именинницу. Потом стали выяснять отношения: кому из нас оставаться здесь дальше.

Затем драка три на три в маленькой комнатушке. Естественное продолжение рубки в

коридоре общежития, где было как-то посвободнее. Крики девушек. И самое страшное –

падение в лестничный пролет с четвертого этажа ефрейтора Сливы из противостоящей

нам тройки. Девушки повыскакивали на шум из своих комнат. Драка шла в коридоре

полным ходом. Именинница догадалась вызвать такси и умоляла Диму немедленно

уехать. Кто-то из общежития позвонил в комендатуру и сообщил, что там идет драка

пьяных солдат с армейским патрулем. Уже через несколько минут грузовик с солдатами

комендатуры подъезжал к общежитию. Снизу закричали, что прибыли солдаты. Я понял, что это конец: мне ни в коем случае нельзя было попадаться в офицерской форме

настоящим патрулям – я был тогда кандидатом в члены партии и происшествие, связанное

с гибелью человека, влекло за собой самые тяжкие последствия. Мой друг, мгновенно

осознав это, дико заорал: «Ребята, садитесь в такси, я вас прикрою!», а так как нам было

неудобно бросать его и спасаться самим, то он прикрикнул на девчонок:

– «Забирайте их и ведите через черный ход к такси! Спасайте майора! Вам что -

непонятно, дуры?!».

История эта закончилась благополучно. Солдат, упавший в лестничный пролет, не

только остался жив, но даже ничуть не пострадал – пьяные хорошо переносят падения. Я с

Юрой Мельником попал на такси в часть, а остальные участники драки были задержаны и

препровождены в городскую комендатуру. Их поодиночке допрашивали и, как вы

понимаете, главным вопросом был один: назвать майора, который выдавал себя за

старшего патруля и смылся с места происшествия на такси. Меня никто не выдал.

Горжусь.

На следующий день, когда я принес командиру очередную порцию шифровок на

подпись, он спросил: известно ли мне, что мой дружок Дима Мечик отдыхает в

комендатуре, и знаю ли я вообще что-нибудь об этом?

– «Ведь там, кажется, был еще какой-то майор из нашей части», – озабоченно добавил

он, – хотелось бы знать, что это за мерзавец, который бросил своего друга в трудную

минуту…»

При этом он так внимательно посмотрел на меня, что мне ничего другого не

оставалось, как тут же во всем признаться.

– «Я так и думал, что это была форма нашего начальника штаба, – медленно произнес

подполковник, – бросает ее, мудак, повсюду, чтобы домой не таскаться… Так ты

говоришь, он кричал: – «Я вас прикрою! Спасайте майора!»? – восхищенно переспросил

мой боевой командир.

– «Вот тебе и плакса! С таким можно воевать – уважаю!» – вынес он окончательный

вердикт и послал дежурного офицера забрать Димку из гауптвахты.

С полгода спустя в нашей части произошло еще одно знаковое для нас с Димкой

Мечиком событие. Стрелялся Александр Дьяченко, первогодок из Ставрополя, нелюдимый, внешне высокомерный парень из профессорской семьи. Чистил в ружейной

комнате свой автомат, да вдруг приставил его к груди, навалился и нажал на спуск. Вся

54

казарма сбежалась на выстрел, один Димка не растерялся: стал мгновенно вызванивать

медиков. Дьяченко в тяжелом состоянии забрали в госпиталь, а на следующий день оттуда

сообщили, что самострел наш оказался невероятно удачлив: пуля прошла в нескольких

миллиметрах от сердца, каким-то чудом не повредив жизненно важные органы.

Порядок в армии в те времена был таков: если солдат стрелялся в не очень важное

для лишения себя жизни место, в конечности или еще куда-нибудь, это расценивалось, как

попытка к дезертирству, и после излечения такому бойцу светил срок. Выстрел же в грудь

или живот считался прямой попыткой суицида, и таких ребят, если они выживали, как

психически неполноценных, немедленно комиссовали из армии.

В случае Дьяченко, стрелявшегося в область сердца и только чудом не погибшего, все было настолько ясно, что уже через месяц он оказался с белым билетом в родном

Ставрополе.

Но это я забежал вперед. А тогда, на следующий день после попытки Дьяченко

свести счеты с жизнью, я рассказал Димке о звонке из госпиталя и поделился

соображениями по поводу того, что иногда действительно случаются чудеса. Ведь после

такого выстрела, по словам медиков, выживает, в лучшем случае, только один из ста

тысяч, и таким везунчиком как раз оказался этот профессорский сынок-придурок. И мы

теперь с Димкой останемся пахать в армии, а он вернется домой клеить папочкиных

студенток. На что Мечик, как-то странно на меня посмотрев, сказал:

– «А я в чудеса не сильно верю. Не думал тебе об этом говорить, но принесу сейчас

одну вещь, которую я вчера нашел в тумбочке Саши Дьяченко, и ты собственными

глазами убедишься, что никакой он не придурок. Везение у него действительно было, но

чудом там и не пахло. К нему он неплохо подготовился».

Мой друг отправился в казарму и через пару минут положил передо мной старую

тонкую книжонку в жестком потрескавшемся переплете.

«Что это?» – удивился я.

«Смотри сам, открой, где закладка!»– сказал Дима.

… В руках я держал анатомический атлас. Открыл в месте закладки, и у меня перехватило

дух: крупный цветной рисунок торса человека в разрезе четким штрих-пунктиром

пересекала острая, вдавленная в мелованную бумагу, карандашная линия…

Она проходила, не касаясь ни сердца, ни кровеносных артерий, ни развернутых

легких. И даже из спины выходила, заботливо минуя узел лопаточной кости.

– «Это же надо: так точно все рассчитать! – вмиг пересохшим голосом сказал я. – Как же

он все-таки рисковал. Ведь если б дрогнула рука или не точным оказался угол…»

– «Вот поэтому я никому, кроме тебя, не показал этот атлас. Парень крупно рисковал, и не

нам его судить. Я бы лично на такое не пошел, – жестко заключил мой товарищ, –

гражданка того не стоит».

Мы с Димой часто беседовали, делились своими планами и мечтами. Он бредил

мощными мотоциклами, его влекли девчонки и скорость. В части Мечика уважали и даже, несмотря на его хилое сложение, немного побаивались, считая психованным. Мне

помнится один момент – сейчас неудобно в этом признаваться – как мы с ним, когда

отношения СССР и США серьезно обострились из-за войны во Вьетнаме, написали

заявления с просьбой отправить нас к месту ведения боевых действий для оказания

интернациональной помощи нашим восточноазиатским братьям.

Боже, какими тогда мы были дураками!

«Есть ли у тебя какой-нибудь жизненный девиз?» – поинтересовался как-то Димка.

Я мучительно напрягся и с гордостью выпалил недавно вычитанное: «Быть, а не

казаться!»

«И у меня есть, – сказал Димка. – Как тебе: «В хилом теле – здоровый дух!»

Мне и теперь кажется, что лучше о моем армейском друге сказать было просто

невозможно. В его хилом теле действительно был в высшей степени здоровый, на зависть

55

многим – свободолюбивый и сильный дух. Интересно, как дальше сложилась его судьба, жив ли он, вспоминает ли армию? Прости меня, Димка, что мы потерялись…

***

Возвращаясь к теме разных хитростей с целью преждевременного завершения

армейской службы, не могу не рассказать еще одну, довольно остроумную историю

комиссовки из армии старшего писаря склада ГСМ рядового Пети Сихно – или Сахно –

уже не помню точно. Остролицый одессит с цепкими, буквально впивающимися в тебя

глазками, этот Сихно стал с какого-то времени, чем бы он ни занимался – стоял на посту, например, или дежурил по роте – совершать странные повторяющиеся движения рук: вроде ловить левой ладонью большой палец правой руки. Такая вот странная причуда.

Разговаривает с кем-нибудь и, будто забывшись, начинает ловить большой палец. Схватит

– отпустит, дернет снова – и опять отпускает…