— Мы возьмем что-нибудь поесть, — он снова берет меня за руку, жест становится чересчур приятным. Я могу привыкнуть к этому, и это пугает меня до чертиков, — это нормально? — спрашивает он, глядя на наши руки. Я слегка киваю ему, это более чем нормально.

Эйс вспыльчив и импульсивен. Он действует мне на нервы больше, чем кто-либо другой. Он хаотичный и полон острых углов, но в нем есть что-то такое, что заставляет меня возвращаться за чем-то новым. Возможно, дело в том, что я вижу в нем так много самой себя.

Похоже, мы оба пытаемся найти свое место в этом мире. Возможно, мы надеемся на то, чего не существует, на чувство причастности или, может быть, на что-то, что подскажет нам, что мы на правильном пути.

Мы прогуливаемся по пустым парковым полям, не торопясь добраться до места назначения. Я украдкой бросаю взгляды на Эйса, на темную щетину, пробивающуюся сквозь его кожу вокруг рта. На то, как его грудь вздымается при каждом вдохе. Он время от времени бросает на меня быстрый взгляд, как будто он пытается что-то понять.

— Эйс?

— Что?

— Почему ты думаешь, что ты плохой человек? — спрашиваю я. Его пальцы сжимаются вокруг моих, и я чувствую, что это не тот вопрос, на который он хочет ответить. Наступает многозначительная пауза, и я предполагаю, что он не собирается отвечать.

— Я совершал аморальные поступки. Вещи, о которых я не могу заставить себя даже говорить. Кому угодно, — наконец говорит он. Его рот сжимается в мрачную линию, и он смотрит вдаль. Мои мысли возвращаются к тому, что Логан сказал на игре.

— Разве мы не все так поступали? — наконец спрашиваю я.

Тишина окутывает нас своей вездесущностью, и я практически слышу, как наши сердца бьются в унисон. — Нет, Калла. Не так, — он останавливается, поворачиваясь ко мне лицом. В его глазах слишком много горя и ярости. По отношению к кому? Самому себе?

Эйс открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но потом закрывает его, изо всех сил пытаясь заговорить о своем прошлом. Я понимаю. Я понимаю, каково это — не хотеть говорить о душераздирающих событиях. Я знаю, каково это — винить себя, потому что, если бы не я, моя мать была бы все еще жива.

У меня нет времени обдумывать, что я делаю, прежде чем я протягиваю руку и провожу пальцами по его скулам. Его кожа горит под ними, и когда его глаза встречаются с моими, они полны непристойных обещаний. — Эйс, мы все совершаем плохие поступки. Но не все плохие вещи делают нас плохими людьми. Искупление возможно.

Мгновение он ничего не говорит. Тишина между нами говорит тысячу слов. — И иногда худшие вещи, которые мы совершаем, приводят нас к лучшим вещам, которые с нами случаются, — добавляю я, вспоминая разговор с Тео.

Эйс тянется к моей руке, той, что все еще лежит на его щеке. Он пропускает сквозь нее пальцы, поднося к своим нежным губам.

Дыши, напоминаю я себе, тебе нужен воздух, чтобы жить. Мягкое прикосновение его губ к моим пальцам вызывает во мне дрожь. Это исчезло так же быстро, как и появилось, и мне остается гадать, было ли это вообще реальностью или частью моего воображения.

Эйс выбирает маленькую пиццерию и придерживает для меня дверь. Атмосфера интерьера, ее аппетитный аромат пиццы, приготовленной на дровах, еще больше проясняет, что я умираю с голоду. Хотя я не уверена, что еда полностью удовлетворит меня. Возможно, я изголодалась по чувствам в компании Эйса.

Он кладет руку мне на поясницу, когда я прохожу мимо него, и от этого прикосновения во мне разливается тепло. Внутри не так много людей, и он ведет меня к месту у окна, откуда открывается вид на пустынную улицу.

— Тебе нравится драться? — спрашиваю я после того, как мы заказываем еду. Я кусаю соломинку и смотрю на Эйса.

Он смеется, но смех не доходит до его глаз. Вместо этого он служит барьером между его истинными эмоциями. — Не так, как я это делаю, — отвечает он, и я не совсем понимаю, что он имеет в виду.

— Но ты делаешь это почти каждые выходные, — говорю я, пытаясь понять его, пытаясь узнать его получше, потому что что-то продолжает стягивать нас вместе, как резиновая лента. Мы отстраняемся, а затем возвращаемся назад.

— Мне нужны деньги, — говорит он. Я понимаю, что он, должно быть, много получает за один бой. Я вспоминаю, сколько людей делали ставки несколькими стодолларовыми купюрами на его последнем матче. Но зачем ему столько денег?

Как будто он знает, что я собираюсь спросить, потому что он направляет разговор в другое русло. — Специализируешься на журналистике?

— Как ты узнал? — спрашиваю я, и он пожимает плечами, как будто это очевидно.

— Ты читаешь другие книги? Ну, знаешь, кроме автобиографий? — спрашиваю я. Я не знаю, почему я продолжаю поднимать этот вопрос. Может быть, это потому, что вы знаете человека намного лучше, если знаете, что он читает и почему.

— Если ты читаешь только то, что делают все остальные, ты можешь думать только о том, о чем думают все остальные, — говорит он, но это не отвечает на мой вопрос. Почему он должен быть таким? Расплывчатый в своих ответах, почти отбрасывающий мои вопросы, но, тем не менее, все еще дающий жалкий ответ.

— Почему журналистика? — спрашивает меня Эйс.

Я пожимаю плечами. — Это свобода. Я могу путешествовать по всему миру и внутренне жить своими собственными словами в надежде что-то изменить на этом пути.

— Было бы странно, если бы я сказал, что ожидал такого ответа?

— В каком смысле? — спрашиваю я.

Эйс улыбается. — У меня такое чувство, что ты не из тех, кто слишком долго остается на одном месте.

Я наклоняю голову, изучая его. Похоже, он очень многое во мне понимает. Неужели меня так легко прочитать?

— А как насчет тебя? — спрашиваю я, — ты тот, кто остается на одном и том же месте, или ты находишь это скучным и однообразным?

— С моей стороны было бы эгоистично сказать, что я такой же, как ты.

Мне любопытно узнать, что его сдерживает, но я стараюсь не совать нос не в свое дело. — Может быть, нам следует время от времени быть эгоистичными, — говорю я. Прежде чем у него появляется возможность ответить, официант приносит нашу еду.

Мы едим в тишине, или я ем, а он наблюдает за мной. Когда мы заканчиваем, мы не спеша возвращаемся в дом, его рука переплетается с моей. Меня пугает, как сильно я наслаждаюсь присутствием Эйса. Он заставляет меня нервничать, но в то же время возбуждает. Как будто самой загадки недостаточно, чтобы убежать от нее.

— Могу я воспользоваться твоим душем? Тот, что наверху, сломан, — спрашиваю я, когда мы заходим внутрь, и он кивает.

Его ванная комната огромна, особенно душ. Здесь с комфортом могут разместиться пять человек. Я беру гель для душа, который лежит на полу в душе, нюхаю его. Ароматы древесных цитрусовых кружатся впереди и вокруг, наполняя душ его ароматом.

Когда я выхожу из ванной Эйс стоит у шкафа и снимает футболку. Как будто он чувствует мое присутствие и поворачивается, и его глаза сканируют меня. Я не двигаюсь, то, как он смотрит на меня, намекает на незнакомое желание. Я намереваюсь отвести взгляд, но не могу. Я застряла, застыла в его существовании.

Звук его телефонного звонка пугает нас обоих, и он отводит от меня глаза. Достав его, он мельком бросает взгляд на экран. Я не вижу, кто это, но его лицо напрягается. Он шагает к задней двери и открывает ее. И закрывает ее за собой, но я слышу слабые слова. — Эй, детка, все в порядке?

Детка? Я стою там, застывшая во времени. Чувствую себя глупо. Так невероятно глупо.

Эйс возвращается, и я жду объяснений, но он их не дает. Он мне ничего не должен. Он мне ничем не обязан. — Извини, мне нужно идти, — он берет ключи с тумбочки и перекидывает футболку через плечо.

Глядя в окно, я наблюдаю за заходом солнца. Это нежный оттенок темно-оранжевого и розового. Жаль, что через несколько коротких мгновений он погрузится во тьму, как это обычно бывает со всеми хорошими вещами.