– Вот. Теперь у тебя будет напоминание об этом прекрасном дне!

– Тогда я тоже хочу подарить тебе что–нибудь! Что ты хочешь?

– Этот день и так останется со мной навсегда. Немного мелодраматично, но зато правда!

Натали широко улыбнулась.

– Но ведь и со мной он останется! И все же брошь я получила. Так нечестно! Выбирай подарок!

Она закусила губу и, улыбаясь, смотрела на него. Он задумался.

– Тогда… Карандаш. Вон тот – с короной на конце. Буду делать зарисовки. Иногда я рисую. Возможно, однажды это будет твой портрет!

– О! Это было бы прекрасно! Никто никогда не рисовал мой портрет!

– Не может быть! Тогда заметано!

Джордж выставил вперед кулак, по которому ударила Натали.

– Заметано!

Карандаш был куплен и торжественно вручен. Мужчина покрутил его в своих красивых пальцах и крепко сжал.

– Можно я тебя поцелую?

Натали кивнула и подставила щеку, которую Джордж с чувством чмокнул. Он чуть прижал девушку к себе, но мы с Энж синхронно прищурились, «подключаясь» к подопечным, подняли руки и провели ими сверху вниз, снимая важность и эротичность этого поцелуя. Позже, не сейчас. Объятия распались, но «половинки» мило улыбнулись друг другу. Все хорошо.

Мы с Анжелой переглянулись и ударили «пять» – первые маленькие сюрпризы Даниэля и первый платонический поцелуй были пройдены. А прогулка, между тем, продолжалась. У «Глобуса»31 наши подопечные поделились друг с другом мнением о лучшем когда-либо увиденном спектакле по произведениям Уильяма Шекспира («Двенадцатая ночь» у Натали и «Гамлет» у Джорджа), немного поспорив о постановках и актерах, а на мосту Миллениум устроили импровизированный фотосет на фоне Собора Святого Павла.

– Натали, ты не устала? – Джордж снял последний кадр с девушкой и сейчас озабоченно смотрел на нее.

– Нет, но я бы с радостью выпила вина в Тейт32. Обожаю панорамный вид из окна кафе. Что скажешь? – Она улыбнулась, но тут же спохватилась. – Хотя, возможно, ты проголодался?

– Пока не проголодался, но твоя затея с вином мне нравится! Пойдем? – Он снова подал ей локоть, за который девушка ухватилась, чуть–чуть прильнув к Джорджу. – Кстати, с тобой очень удобно ходить – совпадает темпоритм.

– Не поверишь, но хотела сказать тебе то же самое, идеальный попутчик!

«Половинки» рассмеялись. Я посмотрел на Энжи и улыбнулся.

– Не жди, Раф, тебе я того же не скажу! У нас с тобой будет идеальный темпоритм, если только ты будешь таскать меня на руках!

Я расхохотался.

– И не жди, Энж, ты тяжелая. И две вчерашние шоколадки легкости тебе не добавили!

– Скотина ты, Раф! Полуангелы не толстеют!

– Но и не худеют, дорогая! Какая жалость!

Я всплеснул руками и закатил глаза. Она шлепнула меня по руке и рассмеялась.

– На тебя невозможно злиться. Догоняй, неидеальный попутчик!

И она поспешила вперед, пританцовывая.

Надо поведать вам о том, что полуангелы навсегда остаются такими, какими попали в наш Дом. В том же возрасте и комплекции. Конечно, я сейчас про «земные» годы. Попав сюда сорокалетним, ты будешь проживать тут последующие столетия и отмечать сотый, пятисотый, тысячный день рождения… Но на вид останешься все тем же мужчиной, разменявшим четвертый десяток. Естественно, мы меняем одежду, а девушки, подобно Анжеле, иногда делают макияж и прически. И не только девушки – достаточно вспомнить укладки Вэла. Только тсс! Я вам ничего не говорил! (Тут я вам подмигиваю – ну вы понимаете!) Но мы не толстеем и не худеем, не меняемся физически, не болеем и не старимся. Равно как и не молодеем. В нашем Доме можно встретить полуангелов всех возрастов (ну почти, примерно с 14 земных лет), национальностей и комплекций. И, конечно, мы не умираем. Вернее… Но об этом как-нибудь в другой раз.

Между тем, мы поднялись на четвертый этаж галереи Тейт Модерн. Я чуть притормозил на пороге, зачарованный открывающимся панорамным видом. Как и в самый первый раз, он гипнотизировал и притягивал подойти поближе и прильнуть к окнам, любуясь. Не знаю, почему, но именно этот «застекленный» вид (а не «открытый», с балкона, парой этажей ниже) волновал и заставлял сердце трепетать. Возможно, все дело именно в огромных, от пола до потолка, окнах. И кажется, будто ты паришь на уровне четвертого этажа, защищенный лишь стеклом да высокой стойкой, тянущейся вдоль окна.

Пока я глазел на Сент Пол, теперь уже с другой стороны, разделенный с ним Темзой, Натали успела занять два высоких стула рядом, а Джордж отправился добывать вино и пирожные на закуску. Мне на плечо опустилась рука. Анжела.

– Мы совсем недалеко от того места, где она, – кивок в сторону моей подопечной, – танцевала с протеже Вэла.

– Да, я готов следить за ее мыслями. Не переживай, завтра на прогулке с Майклом мы напомним ей про Джорджа.

Анжела кивнула и чуть сжала мое плечо.

– Спасибо!

Она отошла и встала рядом с Джорджем, я – за спиной Натали. Пока наши «половинки» весело болтали и пили вино, я задумался. Бывало ли у вас так, что какое–то место, запах, вкус или мелодия ассоциировались только с одним человеком? Бывало ли так, что карта города превращалась в карту воспоминаний – встреч, поцелуев, свиданий и разлук? Можно ли окончательно «стереть» эти воспоминания или «заменить» их с другим человеком? И от чего это зависит – от сентиментальности, романтичности натуры или силы любви к «старому» или «новому» возлюбленному? Когда я был еще человеком, немногим больше, чем сто лет назад, (а мы, полуангелы, помним свою «земную» жизнь), я был увлечен одной девушкой, Софией. Мы оба прошли через одни серьезные отношения и были, по рамкам критериев столетней давности, уже «немолоды»: Соне исполнилось двадцать шесть лет, мне и вовсе стукнуло тридцать три. Она была вдова, ее муж погиб в седьмой англо–ашантийской войне33. Я же потерял свою первую жену еще ранее – она умерла от пневмонии. И долгое время я не мог думать о новых отношениях. Но после встречи с Софией снова начал «оживать». Увлечение переросло в бешеную влюбленность и дальше – во взаимную любовь. Мы поженились, но через несколько лет расстались. Это было крайне тяжело для нас обоих, разлука принесла с собой огромную душевную боль. И весь Лондон (и несколько соседних городов) превратились для меня в большую «Энциклопедию Софии»: на этом перекрестке мы впервые поцеловались, а здесь купили большого серого кота у какого–то оборвыша, просто пожалев его. Это кафе стало нашим любимым местом встреч, а в этом мы праздновали полгода наших отношений… На этом месте в парке я признался Соне в любви, а около этого памятника мы впервые поругались. В этот город впервые поехали вдвоем, а тут проводили медовый месяц. В этом доме мы жили. И здесь же расстались. И так далее, и так далее… Город тогда «пах» для меня Софией, каждый звонкий смех был ее смехом и каждый взгляд с афиши – ее взглядом. Это было не наваждением, а, скорее, каким–то мрачным наслаждением, сродни мазохистскому удовлетворению – проходить знакомые места и вспоминать, вспоминать… Постепенно боль стала утихать, но «вылечиться» окончательно в земной жизни мне не удалось – я погиб. И стал тем, кем стал. Я знаю, что она снова вышла замуж – за свою половинку – и прожила долгую и счастливую жизнь. И я могу сказать, зная теперь «специфику» нашей работы, что ей очень повезло – и с наставниками, и с мужем. А еще я был бесконечно счастлив за нее и благодарен ей за то, что она сумела оправиться от утраты, сумела жить дальше, когда меня не стало (ведь мы продолжали любить друг друга и шли к примирению), «доверилась» своим наставникам, «слушая» их подсказки, и обрела свою «идеальную пару». Да, может вам это покажется странным, но я был именно благодарен ей за все это – полуангелы не испытывают ревности, чувства мести или злобы на людей. Но и любить они больше не могут. Вернее, не имеют права. Особенно человека. Во-первых, это заранее обречено, даже ежику понятно, во-вторых, это может помешать работе. А в таком отделе, как наш, фактор «помех» должен быть исключен. Слишком много стоит на кону – счастливая жизнь предназначенных друг другу людей. Мы просто не имеем права лишать их этого.