Поллак уже не был жизнерадостным юношей. Его лицо, постоянно мелькающее перед Русланом, приобрело непоколебимую жесткость. Куда только делись его улыбочки и шуточки… Руслан не сомневался, что именно Поллак напрямую связан с этими убийствами. Как это может быть — объяснения тоже не было, но создавалось устойчивое впечатление, что в городе действует группа высокотехнологичных, профессиональных, и абсолютно неуловимых убийц.

Губернатор почти вместе со всей своей командой и даже семьей — экстренно уехал за границу.

На первый взгляд все было так, как и всегда. Шел снег. Его разгребали машины и тихо матерящиеся дворники. Работали офисы, магазины и малочисленные предприятия. Судебные приставы описывали имущество очередного должника. По новостям шли постоянные достижения народного творчества. Все шло своим чередом.

Город стоял абсолютно без управления — и никто этого не замечал.

* * *

Снова потянулись дни и ночи непрерывной работы. Теперь Марат вытаскивал не кого попало, а вполне конкретных людей, на больших должностях и с большими связями. Поначалу наблюдение за каждым из них было круглосуточным, но как только счёт перевалил за несколько сотен — это стало невозможным. Для обычных людей, но не для Юты. Она совершенно четко вела наблюдение, одна — за всеми сразу. Решения принимала молниеносно, ни с кем особо не советуясь. Только что был сигнал от человека, показывала картинка, шел звук, плясали на экране параметры — и нет: ни сигнала, ни картинки, ни звука…

Хорошо, если об очередной разорванной голове скажут где-то по новостям. Кратенько, без подробностей. Ну да, был… Ну вот, не стало…

Процентное соотношение было примерно таким — десять человек из ста сразу пытались донести какую-то информацию до сослуживцев, подчинённых или начальников. Эти десятеро погибали в первые сутки после внедрения Наблюдателя. Двадцать человек из оставшихся девяноста сразу и довольно явственно «перекрашивались», как генерал Попов, и искренне, потихонечку начинали работать против системы, их породившей. Они специально и громко говорили о вещах, которые, по их разумению, могли принести пользу будущему социалистическому государству.

Из оставшихся семидесяти — шесть десятков никак не проявляли себя. Вели вроде бы обычный образ жизни, на рожон не лезли. Как будто ничего не случилось…

Оставшийся десяток проявлял изрядную хитрость: чтобы и голова уцелела, и каким-то образом оповестить о своем положении хоть кого-нибудь. Они не бросались в первый же день писать ногой на бумаге "спасите-помогите". Нет, они довольно долго обдумывали свои действия, писали на компьютере с выключенным экраном, находили людей которые умели читать по губам, парочка даже отстукивала целые рассказы азбукой Морзе. Это было бесполезно, и даже в некоторой степени забавно — человек, пытающийся перехитрить смерть — всегда смешон.

Но что они могли сказать? «Меня похитила неизвестная сила, перенесла в непонятное место, я ничего не видел, слышал только голос, который предупредил меня, что скоро произойдет социалистическая революция, и что в меня будет внедрена наблюдающая аппаратура?» Может кто-то и воспримет это всерьез, и даже совершит несколько телодвижений, а потом голова «всерьез озабоченного» разлетится как арбуз, или он пропадет навсегда, просто закрыв дверь после доклада, или зайдя в кабинку туалета, или даже в момент телефонного звонка.

Страх сковал людей государственного масштаба. Некоторые из них, кожей ощущая опасность, пытались бежать. Ничего не объясняя, даже родным, даже не особо собираясь — пытались бежать за границу, но успевали максимум доехать до аэропорта.

* * *

Овод, Кунгур и Глок оповестили всех доверенных, что будет второе общее собрание. Марат был только за. Он вообще искренне радовался за единомышленников, если они проявляли хоть малейшую инициативу. Любая полезная инициатива приветствовалась. Даже самая рискованная. В конце концов — у Маузера и Люгера сейчас есть такие возможности, что они могут не опасаться любых последствий.

Собрание провели примерно в полночь, но уже не в гараже Двадцать Четвертого, а в помещении тира спортивного комплекса Евпатий. Набралось почти шестьдесят человек — все исключительно проверенные, надежные товарищи. Фактически — весь руководящий состав. И именно поэтому собрались в такое позднее время — у всех дела, дорога каждая секунда.

— Митинг объявляю открытым, — проворчал Глок, заняв место в президиуме. — Это будет именно митинг, потому что стандартное собрание подразумевало бы выборы секретаря, председателя и прочую чепуху… Поэтому объявляю митинг, то есть то же самое собрание, но без президиума. Товарищи, устраивайтесь поудобней, разговор будет только по существу. Первым начну я…

Алексей откашлялся, и попытался пригладить волосы.

— Я получил данные, что сейчас наш враг, то есть правительственные органы, стали пользоваться шифрованием по вопросам связанным с нашей организацией. Прошу обратить на это внимание. Нам, в свое время, потребовались годы, чтобы соратники поняли, что в условиях противостояния необходимо пользоваться своим шифром, жаргоном, условными обозначениями. Годы. А они это сделали, насколько мне известно — за один день. Я понимаю, что для нас это смешно, и товарищ Люгер сейчас обладает возможностями расшифровать любое засекреченное послание за секунды. Но, насколько мне известно, у нее тоже есть собственные пределы. Наш противник рано или поздно выработает стратегию и тактику борьбы. Они уже ее выработали. Давно. Все важные решения по нашим вопросам обсуждаются в специальных банях, где невозможна никакая запись. Вместо бумажных, электронных и даже телефонных средств — применяют гонцов, с устными распоряжениями. У них людей много, они могут себе это позволить. Так что мое предложение коротко и ясно: воспользоваться умениями товарища Маузера и Люгера, физически уничтожить в ближайшее время правительственную верхушку, и начать рулить самим. Легально. Этот вопрос ставлю на голосование в конце нашего митинга…. У меня все…

Вот так. Честно, прямо и решительно. Марат был готов расцеловать Глока. Какие же все таки молодцы. Какие, все-таки, рядом с ним классные люди…

— Следующий по списку выступает товарищ Кунгур, — громко объявил Глок.

Кунгур вскинул голову:

— Ну-у-у, — начал он. — Я согласен с Глоком, и хотел поднять тот же вопрос. У нас с Макаровым примерно такие же проблемы. Мы столкнулись с тем, что идеологическое оболванивание населения идет даже не через средства массовой информации, а через художественные источники. При всех наших усилиях мы не можем взять под контроль это явление, потому что оно управляется извне. Причем на уровне устного приказа. Поэтому я добавлю, что в случае, если мы решим немедленно взять власть — нам будет необходимо не просто уничтожить современного правительство, но и тотальный контроль над искусством, и уничтожение наиболее активных агентов пропаганды — начиная от журналистов, заканчивая писателями и музыкантами. Но это уже частности, поэтому хочу передать слово Юте Нечаевой, чтобы она точно прояснила нам ситуацию.

Юта, до этого погруженная в себя, с непонимание посмотрела по сторонам.

— А чего сразу я? — спросила она с недовольством. — Ладно, сейчас, погодите…

В воздухе словно запахло электричеством, этакая смесь озона и тлеющей проводки.

— В общем так, — начала Юта. — Способности у меня реально огромные. Даже сейчас, разговаривая с вами, я одновременно прослушиваю несколько миллионов телефонных линий, просматриваю несколько сотен тысяч видеокамер, веду разговоры с тысячами людей. Но способности мои ограниченны, это тоже факт. Самым слабым звеном являюсь я сама. Как, впрочем, и Маузер. Он может управлять определенными объемами и массами материи, но они четко ограничены. Вот что я скажу — как только мы тут возьмем власть — на нас обрушится весь мир. Так уж получилось, что в рамках нашей страны я практически неограниченна. Но весь мир контролировать не получится. Особенно сейчас, когда все переговоры пойдут в зашифрованном виде. Элита начала чувствовать опасность. Это так. Они ищут источник опасности — и скоро его найдут. К этому моменту мы должны быть готовы. Пока мы не готовы. У меня все…