Помня о том, что Вика должна вот-вот присоединиться к нам, я обдумываю вещи, которые нам следует обсудить в первую очередь. А именно, наш побег. Может «побег» и звучит чересчур деловито, но я не собираюсь сидеть в этом лагере и ничего не делать.

Вика присоединяется к нам минут через десять.

Первым делом мы расспрашиваем ее о прошлой ночи и узнаем, что их группа благополучно добралась до лагеря без всяких потерь.

— После того, как вы вышли на той станции, поезд поехал дальше, и мы проехали еще несколько станций. Были подземные и…наземные, — Вика растягивает слова, задумчиво вспоминая события недавнего времени. — На одной из наземных мы и вышли, когда заметили свет.

— Свет?

— Да. Много света.

— Это был лагерь? — предполагаю я.

И оказываюсь прав.

— Ага. Если честно, то мне даже подумалось, что мы как мотыльки на него слетелись. — Вика смущенно поправляет волосы. — Представляете? Вокруг тьма непроглядная, и вдруг!.. Свет. Мы сомневались, стоит ли выходить из вагона, но Семен сказал, что нам нужно идти к тому месту, где есть свет. И мы вышли.

Значит до конечной станции или депо они так и не доехали. Что же тогда случилось с машинистом? Ему удалось безнаказанно покинуть поезд? Он был единственным человеком, у которого можно было выведать хоть какую-то информацию.

В отличие от меня, Тоху интересует кое-что другое.

— А кто такой Семен?

По описанию, которое дает Вика, подходит тот, кого я окрестил «мать Тереза». Он примерил на себя роль лидера и благополучно привел оставшихся в первом вагоне людей в лагерь, в котором их всех встретили с распростертыми объятиями. Даже не смотря на то, что уже была глубокая ночь, не весь лагерь спал. В том числе не спал и Князь.

— Утром меня привели к нему, — продолжает Вика. — Мы поговорили немного, он спрашивал о том кто я и чем занимаюсь. А так же о том, чем могу помогать в лагере. Стыдно признаваться, но…умений у меня немного.

— Поэтому тебя поставили на кухню, — говорит Тоха немного издевательски.

Будто насмехаясь над ней.

Вика краснеет от злости, глаза у нее блестят от ярости.

— Думаешь, на кухне так легко? — спрашивает она сквозь зубы. — Постой часами на ногах, не имея возможности присесть, да еще улыбайся всем, будто каждый мимо проходящий твой друг.

— Да расслабься ты… — Тоха идет на попятную. — Я ж ничего такого не сказал. Кость, скажи ей!..

— Успокойтесь оба. Вика, где остальные люди из вагона?

— Не знаю. Никого из них сегодня не видела.

— То есть как? Никто из них не приходил есть?

Что-то не складывается… Где они могут быть?

Вика качает головой.

— Может их распределили куда-то еще? — предполагает она. — Князь сказал, что каждый будет заниматься делом, которое окажется ему по силам.

— Князь сказал то… Князь сказал се… — Тоха скрещивает на груди руки. — Почему вообще его нужно слушаться и делать так, как он говорит?

— Потому что он здесь главный. — Вика озирается по сторонам. — И говори тише. Или ты хочешь, чтобы тебя все услышали?

— Ну услышат, и дальше что?..

— Она права, — говорю я, стараясь понизить градус накала их общения. — Мы не знаем, как люди к нему относятся. Давай не будем провоцировать конфликты раньше времени. Вика, тебе удалось что-то узнать об этом месте?

Вика рассказывает нам о каких-то жетонах, которые люди должны искать и приносить Князю.

— Я если честно мало что поняла из его рассказа. Переспрашивать не стала, понадеявшись, что кто-то после мне объяснит поподробнее, если я спрошу. В общем, люди выходят за пределы лагеря днем и ищут жетоны. К вечеру возвращаются обратно. А утром все заново начинается.

— Зачем кому-то искать какие-то жетоны в городе?

— Князь сказал, что выбраться из города можно только отдав ему десять жетонов.

Значит, нас похитили. А раз так, то побег уже не кажется мне чем-то надуманным. Я рассказываю о своем намерении выбраться из этого города в ближайшее время в надежде на то, что они последуют за мной.

— Значит, ты думаешь, что у нас есть все шансы на успех? — спрашивает Вика. — Н-но ведь для этого нам придется попасть в метро.

— Точно, — поддакивает ей Тоха. — Я туда не вернусь, так и знай.

— А как ты собираешься выбраться отсюда, если не через туннели? — задает ему вопрос Вика, явно раздраженная его ребяческим поведением. — У тебя есть другие варианты?

— Пока что нет, но… Это просто обмозговать нужно. Всегда ведь есть запасной выход. — Тоха выразительно поднимает вверх палец, словно только что нашел ответы на вопросы вселенского масштаба. — Я почти уверен, что из этого места есть какой-то другой путь. Обходной.

— Было бы хорошо, — говорю я, — будь это так. Но чтобы это выяснить нам нужно больше информации об этом месте. Вик, ты целыми днями должна быть на кухне?

— Нет. Я пока что разнорабочая — принеси, поднеси, унеси и так далее. Вот сейчас перерыв, а потом пойду на какой-то склад помогать проводить инвентаризацию.

Неплохое место для того, чтобы попытаться что-то разузнать об этом месте.

— Отлично. Как думаешь, сможешь завязать с местными разговор?

— Разговор?.. — Вика неуверенно поджимает губы. — Болтать конечно у меня неплохо получается, но… На какую тему я должна с ними разговаривать?

— На любую. Главное попробуй установить контакт, а там…осторожно поинтересуйся, что да как в лагере происходит. От кого держаться подальше, а к кому наоборот поближе.

— Эй-эй, притормози!.. — Тоха озабоченно машет головой. — Ты че, баб не знаешь? Она как только такие вопросы задавать начнет, на нее сразу же весь курятник окрысится.

— Курятник окрысится, — повторяет за ним Вика. — Да ты я смотрю в женской психологии прям спец.

— А то! — деловито заявляет Тоха, не понимая сарказма. — И вообще, скажи, что не так все будет?

Вика ничего не отвечает.

— Вот! Говорю же, знаю я вас. Сколько бабских разборок повидал, вечно все из-за какой-то ерунды.

Ладно, думаю, Вика суть поняла и сама разберется, о чем и как ей следует разговаривать.

Прежде чем наш разговор прерывают двое вошедших в столовую мужчин, мы успеваем еще немного обсудить наш план и то, как следует вести себя в лагере. Вике в нашем трио отведена роль информатора. Ей, как девчонке, будет проще втереться к незнакомцам в доверие. Нам же с Тохой остается полагаться лишь на свою осторожность и уши.

— Иди, работай, — обращается к Вике один из мужиков, которых я тут же окрестив про себя нашими с Тохой конвоирами. — Нечего штаны просиживать без дела.

Вика, покорно опустив глаза, встает из-за стола и скрывается за зоной раздачи.

— Ты идешь первым, — обращаются уже к Тохе. — Князь решил начать с тебя.

Тоха бросает на меня испуганный взгляд, но я не в силах ему чем-то помочь.

— А что насчет меня? — спрашиваю я. — Мне здесь сидеть.

— Да, остаешься со мной, — отвечает мне второй конвоир и, посмотрев на нетронутый нами обед, оскаливается в насмешке. — Что, еда местная не по нраву пришлась?

— Недосоленная, — говорю я, наблюдая за тем, как Тоха выходит из столовой. — Но я так понимаю, что мы к ней быстро привыкнем.

— Смышленый, да?

Молчу. Кто его знает, как мои ответы на столь безобидные вопросы повлияют в будущем на мое пребывание в лагере и на моих шансах его покинуть.

Отец чуть ли не с раннего детства вдалбливал в наши с Сашей маленькие на тот момент головы, что нужно следить за своими словами и действиями, своим поведением в обществе. Говорить нужно только по делу. Отвечать — только если спрашивают, и никогда не говорить всего, что можно было бы сказать, отвечая на поставленные вопросы. А еще никогда нельзя было распространяться о том, как живет семья, что имеет в собственности и где эта собственность лежит. Подобные ограничения в подростковом возрасте вызывали у меня лишь желание сделать все наоборот: все разболтать, похваставшись, врать с три короба и злить отца, словно в отместку за всю его строгость. Но его воспитание все равно сказалось на моем эмоциональном облике. Становясь взрослее, я начал замечать, что сильно отличаюсь от сверстников. Мой образ мышления, мое мировоззрение, мое отношение к тем или иным событиям — все это было не таким, как у остальных.