Отчего-то Сому кажется, что найдёнка ближе к ним – по духу, – чем к кому-либо ещё. Обнаружь её рыбаки, сдали бы жандармам, а там кормить и греть за просто так не станут. Все гиены были для братьев врагами – независимо от должности и поста. Хотя тем, на чьи плечи легла охрана Внешних кварталов, можно только посочувствовать.

– Не корабль, – отвечает она после долгой паузы. – Плот. Плавучий дом.

Сердце пропускает удар.

Значит, она всё же из кочевников – странствующих на плотах та-мери, которых колонисты выгнали с родных островов. То-то Ёршик обрадуется!..

Кто-то поговаривал, будто миножья хворь родилась на острове Летнего Дождя. Проклятие тамерийских колдунов пало на первых поселенцев и распространялось всё дальше, пока не заняло половину островов доминиона. Ходили слухи, что из Силт-Айла заразу завезли на материк, мол, имперские врачи бились над разгадкой, но безуспешно.

Брехня на рыбьем жире, считает Сом. Про окраинные острова в столице не думают. Ни раньше, ни сейчас. Они тут сами по себе. Повезёт – выживут.

– Никто не выжил, – эхом на его мысли откликается Никса.

– У тебя есть имя?

– Было, – поправляет она. – Нура.

– И что это значит?

Он подаёт ей руку, помогая перебраться через насыпь камней. Узкая ладонь, лишённая девичьей мягкости, прохладная на ощупь. Сом сглатывает. Вроде вышел уже из возраста Горчака, когда на языке остроты, а самого бросает в дрожь от вида голой девицы. Сом старше и девиц в питейных домах видел разных.

– Обязательно должно?.. Или может не значить?

Она глядит прямо, и Сом неожиданно для себя смущается.

– Ну, я думал…

– Твоё имя ведь не настоящее. Не речная рыба с усами.

Он фыркает. Произнеси это кто-то другой, Сом наверняка бы рассмеялся или дал подзатыльник – в качестве воспитательной меры, – но из уст этой Нуры очевидная вещь звучит обидно.

Он выпускает её руку, сжимая кулаки. До Крепости ведёт ровная тропа меж песчаных дюн – не споткнётся.

– Не всем дают имя при рождении. Некоторые выбирают сами.

Больше он не смотрит на Нуру до самой Крепости. Шагает впереди, не оглядываясь, только слышит, как она торопится, стараясь поспеть за его шагом.

Сом не наказывает её за брошенную фразу. Скорее, пытается понять, как вести себя с живой находкой и что делать дальше.

Оставить в Братстве? Или в город вести? Кому она там нужна…

А им? Нужна или станет обузой? Если план Сома осуществится и всё сложится как надо, к весне они выберутся с острова Ржавых Цепей и отправятся в Ядро – центральные острова доминиона, – как и мечтали. Пригодится ли им Никса в этом путешествии – вот в чём вопрос.

При любом раскладе, Сом не решал единолично. Братья проголосуют – как всегда. Решат, нужна ли им новая сестра.

«Шторм идёт за тобой…»

Она смаргивает, прогоняя образ Сатофи и его последние слова.

Та, которую в прежней жизни звали Нурой, шагает за проводником, по щиколотку увязая в каше из песка и водорослей, оглядываясь на полоску моря – туда, где волны лижут низкие пенистые облака. Ей кажется, что даже здесь, на суше, она не в безопасности. И никто рядом с ней.

Нуре отмерен срок. А потом – всё повторится.

Долговязый Сом прибавляет шаг; она едва поспевает за ним, почти срываясь на бег, стараясь не споткнуться, когда влажные ещё водоросли обвивают лодыжки. Ему не стоит обижаться: в «рыбном» имени нет ничего плохого. Ныряя на глубину, Нура водила дружбу с самыми разными обитателями рифов: от ярких стаек гуппи до молочно-белых медуз и любопытных коньков. Под водой жил другой мир – опрокинутый, чуждый, пугающий глубинными тайнами и всё же прекрасный.

Нура помнит всё нечётко, смазано, будто в обмен на право жить шторм забрал часть воспоминаний, и те поблёкли, растворились, как крапинки соли в тёмной воде. Море повсюду разное: где-то тёплое и ласковое, лазурные воды позволяют заглянуть на дно, а где-то – неподъёмно-тяжёлое, как грозовые тучи на исходе лета, и плыть в таких водах – всё равно что продираться сквозь плотные заросли колючек: все мышцы ноют от усилия, и не чувствуешь рук, а в голове – мерный шум и пустота…

– Как имя этого острова?

Она догоняет проводника и теперь может без труда, протянув руку, коснуться его выступающих на широкой спине лопаток. Кожа у Сома бледная – по сравнению с её собственной. Волосы – цвета песка. Не здешнего, который больше напоминает меловую пыль, а крупного и тёмного, который она видела раньше – на другой земле, у берега, чьё название смыло волнами.

– Куда ты ведёшь меня?

– Домой, – отвечает он сдержанно и сухо. – Ты на острове Ржавых Цепей, юго-восток Окраины.

– Ок… раины? – Она спотыкается.

– Может, та-мери называют её по-другому, – он поводит плечом. – Цепь удалённых островов Силт-Айлского доминиона, бывшей имперской колонии. Бездна мира.

Судя по тому, как ходят желваки, Сом хотел использовать другое слово, но сдержался.

– Есть ещё Ядро, если ты не в курсе. Пять центральных островов, которые расположены ближе к материку. Там теплее. И жизнь лучше. Мы с парнями… – он осёкся.

– Хотите быть там, – заканчивает она. – Это значит, здесь плохо?

– Всегда было. – Сом по-прежнему смотрит мимо, но говорит свободнее.

Это похоже на игру: задавать вопросы друг другу и пытаться найти подсказки не в словах, а между. Например, в том, как он говорит, Нуре видится простота и рассудительность. Сом не стал при ней сквернословить, как наверняка привык в другой компании, а значит, уважает женщин. Хотя статус женщины ещё нужно заслужить, а она пока… просто Нура. Рыбёшка, выброшенная на берег, которой нужно подыскать другое имя.

– А теперь вон, – он указывает рукой на север, откуда доносится мерный гул, – в Клифе эпидемия. Говорят, много где. И сюда зараза добралась. Колокола звонят.

Он выглядит расстроенным.

Нура легко подмечает мелочи: мимолётные жесты, изменения в голосе и развороте плеч. Она не может разумно объяснить – проговорить словами. Просто чувствует нового знакомого – познаёт, наблюдая, как мудрецы познают объекты своего изучения, – пропускает через себя и отсеивает важное. То, что может пригодиться. Даст понять, с каким человеком свела её ка-тор.

Если Сом руководит группой мальчишек, называя их братьями, значит, к его словам прислушиваются. Значит, они могут помочь. Нура пока не знает как. Но обязательно поймёт, если сумеет собрать разлетевшийся жемчуг воспоминаний. Пальцы невольно касаются подвески на груди: алая ну-нор – «капля жизни» – остаётся тёплой. Она приведёт хозяйку к ответам.

– Это и есть твой… дом?

Они поднимаются на холм. Из-за скалы, напоминающей ладонь со сложенными пальцами, показывается сооружение – двухэтажное, длинное, словно змея, с несколькими пристройками, покатой крышей и окнами, забранными сеткой. Каменные стены выкрашены в тёмно-красный цвет; краска местами облупилась, и серые пятна напоминают грибок. Без настоящей плесени тоже не обошлось: когда постройки находятся так близко к морю, она цветёт у дверных петель и ютится под крышами, деля пространство с жуками и ночными бабочками.

Нура немного знает о том, как строят белые люди. Как они называют дома; в чём разница между ними и почему так высоко. Сатофи говорил, у них есть архитекторы – те, кто придумывают здания и оживляют их. Как плотники та-мери некогда оживили Плавучий Дом. Разница в том, что кочевники не строят из камня – только из дерева. Для них не существует этажей: они не оскорбляют небо острыми башнями. Наоборот – чтут близость к земле.

– Наш, – поправляет Сом.

Она встречает его взгляд – прямой и с прищуром, которого не было раньше.

– Что, не нравится?

– Мне не с чем сравнивать.

Нура огибает стену Крепости – огромной, непонятной. Зачем столько пространства?.. Останавливается в нескольких шагах от двери, изучая дом пристально, гораздо внимательнее, чем человеческие лица.