– А что это у тебя? С молоком, да?

А потом берет ее чашку и отхлебывает кофе. Ее кофе! В этот момент Веро почти впала в кому от мыслей, что она сейчас с ней сделает… А пока выходила из комы, ее новая подруга откусила печенье и по-хозяйски смахнула крошки со стола. После этого не было смысла в долгих реверансах. Томми еще плиту не нагрел, как новенькая уже две тарелки разбила, и поднос со стаканами опрокинула.

– Откуда она свалилась? – вопрошал Томми, с шумом хлопая дверцей холодильника, и на его лице читалось неподдельное: «Ну как так можно?! Как?!»

– А мне она нравится,– улыбнулась Веро, словно почувствовав, что в ресторане теплым ветром повеяло.

Новенькая, уже порядком освоившись, дала обалдевшей Принчипессе метлу, и та, пока дар речи не вернулся, стала послушно подметать осколки.

– Я и сама удивляюсь, – облокотившись о барную стойку, довольно улыбалась Веро,– но мне почему-то кажется, что она хорошая.

Томми еще раз фыркнул, но тоже обернулся посмотреть, как Хорошая подбадривает Принчипессу мести быстрее…

Как Веро и думала, Хорошая стала ее личным золотым фондом. Схватывала все на лету и за словом в карман не лезла. Даже Принчипесса с ней старалась не связываться. А если Веро не хотела обслуживать каких-то посетителей, она всегда просила Хорошую подойти— та могла найти язык с каждым клиентом, и ей цены не было, если бы она еще тарелки до столов доносила…

Особенно Робертино к этому был неравнодушен. Дважды в бешенстве срывал с себя фартук, чтобы пойти убить ее, и те несколько секунд, пока Томми держал извергающего проклятия итальянца, а Веро запирала Хорошую в подсобке, всем казались счастливой отсрочкой приговора… Но Хорошая это не ценила, гордо колотила в дверь, в благородном порыве желая нести ответственность за свои промахи.

Веро же, протирая вилки и параллельно слушая вопли из подсобки, задумывалась, что неизвестно на кого бы еще поставила. Уже через пять минут Хорошая вскрывала замок, и чтобы разнять свору, приходилось звать на помощь Алессандру.

Хорошую, как потом узнала Веро, воспитывала бабушка и улица. Хорошая знала все бары и с кем только знакомств не водила. Жизнь у нее обычно начиналась ночью. И Веро часто задавалась вопросом: «Когда Хорошая спит?» Ясно было одно: если на Хорошую выпадает утренняя смена, это катастрофа.

– Я так и говорю… Сунула в штаны и забыла.

Веро невольно посмотрела на часы при входе.

– Давно, говоришь, он у тебя в кармане?

– Минут двадцать… нет, минут сорок.

– Посчитаем… На кухне заказы опаздывают минут на тридцать, плюс сорок минут ожидания… Получается, Удав придушит тебя часа через полтора и даже гостей стесняться не будет, потому что, чего тут скрывать, он давно этого хотел. Что у тебя тут? – Веро быстро пробежала глазами по заказу.– Так… Две пасты, пицца… Еще одна пицца. Попробуем Томми упросить сделать твои пиццы вне очереди.

…Томми кричал, не слушал, говорил, что бараны умнее, но пиццу сделал.

– Вот повезло! – обрадовалась Веро, когда план почти не провалился. Они встретились с Хорошей у лестницы и пожали друг другу руки.

– Tu! Sempre tu! Cuarenta minutti!

Удав выполз из-за угла и дико довольный, что застал сразу обеих («занесем в простой, вычтем из зарплаты, выпишем себе премию»), загородил дорогу.

– Tu! No pizza! No pasta! Cameriera stupida!

«Вот черт,– соображала Веро,– как он узнал, этот гад? Не иначе как Принчипесса доложила. А она откуда? Если только… подслушала! Вот дрянь!»

Но больше всего Веро досадовала на себя, что потеряла бдительность.

Обычно Удав поджидал жертву где-нибудь в засаде, потом вылезал, подкрадывался и…оп! набрасывался, хватая добычу за горло. Потом шел выписывать себе премию. Веро это знала и с пониманием старого потрепанного воробья старалась держать местность в поле зрения, осторожно выбирая слова на враждебных территориях.

«Ну что ты орешь-то?! – с раздражением подумала она, к вечеру ей особенно было трудно держать себя в руках.– Что ты мельтешишь перед глазами, тунеядец? Хочешь сделать что-нибудь полезное – тарелку отнеси».

– Tu! Sempre problemi! Sempre cretina!

Хорошая вдруг вышла вперед и громко так, почти по слогам, как говорят обычно глуховатым людям, с явным желанием помочь, сказала:

– Я вас не понимаю. No capisco. Я не говорить по-итальянски. Ну, что ты хочешь? Веро, что он хочет? Что? – И участливо добавила:– Может, чая?

Примерно в двенадцать часов ночи Веро устало оглядела зал, машинально поправляя скатерть.

«Три стола, два посчитались, осталась большая компания. Каппучино – счет. Шесть бокалов пива – сдача. Еще пицца. Четыре пасты. Ну, что же вы, ребята, все жрете…»

Мимо, прихрамывая, прошла Алессандра. Принчипесса, притихшая, с темными кругами под глазами, несла тарелки вниз. Веро посторонилась пропустить ее к лестнице.

«Надо же, утром мы как серны гор, проворные и стремительные, а к ночи как три старые клячи, дохлые и изможденные. Ну ладно, последний поход в бар… Тут тоже трагичные лица. Держитесь, ребята, скоро спать. Осталась пара перевалов. Поднос. Оп…Взяла…А вот это зря они мне шесть бокалов поставили. Мадонна…Тяжело-то как!!! Несем… Несем… Вершина близка. Пришли. Думай о равновесии, думай… и улыбайся. Улыбайся, как дура, словно это самая большая радость в твоей жизни. Так, сначала девицам: берем, ставим бокал, держим равновесие. Хорошо… Берем, ставим… Эй! Справа! Не надо помогать! Не надо! Убери руки! Убери руки, говорю! Ах!.. Можешь не убирать. И ведь не на тебя, дрянь, на подругу твою. Все… Куртка, платье. Вскочила, кричит, мокро. Понимаю, шесть бокалов – три литра, мы сейчас все утонем. Господи, а смотрят-то как… Вот он, мой конец. Как там про серн? Мясо ценят за питательную ценность, а из кожи выделывают перчатки?»

Рестораном, в котором работала Веро, заправляла одна вдова – особа уже немолодая, но порывистая и импульсивная. Всегда взбудораженная, словно лошадь, учуявшая опасность, она никому никогда не доверяла, заставляла и других поминутно оглядываться. При виде ее даже чашки с буфета падали, переволновавшись, что их поставили, повернув ручкой не в ту сторону. За неровность и отрывистость персонал прозвал хозяйку Росомахой и всегда помнил, что Росомаха сначала нападает, потом зарывает, потом ест в три приема.

Не будучи злой от природы, но чувствуя власть, Росомаха сильно расслабилась, и граница между желанием, чтобы человек работал в ресторане, и тем, чтобы он там жил, у нее заметно размылась. Стандартная ошибка всех рабовладельцев: ты просто не знаешь, когда остановиться.

– Представляешь… – сказала однажды Веро Алессандре, – не могу теперь ходить в рестораны – ненавижу официантов.

– А за что их любить? – хмуро отозвалась та.

Они стояли у барной стойки, как два не вымирающих динозавра, и смотрели, как Принчипесса проводит очередное собеседование на место официанта.

– Как ты думаешь, сколько протянет? – с надеждой спрашивала Веро, думая о выходных. – Месяца четыре? Она с виду крепкая.

– Да нет, месяца два, – вздыхала Алессандра и тоже думала о выходных.– Ты посмотри, какая улыбчивая. А при нашей работе нужен или стержень, или полная апатия к жизни… Но улыбаться перестанет быстро. Это точно.

Так и было. Через три недели новенькие отползали от банкетного зала, как раненые с поля боя, и гвардия оставалась в прежнем составе. И когда стало совсем плохо, в ресторане появился Удав.

После этого все с ностальгией принялись вспоминать те хорошие времена, когда было плохо.

Откуда он свалился, еще долго никто не понимал. Ходили слухи, что у него в Италии был ресторан, он там случайно отравил местного мафиози, и, пока боссу в больнице промывали желудок, ему пришлось удирать на все четыре стороны. Но Удав не растерялся, побродил немного по свету и со своим талантом приспосабливаться нашел страну и работодателя. Сменил климат, сменил гражданство, но не поменял любимое занятие – жить за счет других и ничего не делать.