пиджака. Теперь только я понял, почему соседство со своим бывшим студентом его не

сильно обрадовало. Заметив, что я обратил внимание на манипуляции со сладостями, Виктор Павлович неловко усмехнулся и, пытаясь превратить все в шутку, заговорщицки

сказал:

– «Какая все-таки это глупая штука – жизнь, Виталий… Помнится мне, в году 46-ом или 47-ом пригласили нас с Ремом как орденоносцев-фронтовиков на банкет в горком

партии по случаю какого-то праздника. Тогда все жили впроголодь, продукты только по

карточкам, а на столе – немыслимые для нас яства. И мы, молодые, сильные, голодные –

потихоньку, улыбаясь друг другу, таскали со стола конфеты, полные карманы набили и

уходили счастливые: так нам хотелось сладкого!

А теперь, кажется, круг замкнулся: я, старый профессор, заслуженный вроде

человек, делаю то же самое. Хочу порадовать свою старушку».

Эта встреча и конфеты, которыми старый ученый хотел побаловать свою

супругу, раз и навсегда смирили мою былую обиду: мало ли как бывает в жизни.

Он несколько раз обращался ко мне после этого с разными просьбами. Я, по

возможности, помогал ему в каких-то пустяках, был даже приглашен к нему домой, на

этот раз, уже в качестве желанного гостя, а не носильщика тяжестей, как четверть века

назад.

В своей книге он жаловался на то, что его предали ближайшие ученики, для

которых он много сделал. О руководстве института Ковалев отзывался не очень

уважительно. Его уходу на пенсию предшествовала затяжная война: профессор писал

повсюду письма с обличением существующих, по его мнению, беспорядков в институте.

Думаю, он был во многом прав, но его противники оказались в интригах сильнее. В том

числе, бывшие ученики, которым он дал путевку в жизнь.

На вопрос: предали они его или нет? – ответить теперь непросто. В трудное для

него время, когда все эти, им выученные, от него «отвалили», рядом оказался почему-то

тот, которого когда-то незаслуженно низкой оценкой подвел он.

Это был интересный и умный человек. Пусть и у него бывали ошибки – добрая

ему память!

================

В ХИЛОМ ТЕЛЕ

Так получилось, что после службы в армии мы с моим самым близким армейским

товарищем Димой Мечиком потеряли друг друга. Разошлись на долгие десятилетия, а

когда-то в неторопливых солдатских беседах так сладко отводили друг другу душу без

малейшей утайки…

Маленького росточка, внешне даже хилый, с явными залысинами на высоком лбу, Димка, на первый взгляд, производил невыгодное впечатление заурядного шибздика. Он

был меня моложе. Ко времени появления его в нашей части в Ленинакане, я уже служил

52

второй год. Никогда не забуду нашу первую встречу. Я принес командиру на подпись

шифровки, как вдруг в коридоре раздался какой-то шум, дверь резко отворилась и

дежурный по части старший лейтенант Сидошенко буквально за шиворот втащил в

кабинет плачущего навзрыд, упирающегося худенького солдатика. Слезы в армии

нечастое дело, и я обратил внимание, с каким недоумением глядит шеф на этого плаксу.

Солдатик, громко захлебываясь, причитал:

– «Я больше не буду, честное слово, это в первый и последний раз!», – и я был очень

удивлен, когда офицер доложил командиру суть его проступка. Оказывается, во время

обеда над ним решил подшутить сержант Дышлов, коренастый тупой битюг-старослужащий. Он незаметно поставил на место поднявшегося за хлебом Мечика миску с

борщом, тот, естественно, не заметил, а когда вскочил с мокрой задницей и увидел от всей

души веселящегося сержанта, ни секунды не задумываясь, схватил миску и вылил остатки

на голову глупого ветерана. В столовой поднялся страшный шум, оскорбленный в своих

лучших чувствах сержант набросился с кулаками на молодого солдатика, в общем, этих

мо́лодцев еле растащили, а так как рядовой оскорбил действием старшего по званию, за

что можно было и в дисциплинарный батальон угодить, его привели на разбор к

начальству. Командир принял соломоново решение: приказал дежурному офицеру

наказать обоих участников происшествия и со словами:

–«Боже мой, кого призывают сейчас служить в армию!» – вернулся к секретным

бумагам.

А через месяц, во время учений в Араратской долине, подобная ситуация странным

образом повторилась. Опять к командиру привели этого солдатика, снова он безутешно

рыдал горючими детскими слезами, уверяя командира, что подобное «никогда в жизни

больше не повторится!», но на этот раз история оказалась интересней.

Я вспоминаю нашего двухметрового повара, версту коломенскую, молдованина

Драгана из Бельц. Как наяву, вижу его, нетерпеливо размахивающего металлическим

половником на высокой ступеньке полевой кухни, и до сих пор не могу сообразить: каким

образом, в ответ на его реплику: – «А ну, давай миску живей, салага, маму твою я …», -

маленький Дима Мечик, безмерно скучавший по своей мамочке, умудрился подпрыгнуть

и нанести повару страшный удар в подбородок, повергший этого гиганта наземь, в

хлюпающую под кухней жижу?

Повара еле откачали, а командир, после довольно продолжительной беседы с

плачущим драчуном, вскользь заметил, что за пареньком стоит присматривать: как бы в

очередной раз во время такой вспышки у него не оказалось под рукой огнестрельного

оружия…

Дима был харьковчанином. Со временем мы подружились. Это был вполне

сформировавшийся благородный юноша. Он выручал других, даже рискуя собой.

Несмотря на невысокий рост и невзрачную внешность, твердый характер и непреклонная

воля неизменно выделяли его в любом обществе. Люди, способные на

самопожертвование, вообще не часто встречаются в нашей жизни. Однажды он серьезно

выручил меня.

Здесь надо сделать одно отвлечение. На моем рабочем месте, в предбаннике

каморки-пенала шифровальщика, в старом деревянном шкафу на проволочных плечиках

висела полевая форма нашего начальника штаба майора Сердюкова. Он облачался в нее

несколько раз в году во время тревог и учений. Зачем я отвлекаю ваше внимание такими

мелочами? Чтобы было понятнее, каким образом мне частенько удавалось прогуляться по

городу в прекрасной офицерской форме, сидевшей на мне лучше, чем на родном хозяине.

С ней, правда, не очень сочетались солдатские кирзовые сапоги. С 46-ым размером обуви

натянуть на себя 42-ой майорский мне не удавалось, но встречные военнослужащие, как

правило, не обращали на это внимания и охотно приветствовали молодого решительного

майора, спешащего по своим офицерским делам в сторону Текстиля – микрорайона, где

располагались девичьи общежития местного хлопчатобумажного комбината.

53

Однажды Дима пригласил меня участвовать в одном дружеском застолье. Сходить

на день рождения его девушки, жившей в общежитии в комнате с двумя подругами и

попросившей его прихватить с собой парочку дружков. А так как увольнительных у нас

не было, я надел свою майорскую форму, достал ребятам специальные повязки и под

видом патруля мы отправились в город.

Кажется, в тот день в комнате именинницы произошла некоторая накладка: к

моменту нашего прихода там уже шел пир горой – гуляла другая троица знакомых ребят

из нашей части. Увидев наш дружный патруль, они поначалу почувствовали себя

лишними на этом празднике жизни. Дело, как минимум, пахло гауптвахтой. Но когда они

узнали «майора», их ликованию не было границ – пьянку можно было смело продолжать!

Все, что было потом, мне запомнилось отрывочно. Сначала вместе пили за