Человек, проживающий уже какое-то время опыт потери ребенка, часто способен поддержать родителей, которые столкнулись с трагедией в данный момент.

Я вижу, что такая поддержка других родителей в горе помогает самим поддерживающим почувствовать себя лучше и обрести достоинство в проживании горя.

Родитель, проживающий горе, часто способен выдерживать горе другого родителя и оставаться рядом в этом процессе. Просто мы можем понять друг друга намного легче, чем человек, который с подобным горем не знаком.

Еще шестьдесят лет назад таких понимающих людей было как минимум в пять раз больше!

К счастью, сейчас намного меньше людей сталкиваются с трагедией потери ребенка. И одновременно снизился групповой иммунитет к выдергиванию таких разрушающих мир потерь.

Социум перешел нижнюю границу группового иммунитета к горю и начал изолировать горюющих людей, будто больных коронавирусом! Просто раньше этот опыт проживало больше людей, и горюющие родители были более понятны и получали больше поддержки.

Сейчас родителей, потерявших детей, можно отнести к меньшинствам, права которых ограничиваются и не соблюдаются. В этой ситуации, я считаю, важно организовать программу поддержки горюющих родителей как меньшинства, обладающего уязвимостью, беззащитностью перед обществом и подверженному процессу социальной изоляции.

Я сейчас нахожусь на психологической конференции в Калининграде. Ее тема – «Справедливость». Я не смогла пройти мимо, так как в горе родителей часто возникает немой или озвученный вопрос «ЗА ЧТО?».

Сегодня на конференции мы говорили про два вида справедливости. Справедливость первого порядка присутствует и у животных, и у человека. Эту справедливость можно охарактеризовать фразой: «У меня должно быть не меньше, чем у другого». Даже обезьяна при проведении научных опытов возмущается, когда другой обезьяне дают больше еды или еда по качеству лучше!

Справедливость второго порядка присуща только человеку. Ее суть можно выразить так: «Я чувствую себя некомфортно (стыд, вину, стеснение), если у другого человека есть намного меньше, чем у меня». На справедливости второго порядка построены благотворительность, волонтерство и другие благие дела.

Я задумалась, а есть ли обе эти справедливости в проживании горя? И поняла, что ни справедливости первого порядка, ни справедливости второго порядка в горе нет.

Скажу иначе: проживание горя в социуме несправедливо. Справедливости первого порядка нет, так как мало какой человек захочет получить «не меньше» горя или опыта, чем горюющие родители. В своем несчастье скорбящие родители абсолютно одни.

Справедливости второго порядка нет, потому что вряд ли какой-то человек будет переживать, что у кого-то ребенок умер, а у него нет. И как-то пытаться исправить эту ситуацию.

Ну в самом деле, не убьет же кто-то собственного ребенка ради справедливости второго порядка! Человек не может рассчитывать на справедливость в отношении границ жизни и смерти. Потому что он их не регулирует. И тут возникает скорее этический вопрос: можно ли каким-то образом заменить возникающий дикий страх оказаться на месте скорбящего родителя на желание и готовность ему помочь, поддержать, дать ресурс для проживания горя?

Эту призрачную возможность я бы связала здесь с «групповым иммунитетом» социума и отсутствием справедливости в нем.

Когда практически в каждой семье за последние два поколения умирал ребенок, групповой иммунитет, позволяющий выразить и дать поддержку, был намного выше.

Сейчас, когда детей теряют намного меньше людей, такие люди, как я, становятся изгоями. Потому что в обществе группового иммунитета нет.

Можно ли выработать групповую реакцию поддержки горюющих родителей без пандемии? Я бы хотела, чтобы так случилось. Когда началась пандемия коронавируса, я первые месяцы… радовалась.

Радовалась тому, что теперь каждый человек на земле сможет понять, что чувствовала я после смерти дочери, хотя бы на половину процента. Я почувствовала в этом справедливость.

Когда в моей трагедии меня почти все оставили в уверенности, что с нами никогда ТАКОГО не может произойти, ведь мы такие хорошие и мы ВСЕ делаем правильно, было очень больно – и больно до сих пор.

Но у меня не было возможности ни защититься, ни отстоять свои границы, грубо нарушенные бывшими друзьями и прессой.

Когда же началась пандемия и огромное количество людей буквально вскричали «ЗА ЧТО?», я увидела в этом начало баланса. На тот момент я уже не боялась собственной смерти – я была бы рада умереть и встретиться с дочерью.

Но я видела этот важный надлом шаблона «Я хороший – со мной все будет хорошо» в обществе.

И вот с ХОРОШИМ миром случилось ПЛОХОЕ.

Я стала замечать, как возрождается групповой иммунитет к отвердению горюющих людей, – так как снова многие стали переживать смерть близких «ни за что». Я увидела, что люди стали добрее друг к другу. Добрее к себе. Я увидела, что начал расти уровень взаимопомощи, сострадания и великодушия.

Я хочу поблагодарить за это пандемию!

Возможно, даже после ее окончания люди увидят, что трагедии случаются ПРОСТО ТАК, а не потому, что человек сделал что-то неправильно.

Я надеюсь на воцарение ПАНДЕМИИ ПОЗИТИВА в мире.

И мечтаю о вспышке пандемии любви, взаимопомощи и взаимной поддержки.

Возможны ли сравнения в проживании горя?

Я долго чувствовала обесценивание того, что произошло со мной. Люди кричали о своих потерях от боли, а я чувствовала, что у меня была похожая потеря и для меня это было как три процента от потери дочери.

Потерю близнецов на девятой неделе беременности я восприняла с благодарностью: они приходили, чтобы дать мне ощущение, что «все еще будет». Когда я немного вернулась в свое тело благодаря беременности, они ушли. Потерю близнецов я восприняла как еще одну.

На том шоковом фоне после убийства дочери неудачная беременность ощущалась как светлая грусть. Я пошла и купила себе теплый свитер. На дворе стоял испанский ноябрь. А потом пошла и выпила бокал красного вина. Что еще я могла сделать для себя в тот момент? Я пошла к каталанской подруге-натуропату, она выписала мне витамины и ставила месяц иголки в мои уши.

Так почему я чувствовала обесценивание? Потому что невозможно объяснить другому человеку УРОВЕНЬ твоей боли.

Начну издалека. Боль от потери можно сравнивать только в масштабах ОДНОЙ судьбы.

Я теряла мужа – на тот момент мы были в разводе, и я больше переживала за нашего общего сына, которому было тогда всего двенадцать лет. Когда я узнала, что мой первый муж умер мгновенно от сердечного приступа, то заплакала. Я плакала долго. А вечером мы с сыном уже летели в мой родной сибирский город. Но у меня не было чувства вины в тот момент. Был страх за сына.

Когда я потеряла отца, то была в Испании, мои документы находились на оформлении: если бы я выехала из страны, то потом долго не смогла бы вернуться. Мне позвонила его пятая жена, попросила денег на похороны. Плакать я не могла, словно окаменела. После его смерти мне было больно примерно неделю – отец мало общался со мной в течение жизни, между нами не было большой привязанности.

Я сама нашла его спустя двадцать лет отсутствия. Нашла в интернете, написала. Мы поговорили по скайпу несколько раз. А потом он умер. И я горевала по своей надежде, что у меня будет любящий отец. Уже не будет.

Я сходила в церковь – тогда мы жили в Бланесе на Коста-Браве. Я поставила свечи. На этом мое горевание закончилось. Оно было пропорционально степени нашей близости.