от того, с какой точки зрения на них смотреть. Если снизу – это одно, если с

господствующих высот духа – совсем другое. Есть, правда, и общее: все они, как правило, стоят значительно меньше того, чего они стоят…

В те годы, когда я получал среднее образование, проходила очередная реформа

просвещения, и мне – без малейшего на то желания! – довелось поучиться в шести разных

учебных заведениях. Мой класс переводили из школы в школу, и я послушно кочевал

вместе со всеми, пока не вырвался из этого порочного круга: устроился после восьмого

класса поближе к мамочке – разнорабочим консервного комбината и стал после работы

ходить на занятия в вечернюю школу рабочей молодежи. На семейном совете, правда, бабушка была категорически против:

– Боже мой, – причитала она, – неужели мы отдадим нашего мальчика к этим

хулиганам!

Но мамочка на этот раз поддержала меня, потому что в хрущевские времена

производственный стаж давал льготы для поступления в институт.

В общем, школу я окончил без особо впечатляющих результатов: ходить по

вечерам на танцы было значительно интереснее, чем сидеть в постылом классе.

В 1962 я поступил в Одесский холодильный институт, где опять-таки ничем

особым себя не проявил, кроме постоянных прогулов да шатания по Дерибасовской. Ведь

целью и смыслом моего существования тогда была не учеба, а загадочные существа

противоположного пола любой масти, калибра и упитанности. Все, что движется…

Здесь надо сказать, что со мной, очевидно, дурную шутку сыграли любвеобильные

отцовские гены: мой папочка по этой части был еще тот майстер, чем выгодно от меня

отличался, как мужчина, которого любят женщины, от того, кто безответно обожает их

сам…

Так что, если вы услышите о человеке, у которого большую часть жизни нижняя

половина тела руководила верхней – очень может быть, речь идет обо мне. Как говорится,

– нечего вспомнить, зато есть, что забыть!

Девушки девушками, но в Одесском холодильном в те времена было принято

заниматься столь важными делами в свободное от учебы время. А так как у меня

получалось наоборот, сей вуз решил со мной расстаться, причем, сделал это в такой

радикальной форме, что я и сам не заметил, как оказался в Погранвойсках СССР, в

Ленинаканском погранотряде.

После года службы на заставе был замечен и переведен в штаб отряда. Сначала –

старшим писарем-чертежником, затем, по чьей-то халатности, принял новейшую

кодировочную аппаратуру и был обучен работе на ней, не имея еще официального

допуска к государственным секретам. Стали оформлять его и растерялись: одесское

прошлое, мягко говоря, не безупречно (исключение из комсомола и института!), да к тому

же пятая графа…

Но новый кодировщик уже полным ходом работает на совершенно секретной

аппаратуре под названием «Фиалка», тихо напевая профессиональный шлягер:

«…лепестки фиалок опадают, словно хлопья снега на ковер, о минувших днях

напоминают, наш с тобой последний разговор…»

Предпринимать что-нибудь было поздно, бравые особисты плюнули и… оформили

допуск. А я случайно подслушал обрывок разговора майора-контрразведчика из

секретного восьмого отдела с командиром отряда. Он шел на столь повышенных тонах, что и в приемной было отчетливо слышно:

– Да вы с этим Бронштейном просто ох@ели! Единственный жид в погранвойсках

СССР – и того шифровальщиком поставили! Сбежит же падла – и правильно сделает!

На что полковник обреченно бубнил:

7

– Ну, в виде исключения… в виде исключения… способный парень… евреи ж тоже

люди…

Служил нормально, был принят в партию, гордился этим. Работа в штабе имела

свои маленькие преимущества. Получил доступ к гербовой печати части и как-то, желая

порадовать мамочку, написал ей на служебном бланке от имени командира погранотряда

благодарственное письмо за воспитание сына: «прекрасного советского человека, стойкого воина, являющегося примером для товарищей, командиров (?) и подчиненных».

Легко нанес чужую подпись, шлепнул печать и отправил домой почтой – ликуй, родная! А через пару недель со мной случилось единственное за все время службы чудо: поощрительный десятидневный отпуск с поездкой на родину.

Счастья полные штаны, приезжаю домой, внимаю маминым восторгам, умиротворен и расслаблен, и вдруг:

– Какой же молодец твой командир, сынок! Получила я от него такое чудное

письмо, читала всем на работе, наш комбинат тобой прямо гордится! И знаешь, я так

воодушевилась, что и сама написала ему теплый ответ: поблагодарила за внимание к

солдатам и их родителям, немножко рассказала, каким ты был в детстве, и даже вложила

вырезку из комбинатской газеты с текстом его благодарственного письма… Пусть

человеку тоже будет приятно!

Я сидел, ошеломленный, и тупо молчал.

– Мама, мамочка, что ж ты наделала, родная, – билось у меня в голове, – что же теперь

со мной будет, когда командир получит ответ на письмо, которое он не посылал?..

Нетрудно представить, что это был за отпуск и с каким настроением возвращался я

в часть. И, кажется, напрасно. Командир, расспрашивая, как я съездил домой, ничем не

показал, что ему известна моя проделка. Я даже подумал, что, возможно, мамин ответ, к

счастью, затерялся на длинном пути из Украины в Армению. И только в конце разговора

Борис Алексеевич, глядя мне прямо в глаза, доброжелательно заметил, что вполне

доволен моей службой и считает, что пришла пора послать моей маме благодарственное

письмо.

– Напиши его сам,– сказал он,– и дашь мне завтра на подпись.

А так как я, не поднимая глаз, подавленно молчал, веско добавил:

– Разве твоя мама не заслужила настоящей благодарности?

Вообще, оглядываясь назад, честно скажу, что мне очень везло в жизни на

порядочных людей. С тем же командиром моего погранотряда связана еще одна хорошо

запомнившаяся мне история.

Как-то уж так получилось, что мы с ним, несмотря на разницу в возрасте и

положении, по-человечески близко сошлись. Он долго приглядывался ко мне, потом стал

давать разные доверительные поручения, несопоставимые с моим служебным статусом.

Так, на третьем году службы я писал для своего полковника разные выступления и

доклады. Ему нравился мой слог, хорошо совпадавший с его речевым ритмом. Однажды

мне было поручено подготовить материал для выступления на активе Закавказского

военного округа о роли офицера в подъеме уровня боеготовности своей части или

подразделения. Я все выполнил, он прочитал, был очень доволен, с тем и уехал на

совещание в Тбилиси. А когда вернулся в отряд, буквально, сиял.

– Ну и молодец ты, Бронштейн,– гудел он своим командирским басом,– голова у

тебя варит нормально, мое выступление отметил сам начальник политуправления.

Попросил при всех, чтоб я повторил эпиграф к своему докладу и даже записал его себе в

блокнотик. Поблагодарил меня за отменное знание трудов полководца Суворова и

предложил другим тоже внимательно изучать тексты наших военных классиков.

С этими словами, командир вынул из кожаной планшетки папку с докладом и

любовно отложил в сторону первый листок.

8

– И как ты умудрился раскопать это в «Науке побеждать», – произнес он, и с

удовольствием прочитал:

– «Хороший офицер мне даст хорошего солдата, хороший солдат – даст нам победу!»

Я молча стоял у его стола, и у меня внутри все похолодело. А командир, желая мне

сделать приятное, вынул из кармана кителя нераспечатанную пачку моих любимых

сигарет «БТ» и щедрым жестом швырнул по гладкой поверхности стола в моем

направлении.

Неловко улыбаясь, я поблагодарил его, взял сигареты и повернулся, чтобы идти.