Больше всего несчастных стариков потрясло не столько предательство черствой
невестки, как то, что их любимые внуки, шестнадцатилетний мальчик и тринадцатилетняя
девочка, отнеслись к происходящему равнодушно, без всякого сострадания к
беспомощному отцу. Это был полный крах.
64
Они безропотно забрали к себе сына, бережно ухаживали за ним, страдая от
беспомощности близкого человека, не понимая, откуда и за что свалилось на них такое
несчастье. Невестка, оставив за собой на содержание детей пенсию мужа-инвалида, прекратила с ними всякие отношения. Меньше, чем через год, в ее квартире появился
другой мужчина.
А старики Задирко продолжали принимать на себя удары судьбы. Весной Ивана
Федоровича парализовало, а летом Мария Максимовна уже хоронила своего Ванечку, одна-одинешенька, практически, без друзей и знакомых. Гроб провожали несколько
соседей. Ни внуков, ни невестки на похоронах не было. За время болезни старика от
одиночества и бессилия сильно сдал их сын. Он замкнулся в себе, ел мало и неохотно, стал избегать в своей комнате яркого света, лежал, уставившись затравленным взглядом в
одну точку, таял, буквально, на глазах.
Что только ни делала Марья Максимовна, каких только специалистов ни
приглашала, все было напрасно. Ее мальчику просто не хотелось жить. Честно говоря, ей
– тоже.
На похоронах сына было много бывших сотрудников. Дети пришли с цветами без
матери, получившей накануне в институте крупную сумму в виде единовременного
материального воспомоществования.
На кладбище сына подселили к отцу. Жизнь для Марьи Максимовны остановилась.
Внешне она очень изменилась. Дородная статная матрона превратилась в сутулую
сухонькую старушку, выходящую из дому только за продуктами или по другим
неотложным нуждам. С соседями в разговоры не вступала, нигде не появлялась и никого у
себя не принимала. По воскресеньям, независимо от погоды, навещала своих на кладбище.
Сидела на скамеечке с соседней могилки, сладко мечтала о времени, когда устоится земля
и можно будет поставить памятник двум самым близким существам на свете.
…Канули в Ле́ту научная работа и партийные собрания, детство сына и
заинтересованность коллег, влюбленность которых она старалась не замечать, домашние
хлопоты и всеобъемлющее чувство к тому, кого ей посчастливилось полюбить в юности.
Один раз – и навсегда. Полюбить – и суметь вызвать отклик в его сердце.
Мне бы на этом завершить свой рассказ. Об уверенной в себе прекрасной даме, которая когда-то неторопливо входила в нашу аудиторию, окидывала всех внимательным
взглядом своих серых, несколько выпуклых, с дивною поволокой глаз, и юноши-студенты
невольно умолкали, затаив дыхание. На них смотрела женщина их мечты, блестящая и
загадочная, подобная которой – если судьба будет к ним благосклонной! – непременно
встретится на их жизненном пути.
И о ее добром супруге, старом вузовском преподавателе, большом знатоке великой
русской литературы и ее богатейшего языка, с которым я много лет назад, когда на свет
появилась моя дочка, советовался, какое ей выбрать имя покрасивее: Анна-Мария, например, или звучное – Регина? И был неприятно удивлен, когда уважаемый педагог
вскользь осведомился:
– А у вас, что, Виталий, маму зовут Марией? Ведь вторая часть двойного имени, как правило, имя родственника, которое хотят в семье увековечить. Что до слова – Регина,
– продолжал он, – то оно, действительно, звучит звонко, только вот, знаете, отдает
немножко чем-то рвотным…
Мне бы закончить на этом, но самые страшные испытания ожидали Марию
Максимовну впереди. Она так и не успела поставить на могиле памятник. Жестокие
приступы атакующего полиартрита в считанные месяцы скрючили ее когда-то роскошное
тело. Она потеряла способность ходить, сутками маялась в безмолвной опустевшей
квартире. Какое-то время соседи из жалости приносили ей, всеми забытой, продукты из
магазина. А потом на горизонте появились потенциальные наследники: старшие сыновья
Ивана Федоровича от предыдущего брака. Они потихоньку спровадили Марью
65
Максимовну в интернат для престарелых, где она и завершила свои дни в полном
забвении.
Сегодня вряд ли кто-нибудь найдет могилы членов семьи Задирко. Они ушли в
полную безвестность. А я иногда вспоминаю эту цветущую, солнечную, элегантно одетую
женщину из моей студенческой весны, и никак не могу представить ее жалкой, всеми
забытой и беспомощной старухой, проведшей свои последние годы на не очень чистой
кровати, в дурно пахнущей комнате среди четверых, таких же, как и она, несчастных…
Мне почему-то кажется, что ей было там тяжелее всех. Угодить в такое скорбное
прибежище после долгих лет счастливой жизни – кто мог когда-нибудь предугадать
подобный финал?!
Недаром говорят, что определить, счастлив ли был человек, можно лишь после его
смерти, когда уже ничего в его судьбе не может измениться к худшему.
Что впереди – никто не знает.
…Когда она входила в аудиторию, все смолкали…
Конец.
===========
ГЕРОИЧЕСКАЯ ВДОВИЦА
(Заранее прошу прощения, если кого-то покоробит эта невыдуманная история. Издавна
неравнодушен к талантливым лжецам. Может, и вам понравится) Есть люди, которые всех вокруг считают дураками. Врут напропалую и думают, что кто-то в состоянии поверить их недалеким фантазиям, не отдавая себе отчета в том, что их безудержная ложь – прекрасная характеристика как мелкотравчатости их
мышления, так и крайне низкого интеллекта. Яркий пример тому – рассказ Нины
Еременко, вдовы маршала Андрея Ивановича Еременко, из газеты «Факты» №207 от
8.11.2002.
Многоопытная рассказчица познакомилась с будущим супругом в январе 1942 года, когда
шестнадцатилетней (?) выпускницей военно-фельдшерского училища стала его личным
врачом (???). Сорокадевятилетнему генералу понравилось, очевидно, как бережно
перевязывает симпатичная девчушка раненую ногу. Как вам такая врачиха?
Дальше – больше. По ее словам, она была столь боевой и отчаянной, что даже, лично
участвуя в сражениях (надо понимать, попутно с выполнением своих медицинских
обязанностей!), взяла в плен 22 немецких солдата и одного офицера. За что чуть было
Героя не получила… (Похоже на «Коня на скаку остановит…» – не правда ли?) В общем, фантазирует бабуля с боевым прошлым, сопровождала она своего маршала, как
«ангел-хранитель», пользуясь огромным уважением других военачальников. Тот же
Хрущев, например, подарил ей любимый аккордеон Паулюса (шестнадцатилетней девке!), а ее Андрею – фельдмаршальский пистолет. (Ну и мародеры – если это действительно
так!) Кстати, Хрущев, по ее словам, перед полководческими талантами Еременко
буквально трепетал. Он говорил:
«Ну, какой из меня, Андрей Иванович, военный?! Я умею только кукурузу сажать, поэтому любой твой приказ подпишу!» (Это тогда, когда он еще не побывал в Америке и
о кукурузе слыхом не слыхивал!)
Распри между Еременко и Жуковым она поясняла так: «… у них обоих были сильные
характеры!». Нашла кого и с кем сравнивать…
66
Далее она приводит целый ряд мелких, но многозначительных подробностей. В начале
50-ых Паулюс изъявил желание встретиться с генералом, который взял его в плен. Здесь
интересно, что Еременко ехал на эту встречу аж из Новосибирска, где командовал
округом. Не пленный – на поклон к своему победителю, а наоборот!
Оказывается, Паулюс при встрече с примчавшимся по его первому зову маршалом якобы
сказал: «Я благодарен судьбе за то, что меня взял в плен такой русский генерал!» (А как
там, интересно, трофейный аккордеон: вернулся ли он к хозяину?) Броз Тито подарил ее мужу позолоченный (?) портсигар, их детям – золотые швейцарские
