Я кружил по городу около часа, петляя, словно заяц, но за спиной слышал шаги, звуки которых уже стали привычными и узнаваемыми. Так я вовсе и не пытался от тебя отрываться. Понимаю, мы с тобой коллеги, и брать след ты умеешь не хуже иной гончей. Ладно, пожалуй, что и хватит. Семь часов – уже темно, а скоро совсем видно ничего не будет.

Я вышел на задний двор одного из домов, рассчитанного на несколько жильцов. Дров на севере нужно много, и поленницы сложены с проходами, чтобы хозяева могли подойти к своим. Вот, теперь можно и поговорить.

Дождавшись, когда шаги начнут стихать, а их звук перейдет в топтанье и шарканье – хозяин ног начал топтаться, пытаясь понять, куда делся преследуемый, я вышел к нему за спину и спросил:

– Эй, мил-человек, так чего тебе надо-то? Пристал, как банный лист к жопе.

Парень подскочил, схватившись за карман полушубка. Ага, а вот это ты зря. Полено, примененное вовремя, бывает удивительно эффективно, если бить по затылку!

Отобрав у парня оружие (наган!) и хозяйственно прибирая его в свой собственный карман, потряс незнакомца, затем перевернул на спину:

– Эй, мил-человек, ты чё падать-то удумал?

Парень застонал, но сумел приподняться и сесть.

– Так скажи, чего тебе надо-то было?

– Я из Вологодского губчека. Нам поручено уничтожить белого гада Маслова.

– Маслова? – удивился я. – А почему Маслова-то?

– Не знаю, – ответил парень, потирая ушибленный затылок. – Да и не моё это дело. Мне приказано, а приказы не обсуждают.

Маслов – эсер-кооператор и маслодел, изрядно наследивший в Вологде. Но в Архангельске его нет, это точно. Ещё в октябре восемнадцатого года Чайковский отправил его устанавливать контакты с Директорией, но к моменту приезда там уже пришел к власти Колчак. Как знаю, власть адмирала маслодел не признал, и сейчас где-то бегает, скрываясь и от белых, и от наших.

– А тебе давно приказано Маслова убрать?

– Так в ноябре еще.

Всё ясно. В ноябре в Вологде ещё могли и не знать о миссии Маслова, а парень находился уже в дороге.

– А чего шел так долго?

– Я в Шенкурске застрял, – пояснил вологодский коллега. – Мы с товарищем Осадчим – он за старшего был, хотели его быстро пройти, не получилось. Меня там признали, в тюрьму отправили. Товарища расстреляли, а меня нет. А как наши Шенкурск освободили, я в Архангельск пошёл, лесами. Я с проводником шёл, он места хорошо знает. А в дороге я заболел, так проводник меня до скита довел, я у староверов неделю в лежку лежал. Как оклемался, сюда.

Однако! Упертый ты парень. Дали задание – расколись, но выполни.

– Проводника как звали, не Ферапонт? – поинтересовался я.

– Не, Севастиан его звали, тоже из старообрядцев. Я в Архангельске уже третий день брожу, никого не знаю. Один раз на наш патруль нарвался, потом на мериканский. А тебя я вчера увидал. Мы же как-то с отрядом в Череповце были, ты нас на постой размещал.

– Ага, – кивнул я, вспомнив-таки парня. Было дело, когда отряд из Вологды приезжал к нам на помощь. Обычное дело. – Тебя Сергей зовут, фамилию, прости, не припомню.

– Фамилия моя Медведев.

– И почему ты решил, что я должен тебе подчиняться? – поинтересовался я.

– Мне товарищ Александров приказ отдал, я его должен исполнить. Значит, если ты, Аксенов, чекист, а не шкурник, то должен мне помогать!

– Ясно, – кивнул я. Вздохнул: – Всё, что могу для тебя сделать, чекист Медведев, это не убивать тебя здесь и сейчас. А из Архангельска советую уходить. Маслова здесь нет, приказ тебе не выполнить. Вернешься в Вологду, так и доложишь Александрову. А меня ты не видел.

– Значит, ты шкурник, а не чекист, – пришел к выводу Медведев.

Я не стал отвечать, а развернувшись, но так, чтобы видеть парня краешком глаза, сделал несколько шагов вперед. Ах ты, зараза, про это-то я не подумал!

То, что лезвие блестит при свете луны – красивая сказка. Чтобы оно блестело, надо постараться. А вот почувствовать движение можно. И полено – штука убойная, если в висок. Прости меня, чекист Медведев.

Затащив труп парня между поленницами, я поначалу решил их обрушить, но передумал. Будет шум, выскочат хозяева. А труп всё равно найдут. Лучше побыстрее уносить ноги.

Мучила ли меня совесть после убийства вологодского коллеги? Не особо. Скажу откровенно, я знал, что парень может наброситься на меня с ножом (не зря же я его обыскивал), и допустил это, чтобы «сохранить лицо». Вроде с моей стороны получается вполне законная самозащита. Разумеется, в данном случае идет речь не об отмазке в суде, а для успокоения совести. Впрочем, с совестью-то я как-нибудь договорюсь. И в Вологодское губернское ЧК о смерти Сергея Медведева сообщать не стану. Ребята там умные, они меня поймут и простят. Простят, но не забудут.

Переживал по другому поводу – хорошо ли проверил карманы у мертвеца, не видел ли меня кто? Может, архангелогородская милиция (сыскной полиции у них давно нет) решит отыскать убийцу, начнут восстанавливать маршрут движения незнакомца, выйдут на библиотеку, начнут сопоставлять время моего ухода и возвращения домой. Мне от библиотеки до съемной квартиры десять минут быстрым шагом, а медленным – пятнадцать. Попросить, что ли, хозяйку помочь мне с алиби? А то она и так поинтересовалась: «Что же вы Владимир сегодня так поздно? Наверное, девушку себе нашли? Только, прошу вас, будьте поосторожней. Парней холостых у нас и раньше нехваток был, а теперь и подавно. А вы юноша видный, красивый, а девушки у нас сами знаете, какие – чуть что, сразу и под венец тащат!» Отшутился – мол, по Архангельску гулял, достопримечательности осматривал. А насчет девушек не беспокойтесь. Буду искать такую, как вы!

Похоже, хозяйке нехитрый комплимент понравился. Зарумянилась, словно барышня на выданье, потом позвала ужинать.

– Владимир, у меня к вам опять огромная просьба, – с виноватой улыбкой сказала Галина Витальевна, выставляя на стол ржаной пирог с треской.

Что-то я в последнее время перестаю уважать треску. Хм. Зажрался, не иначе. В Череповце или в Москве пищал бы от радости. Тем не менее развел ручонками и, как галантный кабальеро, ответил:

– Для вас что угодно!

– Вот, пирог остыл, – заметила Галина Витальевна, прикладывая к корочке руку.

Кажется, квартирная хозяйка действительно стесняется меня о чём-то попросить.

– Так ничего страшного. Вы лучше скажите, что нужно сделать. Напрямую.

– Наш старший по кварталу – Митрофан Арсентьевич Селезнев, очень противный человек, – поморщилась хозяйка.

– Тот, что с деревянной ногой? – удивился я.

Отставной полковник, у которого мы получали берданки, таким не выглядел. Вполне себе симпатичный служака. Подумаешь, не навоевался. Зато польза от него – хранит родной город от грабителей и убийц.

– Нет, это другой. Без ноги – Карл Янович Витукевич, он ополчением ведает, из тех, о котором поэт сказал «Слуга царю, отец солдатам!», – усмехнулась женщина. – Я с его младшей дочкой – Ясей, Ядвигой то есть, в гимназии училась. Яська говорила, что отец дома едва ли не строевые смотры устраивал, заставлял дочерей кровати заправлять по-солдатски, а по утрам сокольскую гимнастику делать. – Я не помнил, что такое «сокольская» гимнастика, но на всякий случай покивал. – Яся и Ванда едва дождались, чтобы гимназию закончить, да замуж выйти.

– Понятное дело, с таким папашей захочешь поскорее из дома сбежать, – поддакнул я.

– Ну, это их дело, а сам Карл Янович в русско-японскую сражался, потом в германскую. Крестами награжден, а во время Брусиловского прорыва ему ногу оторвало, и комиссовали его из армии. Вернулся домой, заняться нечем. Но я же вам говорила: когда мы остались без полиции и без милиции, то пришлось охрану домов в свои руки брать. Карл Янович тогда всех обошел, провел собрания, в каждом квартале старшего назначил, чтобы тот списки домовладельцев и график дежурств составил. Карл Янович у властей разрешение вытребовал, чтобы берданки получить и у себя дома склад оружия устроить, он за каждое ружье расписку писал. Если что – его по головке не погладят. Но полковник отвечает лишь за охрану и за оружие. А старшие комитетов, что списки составляли, теперь всем заправляют. Талоны на дрова распределяют, за исправностью электрических проводов следят, деньги собирают за вывоз мусора, дворников нанимают. А сейчас ещё и властям отчитываться должны, кто в домах квартиры снимает.