— Как поживаешь? — спросила она, целуя его в обе щеки.

— Так себе, дела плохо идут.

— Ничего, значит, не изменилось?

— Нет… вот только Бертран… Ты знаешь Бертрана?

— Кукольника?

— Ночью охранники разграбили его маленький театр. Он не платил месяцами, бедняга. Утром сидел и плакал. Думаю, он тоже уйдет. Скоро кроме нас в этом чертовом саду никого не останется.

Друзья замолчали. Ян присматривал за своей тележкой у пруда, где хранилась коллекция миниатюрных парусников его отца — лодок, которые большей частью оставались на суше. На самом деле Ян зарабатывал на жизнь, продавая втихую алкоголь, в основном джин и ликер «Биерсин», которые ему доставляли из Бельгии. Дела шли не очень хорошо, особенно в последнее время. По словам Яна, он так сильно играл с огнем, что в результате обжегся.

— Скоро останешься только ты, дорогая Сюзанна. Я продержусь месяц, может, два. После этого всему придет конец. Будешь тут одна куковать.

— Что думаешь делать?

— А что делать? Нечего делать. Может, собственной задницей начну в кустах торговать. Говорят, за это неплохо платят.

— Не говори ерунды, Ян. — Сюзанна улыбнулась, откинулась назад и закрыла глаза.

— Вздремни, — сказал Ян. — Я пригляжу за твоим стадом.

— Просыпайся же, черт подери! Смотри!

Сюзанна открыла глаза и увидела бродящую между осликами большую птицу.

— Это утка, — сказала она. — Как такое может быть?

— Я не знаю… но выглядит она измотанной. Вроде пытается спрятаться. Спасается от чего-то вроде как.

— Может, гроза будет?

Птица путалась в ногах старого Шарля. Тот умял первый, затем второй и вскоре третий кусок хлеба. Он выглядел так, словно всего боялся, быстро съедал кусочек хлеба и сразу отходил в сторонку, а затем осторожно возвращался. Друзья больше ничего не сказали, потому что утка была исключительно редким гостем в этих местах. Сюзанна все поняла, когда увидела спускающийся с неба дрон, «глаз» которого, казалось, был прикован к ним. Она поспешно вскочила и побежала к своим осликам.

— Ну конечно, Ян! Сегодня же Большая охота! Они поймают ее и убьют!

— Тысяча чертей! Вообще об этом забыл.

Сюзанна захлопала в ладоши, бегая вокруг птицы. Но та, казалось, не обращала на нее внимания. Утка пощипала хлеб, и, возможно, ее успокоило присутствие осликов, так что она легла на песок, собираясь отдохнуть.

— Но что она делает? Почему не хочет улетать?

— Устала, — ответил Ян. — Можешь ее поймать, никуда она не денется.

— Поймать? Зачем?

— Чтобы выиграть двадцать миллионов, — нерешительно сказал Ян.

Они медленно приближались к утке, которая увлеклась четвертым куском хлеба у ног старого Шарля, но вдалеке послышался шум. Сад вот-вот должен был заполниться толпой, пока еще невидимой, но уже большой, судя по нарастающему гомону. Шуму праздничному, которому обычно не было места в этом запущенном тихом саду.

Ослики зашевелились. Старый Шарль тянул за веревку и бил копытом по песку. Утка тоже теперь выглядела обеспокоенной и оглядывалась по сторонам, но не хотела покидать свое убежище. Шум становился все ближе и громче. В панике животные разорались. Ноги старого ослика задрожали. Он начал мочиться, но утку и это не смутило.

— Сейчас люди придут, — сказала Сюзанна. — Придержи Шарля, а я попробую схватить птицу. Смотри, вдруг она с твоей стороны выйдет.

Сюзанна поймала утку со второго раза. Затем, не раздумывая, бросив друга и осликов, она побежала прочь от толпы, которая уже их обступала. Там были люди и собаки, десятки, сотни людей… За ними следовали странные повозки, полные спящих молодых мужчин, валяющихся, как трупы, по которым топтались барабанщики, повозки вместо лошадей тащили крепкие парни. Вокруг танцевали женщины, окруженные детьми в потрепанной и кое-где рваной одежде. То тут, то там виднелись лохмотья темно-синего и песочного цветов. Люди шли быстро, выкрикивали что-то, а на небе очень низкие и все более темные тучи предвещали грозу. Словно из ниоткуда, из глубины толпы поднялся хриплый вой. Кто кричал, было не понять. Был ли это крик страха или страдания? Трудно сказать… Вой резко оборвался.

Сад заполнил поток мужчин и женщин, но Сюзанне удалось укрыться в большой густой роще. Она присела, запыхавшись. Дрон последовал за ней, пытаясь ее найти, но пока тщетно. Однако Сюзанна испугалась, когда услышала шорох листьев.

— Ян… Как ты меня нашел?

— Это единственное место, где еще можно спрятаться. Кроме того, сюда девки ходят.

Он присел и погладил птицу, которая выглядела на удивление безмятежно. Сюзанна обеспокоенно смотрела на него.

— Я позабочусь об утке, — сказал Ян. — Возвращайся к осликам. Дрон нас найдет, мы не можем здесь оставаться. Я спрячу птицу в куртке. Выйду с другой стороны рощи, как будто гуляю себе с этаким пакетом под мышкой. Дойду до улицы Гинемер, а там… Выпущу!

Утка не потеряла самообладания, когда Сюзанна помогла другу обернуть вокруг нее куртку.

— Вот и все! Тепло и тихо. Теперь иди. Выбеги перед дроном, ветками пошуми, чтобы он последовал за тобой. Толпа идет, слышишь? Торопись. И засунь руку под свитер, чтобы казалось, что там утка.

Дрон не поверил уловкам Сюзанны, как и Яну, которому пришлось спасаться от толпы бегством. Сюзанна отстала от людей и вернулась к стаду, но, кроме Шарля, стоявшего в луже мочи, осликов не было. Они исчезли вместе с толпой, крики которой были слышны со стороны улицы Гинемер. Сюзанна не сомневалась, что Ян успел выпустить утку и не попасться. Он был человеком находчивым, и она полностью ему доверяла. С другой стороны, она сомневалась, что утка спокойно сидела в куртке. Сюзанна с грустью подумала, что лишь отсрочила ее конец. Больше она ничего не могла сделать для бедной птицы. А ослики нуждались в ней, она должна была их найти.

Расстроенная, Сюзанна пыталась уговорить Шарля двинуться с места, но тот сопротивлялся. Он был в ужасном настроении, но все же пошел, очень медленно, так что Сюзанне приходилось идти в его ритме. Она с трудом тащила ослика, еле сдерживая ярость. Вскоре она услышала шум толпы где-то около Сен-Сюльпис. Скоро песенка утки будет спета.

~~~

Выбравшись наконец из недр метро, выплюнутый одним из его бесчисленных ртов, Ферта все еще наполовину спал. Днем он работал дворником. Поздно вечером — уборщиком в банке. Ему нравилось работать по ночам — это напоминало ему о юности, о рыбацких лодках у берегов Африки. На верхних ступеньках лестницы станции метро «Люксембург» он почувствовал себя хорошо. Он посмотрел на купол Пантеона, который четко выделялся на фоне неба. Облака были серыми, отливали голубым. Обычно в это время суток улицы кишели людьми. Но он увидел только двух человек: красивую женщину в длинном черном пальто, он встретился с ней взглядом, и пожилого мужчину в твидовом костюме, который медленно шел в сторону Пор-Рояля. Ферта увидел, как он уходит в том же направлении, что и молодая женщина, а потом снова стал смотреть на бархатное небо.

Потом он пошел вдоль решетки Люксембургского сада. Услышал детские возгласы и звуки оркестра; должно быть, там проходила ярмарка, но дождь скоро все испортит. Гроза казалась неминуемой, ветер усиливался, и Ферта, которому надо было смести листья, был от этого не в восторге.

Он свернул на улочку, заканчивающуюся тупиком, где обожали собираться кошки, чтобы порыться в мусорных баках. Ферта осторожно перешагнул через кое-каких занятых делом котов, стараясь их не потревожить, и вошел в техническое помещение. Некоторые уборщики приходили туда переодеваться, но все в разное время. Ферта никогда не встречался со своими коллегами и знал их только по фамилиям на шкафчиках. Он переоделся в рабочую одежду и снова вышел на улицу, взяв метлу и мусорное ведро сочного зеленого цвета.

Ферта отправился в сторону площади Сен-Сюльпис и остановился посреди улицы, поджидая бегущего к нему кота. Ферта задержался на несколько минут, чтобы погладить его. Пользуясь моментом, он прочитал несколько стихов из «Пьяного корабля», строфы из которого были выведены черными буквами на стене семинарии. Рембо впервые прочитал это стихотворение неподалеку отсюда, когда он только приехал к Верлену. Ферта всегда вспоминал стихотворение так, фрагментами, на ходу. Смысл некоторых слов от него ускользал, но это не мешало ему проникнуться красотой поэзии. А еще была одна строфа, которая всегда его потрясала, и он вспоминал о проведенных в море годах: