Пока не совершила ошибку. Я нашла идеальную жертву – женщину, слишком измученную уходом за своим плачущим ребёнком, чтобы заметить, как я подсела к ней. Тяжёлая сумка была у меня в руках, и я уже отошла шагов на двадцать, как женщина заметила пропажу и стала причитать, что теперь у неё нет денег и она не сможет купить лекарство для своего больного ребёнка. Я подбежала к ней, протянула сумку и сказала, что, наверное, она просто упала. Она хотела поблагодарить меня, но я убежала – прямо к мистеру Гаддингу. Который всё видел.

Тогда я узнала, что улыбки Гаддингов никакого отношения ко мне не имеют. Им нужно было только набить свой карман, а я была всего лишь инструментом. Если я не выполняла свою работу – если хоть на секунду поддавалась доброте и состраданию, – прекрасно, но в тот день я оставалась без обеда. Или без ужина. И в наказание ночевала в промозглом подвале без окон.

После того случая Гаддинги вызывали у меня отвращение, но должна признать – они показали мне, как устроен этот мир. И научили, как в нём выжить. На этом я и должна сосредоточиться сейчас. Выжить.

– Не забудь, что я сказала, – шепнула я мечу, скользнув между палаткой кожевенника и цветочным ларьком, не сводя глаз со своей жертвы. На мужчине был ядовито-зелёный плащ, в толпе его не упустишь. Я приметила его у пивной, где он отвесил оплеуху курьеру, который не успел убраться у него с дороги.

Не то чтобы я старалась быть благородным героем, который крадёт только у плохих людей, потому что они этого заслуживают, – нет, я крала у таких же несчастных, как я сама. У тех, кто не сделал ничего, кроме того, что родился бедным, несчастным или не соответствующим ожиданиям, которые возложило на него общество. Воспоминания о том, что я делала для Гаддингов, до сих пор мучают меня, словно кусок гнилой кочерыжки, которую я всюду носила с собой и никак не могла выбросить. Но сейчас я предпочитала красть у тех, кто не стеснялся демонстрировать, какие они негодяи. Особенно у богатых негодяев, как этот тип.

Я сделала вид, что прохлаждаюсь у мастерской часовщика, пока человек в зелёном плаще разглядывал витрину. Меч у меня за спиной дёрнулся, что могло означать как предупреждение, так и беспокойство.

– Просто не лезь, – сказала я мечу. – Не пытайся помочь. Понял?

Меч снова дёрнулся, и я понадеялась, что в знак согласия. Тем временем человек в зелёном плаще перешёл к соседней шляпной лавке, хотя, скорее всего, он просто любовался своим румяным отражением в витрине, а не изучал товары. Через некоторое время он взял со стойки изумрудного цвета цилиндр и надел его на свою ухоженную блондинистую голову.

Шляпница тут же подбежала к нему.

– Отличный выбор, сэр. – Она расплылась в улыбке. – А как подходит к вашему восхитительному плащу!

Мужчина скорчил гримасу:

– Не уверен. Кажется, поля не вполне ровные. А лента чуть темнее, чем следует. – Он вздохнул, поправил цилиндр и повертел головой вправо и влево, придирчиво разглядывая отражение. – Полагаю, менее взыскательный покупатель остался бы этим доволен, но, боюсь, мне требуется нечто более изящное.

Смуглые щёки шляпницы слегка порозовели, и по тому, как напряглись её челюстные мышцы, я видела, как она сдерживается, чтобы не ответить.

Я подвинулась чуть ближе. Сейчас они оба заняты. Это мой шанс. К счастью, мистер Изящный носил свои часы наиболее демонстративным способом, и длинная серебряная цепочка свободно болталась и раскачивалась.

Когда мужчина слегка повернулся, указывая на очередной мифический недостаток цилиндра, я приступила к действию. Держась вне поля его зрения, я ухватила цепочку и потянула за неё так, как учил меня Гаддинг. Часы скользнули мне в руку. Один быстрый поворот – и застёжка расстёгнута. Сердце у меня колотилось так, словно готово было покинуть грудную клетку. Медленно-медленно, чтобы он ничего не заметил, я начала отступать. Я червяк, жучок, меня не видно.

И тут меч дёрнулся, чуть не выскользнув из-за воротника, и я вскрикнула.

Мужчина вздрогнул и отвернулся от зеркала. Увернуться я не успела – мне на плечо легла тяжёлая рука. Мужчина навис надо мной, его жёлтые усы дрожали.

– Что ты творишь?! – грозно спросил он.

Я попыталась спрятать часы за спиной, но он другой рукой тут же ухватил меня за запястье. Я охнула от пронзившей руку боли.

– Н-ничего. Вы уронили часы. Я хотела вернуть.

С той женщиной и больным ребёнком эта версия сработала, но этот человек явно не повёлся.

– Больше похоже, что ты хотела смыться с ними, – хмыкнул он. – Этого следовало ожидать. На этих рынках кишмя кишат воры вроде тебя. Ни дня не проработали – и думаете, что можете тащить чужое имущество, нажитое честным трудом. Что ж, посмотрим, как тебе понравится работать в эфирных шахтах. Я слышал, именно туда отправляют преступника-а-а-а… – Он сорвался на крик, когда у меня из-под пальто вдруг выскользнул меч и взмахнул сверкающим лезвием прямо перед его красным носом.

Мужчина сразу же отпустил меня и прижался к прилавку. Одна из шляпных стоек с грохотом рухнула. Мужчина и шляпница смотрели на меня – точнее, на меч – со смесью удивления и ужаса.

Раздались изумлённые крики, и я поняла, что меч заметили не только эти двое. Надо убираться отсюда! Но толпа уже напирала, зеваки и просто прохожие уже заинтересовались происходящим. А вдалеке послышалось что-то до жути похожее на свисток королевского констебля.

Я видела только один способ выбраться из этой кутерьмы – и ухватилась за рукоять меча:

– Унеси меня отсюда! Сейчас же!

В тот же миг мы взмыли в воздух, выше разноцветных палаток, выше фонарей, даже выше зданий. Постепенно мы остановились, ледяной ветер трепал мои кудри, а подо мной расстилался весь Ламлиль.

Сердце колотилось, а пальцы мёртвой хваткой сжимали рукоять. Летать вот так днём было ещё страшнее. Так высоко, свободно парить на такой грозной высоте. Но я висела на мече не только за счёт собственных мускулов. Видимо, его эфирная сила заодно делала меня легче воздуха. Я была словно облачко.

Только вот из-за этого меча моё очередное идеально спланированное преступление пошло прахом!

– Что это было? – потребовала объяснения я.

Меч направил мне в глаза солнечный зайчик, явно подмигнув.

– Ладно, хорошо, ты оперативно вытащил меня из этой передряги, но ведь по твоей вине я в неё и влипла, – сказала я. – Мне нужно золото! Серебро! Что-нибудь, чтобы отдать долг Софи.

Меч подпрыгнул в воздухе.

– Ты меня понял? – насторожённо спросила я.

Вместо ответа меч вдруг потащил меня в другую сторону, к мраморным особнякам и роскошным домам Антрекота.

– Куда мы летим? – спросила я, а мой пульс в этот момент побил новый рекорд. – Ты решил меня сдать?

Что мне было делать? Я не могла отпустить меч – я по-прежнему висела на высоте футов сто, а разбиться в лепёшку мне хотелось не больше, чем сесть в тюрьму. Я попыталась потянуть рукоять и развернуть меч в другую сторону, но он был непреклонен, и я приготовилась разжать руки, как только появится хотя бы призрачная надежда, что, упав, я не переломаю все кости. Но вместо того чтобы отнести меня к грозным воротам, меч взлетел ещё выше.

Я вдруг поняла, что он направляется к дворцу. Точнее – на самый его верх, где гордо стояла сверкающая золотом фигура с простёртыми над городом руками. Статуя Справедливости держала в одной руке весы, в другой – меч. Решительно вскинув подбородок, она смотрела на город пустыми глазами, но при этом словно наблюдала за мной, когда меч наконец опустил меня на маленький пьедестал.

Как только мои ноги коснулись каменной плиты, я отпустила рукоять. Какое-то время я просто переводила дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Мне казалось, что внутренности у меня перепутались не хуже нитей в старом замызганном клубке, и я даже не была уверена, что мне удастся их распутать. Что ж, по крайней мере, меня не арестуют. Я была высоко-высоко и смотрела на тайный мир крыш и горгулий.

Меч тем временем порхал вокруг, как беспокойный воробышек, указывая концом лезвия на статую Справедливости.