Он кивает. — Если бы ты осталась здесь, чувство вины съело бы тебя изнутри, — он попал в самую точку. Я слишком ошеломлена, чтобы ответить. Он говорит по собственному опыту, или меня снова так легко прочесть?

— Это гостиная, а кухня там, — я делаю движение вправо, меняя тему разговора, — хотя я не готовлю.

— Если бы ты попробовала мои блины, ты бы знала, что я потрясающий повар, — заявляет он, поднимая бровь.

— Ах, да. Если я правильно помню, они выглядели лучше размазанными по твоему лицу, — отвечаю я.

Он качает головой. — Ты представляешь угрозу. Я все еще не могу поверить, что ты это сделала.

Я пожимаю плечами и веду его по коридору в свою комнату. Он останавливается, разглядывая картины на стенах. — Кто это? — спрашивает он, указывая на мою детскую фотографию. Мне около двух или трех лет, у меня все лицо и тело измазаны шоколадным тортом. Он даже размазан по моим волосам.

— Это я.

— Ты была блондинкой? — спрашивает он, бросая взгляд на мои темные волосы, и при этом его брови хмурятся.

— Многие дети рождаются со светлыми волосами, а затем с годами они меняются. То же самое и с голубыми глазами, — я беру его за руку и оттаскиваю от стены стыда. Есть и другие неловкие фотографии, такие как фотографии средней школы с брекетами и прыщами, которые я не хочу, чтобы он видел.

— А это моя комната… Где мой отец-шериф вышвыривал моих парней за шиворот и потом долго со мной не разговаривал, — вспоминаю я. Стены моей старой спальни пастельно-персикового цвета, у окна письменный стол.

— Значит, их было много? — спрашивает Эйс.

— Что?

— Ты сказала «парней», я хочу знать, с чем я столкнусь.

Я снова закатываю глаза. — Их было немного, и ни один из них не был серьезным! — ни один из них не заставил меня чувствовать. Эйс поворачивает голову, чтобы подавить появляющуюся ухмылку.

Он пробегает пальцами по дневникам моей мамы на прикроватном столике. Я не виню его, они действительно прекрасны. Обложки разных цветов украшены элегантными плавными орнаментами из переплетенных арабесок. Мой папа всегда покупал дневники для моей мамы. Он сказал, что ее слова должны принадлежать чему-то столь же прекрасному, как и их значение.

Должно быть, мой отец принес их в мою комнату. Он никогда не спрашивал, почему я их не читала. Я не уверена, читал ли он их сам. Раньше я проводила бесчисленные ночи без сна, восхищаясь обложками, проводя по ним пальцами, гадая, что за ними спрятано. В тот день, когда я решила переехать в университет, я убрала их на чердак.

— Дневники моей мамы, — говорю я, — я их еще не читала.

Эйс смотрит на меня. — Почему?

Я пожимаю плечами и подхожу к нему. — Какая-то часть меня думает, что если я позволю себе прочитать их, то полностью ее потеряю, — я качаю головой, — я не знаю… это глупо.

Эйс встает передо мной. — Зачем ты это делаешь? — спрашивает он, убирая прядь волос мне за ухо. Он держит мое лицо в своих ладонях, — почему ты пытаешься принизить то, что явно много значит для тебя?

Я опускаю взгляд в пол. — Я не знаю. Потому что это глупо…

— Я не думаю, что это глупо, — резко отвечает он. Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом — я понимаю, что ты имеешь в виду. Как будто есть часть ее, которую ты все еще не знаешь, и когда ты раскроешь эту часть, больше ничего не будет.

Я наклоняю голову, анализируя его слова. — Да.

— Но даже если я понимаю, я не думаю, что это правда, — продолжает Эйс, — особенно не словами. Если ты будешь читать одно и то же снова и снова, ты все равно будешь каждый раз интерпретировать это по-разному. В этот день будет что-то, что найдет у тебя отклик, независимо от того, зависит ли это от твоего настроения или от того, что ты пытаешься найти, — подушечка его большого пальца касается моей скулы, — и даже если ты все еще думаешь, что потеряешь ее после того, как закончишь дневники, ты можешь читать по одному слову в день. Тебе понадобится вся твоя жизнь, чтобы пройти через это, — заканчивает он с искренней улыбкой.

— Почему ты всегда говоришь правильные вещи? — я вздыхаю, уголки моих собственных губ приподнимаются.

Эйс пожимает плечами. — Может быть, это потому, что я все делал неправильно.

Есть краткий миг, прежде чем наши губы встречаются, когда мелькает проблеск его настоящего «я» — темнота, раскаяние и полумрак хаоса. Я встаю на цыпочки и прикасаюсь губами к его губам. У него вкус отчаяния и саморазрушения. Я пробую себя в нем.

Эйс целует меня, сначала нежно, а потом с чистым голодом, как будто его всю жизнь обделяли, лишали меня. Как будто он прятался очень долго. Как будто он увядал, а теперь борется за жизнь.

Его мозолистые руки спускаются к моим бедрам, прижимая меня к стене и сжимая крепче. Заставляя меня забыть все, что произошло сегодня. — Скажи мне остановиться, и я остановлюсь, — он кладет одну из своих рук на внутреннюю сторону моего бедра. Внутри меня вспыхивает пламя. О мой…

— Не останавливайся, — бормочу я ему в губы, не в силах сказать что-либо еще. Не в силах сказать ему, как сильно мне нравится эта его сторона. Не в силах сказать ему, как сильно он мне нравится. Осторожная, нежная, заботливая сторона, чем больше времени я провожу с ним, тем больше он оказывается совсем не таким, как я думала.

Я крепко зажмуриваю глаза. Быть с Эйсом — это как глоток свежего воздуха после того, как я так долго тонула. И здесь, с ним, я наконец-то живу, а не существую.

Слезы текут по моему лицу. Заметив смену моего настроения, Эйс отстраняется.

— Калла, мы не обязаны ничего делать, если ты не хочешь. Блядь… Мне так жаль. Мне не следовало этого делать, — он опускает руки по швам и делает шаг назад. Пламя гаснет.

Я встречаюсь с ним взглядом. От того, как он смотрит на меня, у меня кружится голова. — Эйс, я хочу. Я действительно, очень хочу.

Его брови сходятся вместе. Он подносит руку к моей щеке и смахивает слезы. — Скажи мне, что ты чувствуешь.

Я качаю головой, не зная, как даже начать это объяснять. — Быть с тобой так не просто. Я не могу контролировать свои эмоции.

— Мне знакомо это чувство, — говорит он. Я беру его за руку и притягиваю ближе.

Эйс смотрит на меня с сомнением.

— Пожалуйста, не останавливайся, — умоляю я. И притягиваю его губы к своим. На этот раз он целует меня нежно, наслаждаясь каждым мгновением, когда его губы скользят по моим, и он нежно прикусывает мою губу. Он поднимает меня, и я обхватываю ногами его талию.

Эйс глубоко вдыхает, и я чувствую его толстую эрекцию напротив себя, твердую, как сталь. Я провожу мягкими поцелуями по его подбородку, обеими руками обнимая его за шею. Он укладывает меня на кровать, и я снимаю футболку, обнажая красный комплект, который привел нас сюда. Его глаза изучают меня, и его острая челюсть напрягается. Я полностью обнажена под его пристальным взглядом.

Он уже видел тебя голой.

Неосознанно я прижимаю руку к груди, чтобы прикрыться.

— Нет, — заявляет Эйс и берет меня за руки, фиксируя их по обе стороны от меня. Он наклоняется и касается теплыми губами впадины у меня на шее, а затем спускается вниз по груди.

Каждый поцелуй аккуратный, нежный. Мое сердцебиение учащается от его прикосновений, и он это знает. Жар расцветает у меня между ног, и я умираю от желания, чтобы он прикоснулся ко мне там.

Он проводит указательным пальцем по материалу моего лифчика, и я вздрагиваю. Эйс продолжает покрывать поцелуями мое тело, заставляя меня тяжело дышать.

— Все в порядке? — он теребит пальцами мои трусики и поднимает глаза, чтобы встретиться со мной взглядом. Я киваю, прикусив губу. Он опускает рот, снимая их зубами, и хриплый звук вырывается из его горла.

Он целует и лижет обнаженную кожу внутренней части моего бедра, и я задыхаюсь от ощущения покалывания, нарастающего во мне. Затем, медленно, он на дюйм приближается к тому месту, где я нуждаюсь в нем больше всего, и я задыхаюсь, когда он накрывает мою плоть, посасывая и вращая языком, заставляя мои глаза закатиться.