Умудряются же такие тетеньки столько говорить – и ничего не сказать.

– Почему в ваших записях не упоминается о невозможности поддержания гигиены из-за отключения воды?

– Я записываю жалобы. И что наблюдаю объективно. Клинику. Про воду никто ничего не жаловался, случаев гигиенической запущенности не было.

– И никто вам не говорил, что, допустим, чем-то не тем умылся? Никто-никто? Худякова же в речку упала, а там и паразиты могут водиться, и химическое загрязнение.

– Михал Степаныч, а вы, часом, не из главноуправления Минздрава? – И фельдшерица показала пальцем куда-то за плечо, в сторону ближайшего городка – бывшего ЗАТО. – Это там со всей страны народ, со Средней Азии, вот там – да. А у нас? Да в декабре? Никогда не бывало. Приезжали из лаборатории после Чернобыля, из Москвы, шуровали в речке нашей, загрязнение бытовыми отходами – и все. И потом, одна она искупалась. А чтоб двадцать семь человек? Быть такого не может! А там, в номерном-то городке, вообще чудеса творятся в решете и без решета. Склеивают человека, даже если машиной раскатало, руки-ноги-черепушку, за неделю склеят – и как не было ничо. А у нас как от веку было, так и есть. И чтоб в нашей речке паразиты, да зимой, да чтоб у всего поселка – быть такого не может!

– Тогда надо исключить инфекционное происхождение заболевания! У вас под носом двадцать семь человек ходят и распространяют неизвестный микроорганизм. Что делать-то, знаете, небось? Медик, как-никак! До свидания!

Вышел на деревянное крыльцо – видывал такие только в детстве, в книжках со сказками. Дверь мягко, но сильно хлопнула на пружине.

А Алевтина Прокофьевна осталась думать. Исключить инфекцию – это значит доказать, что эти двадцать семь никак между собой не общались. А как докажешь? Как, кстати, сейчас те, кто обращался? Сняла трубку, повертела диск.

– Але! Ты, что ль, Николавна? Отпраздновали? Сыниша-то твой как?

На том конце раздалось успокоительное бурчание. Ночь и утро поохал, дескать, потом отоспался и к празднику был как огурчик.

– Маринованный корнишон, – хехекнули в трубке. – С собственной грядки.

Еще три-четыре таких же утешительных разговора. Сомнений не было. Неизвестная болезнь прошла, не оставив никакого следа.

Впрочем – что значит «никакого»? Может, болезнь прошла, а бациллоносительство осталось. Если она была заразная. Это ж только анализом.

После праздника, значит, опять туда, в медсанчасть звонить. Или в Безносово.

Михаил Степанович тоже думал. Анализ воды и осадка от воды представлялся ему все более необходимым. Загрязнение неизвестным химическим агентом. Известным, судя по тому, что кто-то, предположительно Худяковы, очищал воду. Агент вызывает колющие боли в коже и мышцах. Здесь и была лаборатория, в которой…? Или выше по течению Оя. Была или есть. И неизвестный планер, самолет или что там было – тоже здесь. А что говорила фельдшерица про склеивание человека?

– Лёх, – они уже были на «ты», – Лёх, а что за авария была с пострадавшим? Его потом в медсанчасть в бывшее ЗАТО отвезли.

– Да несколько таких было. Мы, если что, сразу туда звоним – оттуда скорая всегда приедет, а районная не всегда.

– Тяжелая авария, с переломами. Руки, ноги, череп. Не помнишь? Вроде бы пешеход. Наезд. – В голове Амелина всплыло сказанное фельдшерицей: «даже если машиной раскатало».

– А-а. Это ты, наверное, про этот гребаный перекресток. Виновник скрылся, – Загребин развел руками. – Это висяк.

А и найдут – так сидеть не будет. Откупится. Там БМВ был. Боевая машина вымогателей, – припечатал еще на русском устном и сплюнул. – А человека калекой сделали.

Амелин послушал и пометил: первое – последствия аварии, номерная медсанчасть. Второе – колодцы. И тут запиликал мобильный телефон. Шеф. Предупреждает: «посылаю рапорты, срочно ознакомиться». Чтобы лично Шилов, в праздничный день… Не слезают там с них, тоже. А уж он прессует нижних.

– Пусть едет в Гусятино. Есть у него мобильный? Возможно, придется – до бывшего ЗАТО, у меня следующий пункт там. Есть указания на наличие химической лаборатории.

Шеф отбился – значит, можно набрать городской номер, названный Опариной.

– Во-первых, с Новым годом. Во-вторых, извините, что беспокою в праздник по пустякам. Я из энного Главного управления, меня интересует, что было предпринято по поводу эпидемии в Гусятине.

– А-а, взаимно. У нас, у медиков, праздников не бывает. Этой историей вроде Валерий Фёдорович занимался…

Что важнее – прочитать очередную бумажку или переговорить с живым человеком, посмотреть в глаза, на руки, на походку и повадку, – для Амелина было не вопрос. Валерий Фёдорович Конышев. Домашний телефон. Спасибо. Набрал.

– С Новым годом! Можно Валерия Фёдоровича?

– Это я, – ответил буркающий, глуховатый, слегка гундосый баритон на том конце. – А с кем, простите…?

– Меня зовут Михаил Степанович, я по линии главного управления, курирую программу изучения факторов профессиональной вредности. Простите, мы бы могли сегодня встретиться? Если вы ничем не связаны. К вам будет два рабочих вопроса.

– Собирался встретиться с товарищами. А-а, приезжайте!

Перезвонить еще одному безносовскому милиционеру. Пусть догоняет. Отдать бумажку? Уже в Ужове? Ладно, подождем. Действительно – десяти минут не прошло, как раздался треск мотоциклетного мотора. Весь затянутый в байкерские доспехи парень, милицейская принадлежность которого едва угадывалась, жестом курьера из старого советского фильма подал Амелину прозрачную папку-файл с тонкой пачечкой бумаги и умчался в солнечно-яркую, золотую зимнюю белизну, унося на седле лейтенанта Лёху Загребина. Хорошо, хоть документы не выхватил из-под носа. Там еще есть над чем подумать.

До городка, бывшего ЗАТО, двадцать три километра. Только-только хватило разобрать почерк инспектора безносовского РОВД Томилина Сергея Константиновича. Факты лейтенант Томилин сообщал и вправду неординарные.

«…преследуя предполагаемого убийцу, который уходил от погони на мопеде марки “Рига” госномер ЛЕВ 19–89, на служебном автомобиле доехал до 63-го км автодороги Санкт-Петербург – Ручьи, где след мопеда свернул в лес. Сообщив по служебной связи, оставил автомобиль и продолжал преследование пешком. След привел к колодцу, частично скрытому дерном и ветками, которые не выдержали моего веса при приближении к краю. Очутившись в колодце, я обнаружил мопед “Рига” с указанным госномером. От колодца продолжал преследование по бетонированному подземному коридору, ориентируясь на отсветы, замеченные мною в одном из двух его направлений. Отдав приказ “бросай оружие, стрелять буду” и сделав один предупредительный выстрел, я продолжал движение, но отсветы, предположительно от карманного фонаря, погасли, и злоумышленник затаился в темноте. Примерно в полутора километрах от колодца (расстояние оценил по времени прохождения, около 15 минут) увидел в стене слева по ходу вертикальную щель от пола до потолка, шириной примерно сантиметров двадцать, которая закрылась на моих глазах. При ощупывании, простукивании стены и т. п. пустоты или запорных устройств ворот и т. д. обнаружено не было. В выступе стены рядом с местом, где было замечено закрывание щели, обнаружил металлическую вставку, находящуюся под напряжением, т. к. дотронувшись до нее, испытал электрический удар. Вставка имеет выбитое в металле изображение замкнутой кривой сложной формы, похожее на цифру 8, лежащую горизонтально».

Далее шло описание попыток взломать эту металлическую вставку. Томилин вернулся к мопеду, взял сумку для инструмента, подвешенную к седлу, и пробовал действовать отвертками и чеканом, имевшимися там. А напоследок попробовал прострелить металл. Инструменты, как гласил рапорт, не оставили на нем даже следа, а пуля при выстреле в упор сделала лишь маленькую, глубиной меньше миллиметра, круглую вмятину.

Добросовестный лейтенант осмотрел коридор и дальше таинственной вставки. Дошел до места, где на полу скопился слой воды около пяти сантиметров толщиной, и, «не имея непромокаемой обуви, не пошел дальше. До этого места все стены осмотрены внимательно, никаких дверей, ниш, необычных устройств, табличек и т. п. не замечено. На полу имеются металлические, на вид стальные полосы, предполагаемое назначение – рельсы, а также вбиты вертикально стоящие круглые столбики толщиной около 2–3 см, между которыми натянута проволока толщиной около 3 мм. Перекусить проволоку кусачками, взятыми из сумки, находившейся при мопеде, оказалось невозможно: режущие кромки кусачек при попытке перекусывания деформировались, на проволоке не осталось даже следа. Похожая проволока уходит в стену коридора там, где было замечено закрывание щели. На залитом водой участке видимый характер коридора сохраняется.