– Не обязательно обращаться со мной как с ребенком, – произносит она, когда я завожу грузовик.

– Я и не обращаюсь.

– Может, мне лучше поехать домой… – продолжает она, прижимая пальцы к вискам. – Возможно, я просто устала. И у меня сильно болело горло. Это может быть грипп… или мононуклеоз.

Черт.

– Хотя я уже очень давно ни с кем не целовалась, – Скайлар откидывает голову на спинку сиденья и закрывает глаза. – На случай, если тебе интересно: да, я – социальный изгой.

– Мне не интересно. И ты не изгой. Но я думаю, что будет лучше, если врачи тебя осмотрят. Ты потеряла сознание на чертовом тротуаре. Возможно, даже ударилась головой. У тебя может оказаться сотрясение мозга, – внезапно я ловлю себя на мысли, что начинаю превращаться в собственную мать. – Может, нам позвонить в школу и предупредить, что тебя не будет на занятиях?

Скайлар пренебрежительно машет рукой.

– Никто даже не заметит моего отсутствия. Никогда не замечают.

Пробки в понедельник утром – отстой, заставляющий нас дважды простаивать на красном сигнале светофора. Во время поездки Скайлар становится все более настороженной, но она все еще кажется мне устрашающе бледной, особенно в лучах солнечного света.

– Ты голодная? – спрашиваю я. – Ты ела сегодня утром?

– Я никогда не завтракаю.

Ловлю себя на том, что окончательно превратился в свою мать, и говорю ей, что завтрак – самый важный прием пищи в течение дня.

Я же должен быть классным. Крутым. Ее слова, не мои.

Когда я подъезжаю к больнице, Скайлар говорит мне, что чувствует себя немного лучше, может сама выбраться из грузовика и идти без посторонней помощи. Это не мешает мне проводить ее внутрь и подождать, пока она зарегистрируется.

– Спасибо, что довез меня сюда, – говорит она, когда мы занимаем места в зоне ожидания подальше от остальных четырех человек. – Ты можешь идти. Теперь со мной все будет в порядке. Не хочу отнимать у тебя целый день.

– Как ты потом доберешься домой?

Скайлар кривит губы.

– Напишу Меган. Она наверняка подкинет меня обратно к моей машине.

Покачиваясь на каблуках, засунув руки в передние карманы, я оглядываю комнату. Затем перевожу взгляд на Скайлар, которая с широко раскрытыми от беспокойства голубыми глазами сидит на выцветшем желтом пластиковом стуле и потирает рукой середину груди. Больничный идентификационный браслет, обвивающий ее запястье, кажется огромным. Я никогда не замечал, какие у нее тонкие запястья.

– Скайлар Тиммонс? – зовет медсестра из-за двойных дверей.

Долго ждать не пришлось.

Скайлар со слабой улыбкой встает со стула.

– Спасибо, Джуд.

Как я могу оставить ее, когда она выглядит такой больной, напуганной и одинокой?

– Я подожду тебя здесь, хорошо? Вряд ли это займет много времени.

Врачи, вероятно, просто пропишут Скайлар какие-нибудь антибиотики и отправят домой с рекомендацией отдохнуть несколько дней.

Очевидно, я недооценил то, что происходит за дверями отделения неотложной помощи.

Три часа спустя я все еще сижу в приемной, колеблясь между раздражением до чертиков и беспокойством до чертиков.

И почему? Я даже не знаю эту девушку. Она мне не друг и не член семьи. Вселенная просто продолжает попытки превратить меня в ее личного водителя.

Я отправляю Кайлу сообщение, в котором сообщаю ему, что все еще жду Скайлар в приемном покое. Он советует мне уйти. Я покупаю в торговом автомате газировку и картофельные чипсы. Смотрю в окно. Подслушиваю разговор молодой пары, сидящей через несколько мест от меня. Девушка думает, что беременна, и они не хотят никому говорить. Ее семья ненавидит его. На прошлой неделе она напилась, а теперь беспокоится, что причинила вред ребенку. Парень интересуется (громко), не пьяна ли она сейчас. Сидящая напротив меня женщина кашляет без остановки, носки на ее ногах непарные.

Да-а-а уж. Я хочу выбраться отсюда, но погружен в ожидание. Разве Скайлар бы уже не вышла, если бы с ней все было в порядке?

– Джуд Лаккетти?

Я выныриваю из своего оцепенения.

– Это я.

– Можете зайти и проведать свою племянницу. Она спрашивает о вас.

Мою племянницу?!

Я следую за медсестрой через металлические двери и иду по коридору в маленькую отдельную смотровую. Скайлар сидит на кровати в тонком сером больничном одеянии, которое свисает с ее плеча, создавая впечатление, будто пошито для великана. Я стараюсь не смотреть на тонкую черную кружевную бретельку бюстгальтера. Игла капельницы приклеена медицинским пластырем к верхней части руки девушки.

Это кажется слишком интимным – находиться со Скайлар в больничной палате. Она уязвима, бледна и едва одета. Здесь должен стоять кто-то другой. Родитель, друг или парень.

А не какой-то чувак, которого она едва знает.

– Доктор скоро вернется, – перед уходом сообщает нам медсестра.

– Ты все еще здесь, – произносит Скайлар.

– Я беспокоился о тебе. Прошло больше трех часов.

– Мне так жаль. Тебе есть смысл вернуться на работу.

– Я прождал тебя несколько часов. Я не собираюсь уходить сейчас. Врачи выяснили, что с тобой не так? И даже не начинай называть меня дядей Лаки, племянница.

Скайлар смеется.

– Я боялась, что они не пустят тебя, если ты не член семьи.

Прищурившись, я смотрю на нее и сажусь на невероятно неудобный стул в углу тесной комнаты.

– Ты уверена, что тебе восемнадцать?

– Да, Джуд. Я вполне уверена, что знаю, сколько мне лет. Я выпускница, и четыре месяца назад мне исполнилось восемнадцать. Как-то мне пришлось остаться на второй год из-за частых прогулов.

– Ладно. Просто хотел убедиться. Так что с тобой? – я осматриваю комнату. Ее одежда сложена на стуле по другую сторону кровати. – Тебя выписывают?

Скайлар опускает взгляд и опирается подбородком на руку.

– Может, завтра. Меня не хотят отпускать.

– Почему?

– Врачи хотят сделать еще несколько анализов. Эндоскопию, наверное, и еще кое-что. Доктор говорит очень быстро, я не все поняла.

– Что, по их мнению, с тобой не так?

– Какая-то фигня…

– Какая-то фигня? – переспрашиваю я. – То есть… фигня – это твой диагноз?

Скайлар наклоняет голову и искоса смотрит на меня.

– Нет, но ты действительно хочешь все это услышать?

– Я бы не спрашивал, если бы не хотел, – я убираю волосы с лица. – Впрочем, ты не обязана мне говорить. Все в порядке.

Скайлар делает глубокий вдох и натягивает на себя тонкое белое одеяло. Ее пальцы теребят край.

– У меня расстройство пищевого поведения. И некоторые другие проблемы. С моим желудком, пищеводом и общим состоянием здоровья, – она поднимает взгляд от одеяла, чтобы встретиться со мной взглядом. – В том числе психического.

– О-о, – тихо говорю я, пытаясь осознать услышанное. Теперь понятно, почему она хотела съесть только булочку от гамбургера.

– Я уже давно об этом знаю, – добавляет Скайлар. – Мне поставили диагноз несколько лет назад. Наверное, я просто отрицала это. Я боялась возвращаться к врачу, да и не могла себе этого позволить. Хотя в последнее время становится все хуже.

– Тогда хорошо, что ты попала в больницу сейчас.

– Ага, – ее голос звучит неубедительно.

Я очень хочу сказать что-нибудь, чтобы утешить и поддержать Скайлар, но не могу придумать ничего, что не звучало бы слащаво или нравоучительно.

– Хочешь, я позвоню кому-нибудь из твоих близких? Или принесу тебе что-нибудь?

Она качает головой.

– Нет, я в порядке. А вот тебе, наверное, пора идти. Я знаю, что тебе нужно работать, а меня скоро переведут в другую палату.

Кивнув, я встаю и подхожу к ее кровати.

– Если хочешь, мы с Кайлом перегоним твою машину к твоему дому, чтобы она не стояла всю ночь на школьной стоянке. Ты наверняка не хочешь, чтобы ее отбуксировали.

– Ты действительно сделаешь это для меня?

– Конечно. Мы сделаем это сегодня вечером.