко отвернулась. «Заплакала, что ли?» – Димка чувствовал, что спектакль продолжается. Подошли Никита, Таня, остальные.

– Да он вообще! Назло все! – сквозь слезы кричала Королькова. Никита обнял ее за плечи:

– Слушай, ну успокойся. Ты замечательно сыграла!

Таня наблюдала эту сцену, скрестив руки на груди и не вмешиваясь.

Тут выпорхнула Елена Федоровна:

– Так, мои дорогие! Настенька, ты чего? Моя хорошая, потом доплачем, сейчас выходим кланяться!

Занавес поехал вверх, невзирая на Настино «Никуда я не пойду!», и они все, взявшись за руки, стояли и отвешивали поклоны. Зрители аплодировали. Димке хотелось поскорее уйти, не слышать назойливых расспросов «Что с тобой?».

Он быстро переоделся и вышел, но тут его поймала фея. Она что-то взволнованно говорила и сочувственно смотрела. «Да ничего, просто устал, видимо. Простите…».

Он попрощался и пошел, надеясь, что приключения закончились. И тут увидел Таню, она стояла в коридоре с Витом, держа букет желто-красных герберов. Вит помахал, окликнул Димку. У того даже в глазах потемнело. Он закусил до боли губу, кивнул и быстро прошел мимо.

«Все, хватит! Подальше от всех, на улицу. Просто идти и дышать, не думать, не чувствовать. Как выключить чувства? Зачем они вообще?».

Он шел под снегом, потом пустился бежать, скоро устал и остановился. «Как же так? Как же так?» – билось сердце. «Нет, так невозможно. Она должна знать. Должна узнать. А там пусть сама выбирает…». Он начал вылепливать эту мысль, как снежный ком. «Что ей сказать? Ну, я уж много раз говорил на репетиции» – усмехнулся он. – «А когда? Ведь каникулы. Написать сообщение? Позвонить? Нет, не то …». Он побрел дальше, разгребая снег. Столько его нападало, легкого, как белый пух. А ведь недавно он так же ворошил мокрые бурые листья, когда они с Таней бродили по парку, и она расспрашивала про Вита.

Письмо! Она же любитель писем.

Точно, он напишет ей. А передать как? С Витом, почтовым голубем? Димка опять грустно усмехнулся. Просто положит его в Танин почтовый ящик, надо только узнать адрес.

Он торопливо поднялся по лестнице, скрипнул дверью, быстро скинул тяжелые ботинки и скрылся в своей комнате, пока его не успели перехватить родные.

Уселся, схватил лист, ручку. Что написать?

«Дорогая Таня! Я больше не могу молчать…». Нет, это как-то искусственно, книжно.

«Таня…».

Димка писал, зачеркивал, брался за следующий лист. Он никак не мог выразить в простых словах то огромное, бившееся в сердце, стучавшее в висках. Наконец написалось что-то, и он, не перечитывая, сложил пополам. И еще раз пополам. Теперь осталось найти конверт.

Димка без сил опустился на диван, закрыл глаза, в голове снова всплыли строчки.

Таня, прости, что пишу тебе. Считаю, ты должна знать: то, что я говорил тебе там, на репетиции, от имени Френсиса – правда. И хоть сам я выразил бы это иначе, суть от этого не меняется.

Дима Р.

***

Тридцать первое декабря. С утра пораньше Димка отправился за конвертом, по пути позвонил Корольковой – узнать адрес.

– Ты? Позвонил извиниться? – с ходу начала она.

«Вот блин! Плохая идея была» – подумал Димка.

– Слушай, Насть, да, прости, не в форме был вчера, – изобразил он раскаяние.

– Не в форме? А ты хоть знаешь, как мне обидно было! Я так ждала этого, уговорила родителей на три дня раньше вернуться!