Из тех разговоров, что нам удалось подслушать, четкой картины происходящего за лагерным забором не складывалось, как бы мы с Серегой не старались сложить услышанное воедино. Душегубы из разных групп постоянно путались в своих словах, а, возможно, и просто привирали, что не делало им чести, а нам не упрощало нашей задачи. В идеале Серега со дня на день собирался покаяться перед Князем за свой побег и попроситься обратно, тем самым имея возможность выходить на улицы вместе со всеми. Мне правда не верится в то, что Князь его отпустит, но попытка не пытка, как говорится.

Хотя…здесь попытка загладить свою вину может за секунду перерасти в пытку, издевательства и глумления над тобой со стороны потерявших человеческие черты душегубов.

— Значит, ничего с-существенного. — Саша подкидывает теннисный мяч вверх и, с легкостью поймав его, подбрасывает снова. — М-может ну его этот сбор информации? П-просто сбежим из лагеря и в-все. А там…ч-что будет, то б-будет.

— Не вариант, — говорю я, качая головой.

— П-почему нет? Ты два года как-то в-выживал в этом месте. Один. А теперь нас будет т-трое.

— Четверо, — поправляет его Серега.

Его голос звучит сипло и глухо.

— Я о-оговорился…

Саша заикается с самого детства. Он мог выучить стихотворение и рассказать его, ни разу не запнувшись, но излагать собственные мысли без постоянного повторения первых слогов слов он научился только классу к седьмому, а может, восьмому.

— Мы М-Машу не оставим з-здесь…

Но когда Саша волнуется, заикающийся мальчик вновь возвращается на свое место.

— Даже если забить на сбор информации, — начинаю я, встав у решетки так, чтобы видеть и Сашу и Серегу, — уходить из лагеря пока мы не подлечились — самоубийство.

Серега дотрагивается до своего плеча. Семен говорил, что для его восстановления потребуется еще несколько недель — которых, разумеется, у нас нет — и что без должного ухода и лекарств Сереге будет худо. Это прозвучало как некий намек на то, что о наших планах ему известно, и он настоятельно не рекомендует воплощать их в жизнь.

— И в-все же…

Неожиданно тишину тюрьмы разрезает звонкий скрип — это открылась входная дверь. Я прислушиваюсь. В нашу сторону направляются человек пять. Интересно, зачем так много? Неужели Князь решил почтить нас своим визитом в компании Дмитрия, Семена и двух охранников?

Когда мне удается разглядеть силуэты подошедших к решетке фигур, то становится ясно, что я ошибся. Это пять охранников. Без Князя. Без Дмитрия. И даже без Семена. Один из них открывает нашу дверь, четверо других направляют на меня и Сашу автоматы.

— Младшенький, — произносит один из них, дергая дулом автомата в сторону Саши, — выходи. Потолкуем.

Я оглядываюсь на брата и закрываю его собой, напрягшись.

Зачем он сдался Князю?

— Не боись, старшой, — заулыбавшись, протягивает душегуб, показывая мне ряд темно-желтых зубов.— Братика не обидят.

— К-Костя?..

Я и не думаю отступать, отдавать брата на растерзание, пока Саша не выходит вперед, обернувшись к своим конвоирам спиной.

— Не глупи, — шепотом говорит он мне. — Тебя изобьют, а меня все равно заберут. Ни к чему тебе лишние травмы.

Хочется возмутиться, но я задыхаюсь в собственной нерешительности. Саша прав. Он оборачивается лицом к выходу, оставляя меня позади.

— Подними руки к голове, — приказывают ему, и Саша повинуется.

— Вот и чудненько, — произносит тот, кто открывал дверь. — Давай без глупостей, мелкий. Иначе бам, и все.

Когда Саша оборачивается ко мне, я зачем-то киваю ему, словно могу этим чем-то помочь брату.

Причину, по которой Сашу отделили от меня, я узнаю вечером, когда меня и Серегу привели к Князю.

Лидер лагеря сидит на своем месте, вальяжно закинув ногу на ногу и попивая из грязной кружки горячее подобие чая. Смотря на нас, он улыбается, но ничего не говорит. В его глазах мерцают блики какого-то животного удовольствия.

— Переживаешь? — спрашивает он у меня. — За брата.

— А должен?

Князь пожимает плечами и отставляет от себя кружку.

— Это твое дело: переживать или нет.

Он говорит это таким тоном, что у меня по спине прошел озноб.

— Где он?

Усмехается, гад. Смеется надо мной, дождавшись от меня нужной ему реакции.

— Он в лагере.

Не нравится мне выражение его лица.

— Но ты его больше не увидишь.

Я с силой стискиваю зубы.

— Где мой брат? — процеживаю я каждое слово. — Тронешь его хоть…

— Пальцем? Ногой? Ножом? Автоматом? — перечисляет Князь, выходя из-за стола. — И что ты сделаешь, если трону?

Он усаживается на край своего стола, скрещивая на груди руки.

— У тебя больше нет преимущества, Костя. Прошло то время, когда мне от тебя было кое-что нужно.

Я напрягаюсь и, к своему собственному разочарованию понимаю, что от его слов я ощутил страх.

— Теперь это ты нуждаешься во мне, а не наоборот.

Он блефует.

Я пытаюсь внушить себе это, но то, с какой надменностью он смотрит на нас, заставляет меня внутри трястись от ужаса. Я знаю, на что Князь способен в моменты безумства. Я собственными глазами видел это. И не раз. И я принимал в его играх участие, о чем, наверное, когда-нибудь пожалею.

— У меня к вам, молодые люди, деловое предложение. Не думаю, что вы захотите от него отказаться.

Суть дела Князь излагает сухо и технично.

Мы были нужны ему для вылазок в город.

— Я правильно понимаю? Твои душегубы не способны найти выход отсюда, и ты решил просить нашей помощи?

Играть с Князем себе дороже, но показывать ему свой страх намного хуже.

— Нет, Костя. Ты неправильно меня понял. — Князь отталкивается от стола. — Мне нужен не выход. Не-ет, не он. Какой смысл в выходе, Костя? Что мне делать на поверхности? Там, — Князь указывает на потолок, — я никто. А здесь я Царь и Бог. Меня слушаются. Меня уважают. Меня боятся.

Последнее он произносит с особой кровожадностью.

— Я такое на гниль верхнего города не променяю.

— Что тогда ты ищешь в Клоаке? — спрашиваю я.

Серега все это время молчал, но тут решает подать голос.

— То, ради чего мы каждый день бродили по улицам с картами, так?

— Верно, — соглашается Князь. — Но что это такое скажу только в том случае, если вы согласитесь сотрудничать.

— Сотрудничество не совсем правильное слово, не находишь? — Серега передергивает плечами. — Ты принуждаешь нас.

— Ну-у, — протягивает Князь, пожимая плечами, — есть такое.

— Ты не боишься выпускать нас за пределы лагеря? — спрашиваю я у Князя. — Мы можем сбежать.

— И ты бросишь своего брата здесь?

— Я вернусь за ним.

— Я убью его раньше.

Во рту у меня начинает горчить.

— А ты, — обращается Князь к Сереге, — бросишь ее? Я о Маше. Не бросишь же. Раз не бросил там, в метре от свободы, то и тут не оставишь.

Мы и в самом деле в безвыходном положении.

— Вот видите. Настало мое время диктовать условия. Но оно, на ваше счастье, всего одно: поможете мне, и я позволю вам искать выход. Полная свобода действий за пределами лагеря. Душегубы вас трогать не будут. А вот с «горожанами» уж сами договаривайтесь.

Значит, где выход, он все-таки не знает. Иначе бы сказал, что покажет нам его в обмен на помощь.

— Не условие, а прям сказка, — не выдержав, ерничаю я.

— Все ради моих дорогих друзей.

Князь протягивает в нашу сторону руку, будто для рукопожатия. Вот только наши с Серегой запястья скованны за нашими спинами.

— Ой, запамятовал, — смеется Князь. — Извините мне мою бестактность. И все же, как вам мое условие?

Я смотрю на Серегу, а он на меня.

— Сколько человек будет в группе? — уточняю я.

— Только вы двое.

Я думал, он разделит нас и представит к нам своих душегубов.

— Мы вдвоем долго будем прочесывать город,— говорит Серега.

— Есть в моих мыслях несколько мест, которые стоит проверить в первую очередь.