– Я поговорю со знакомыми, – кивнул Колосов. – Пока меня не будет, о нем наведут справки.

Нина слегка поморщилась от досады:

– Мне нужно было сделать это шесть лет назад.

– Интересно, чем они сейчас занимаются? – Колосов покачал головой.

– Саша, не думай об этом, – Нина взяла его за руку.

– Я съезжу к ней, – сказал он.

– Это бесполезно. Сейчас Настя ни тебя, ни меня на порог не пустит, – покачала головой Нина. – Думаешь, почему я здесь? Она меня выпроводила.

– Господи, – Колосов с силой растер лицо. – За что мне это?! Почему я не полюбил женщину без тараканов в голове? Я никому не говорил этого, Нина. Но я только мучаюсь с ней и не чувствую отклика.

– Я знаю, – кивнула Нина. – Хотя мне казалось, что ты стреножишь ее.

– Я не понимаю, что делаю не так? Она как заговоренная.

– Дело не в тебе, Саша, – усмехнулась Нина. – Все это время она ждала его.

– Тебе нужно подстричься, – улыбнулась Настя, когда Плетнев вышел из ванной. – Но уже намного лучше, Сережа. Намного лучше. Хотя знаешь, длинные волосы тебе тоже идут. – Она подошла к нему и провела рукой по его влажным волосам. – Идем завтракать.

Но не успели они сесть за стол, как зазвонил мобильный Насти. Она взяла его и слегка поморщилась:

– Да, Саша?

– Настя, я все знаю.

– И что?

– Я сейчас приеду.

– Не нужно. Помощь мне не требуется.

– Настя…

Но она уже выключила телефон.

– Не обращай внимания, – улыбнулась она. – Почему ты не ешь?! Может быть, ты выпить хочешь?

– Я не пью, – отказался Плетнев.

– А раньше ты любил хорошее вино, – улыбнулась Настя. – Помнишь, во Франции мы попали на фестиваль молодого вина?! Напились! Но никто этому не удивился. Говорили: «Вот русские, они так любят вино!» И нас с тобой всё угощали и угощали… Разве ты не помнишь этого?..

Она оторвала от кисти винограда несколько ягод и уже задумчиво посмотрела на него.

– Ты похудел. Сейчас тебе нужно только есть и спать… Ну, кто там еще?! – с досадой спросила она, услышав зуммер радиотелефона. Улыбнулась Плетневу ободряюще и вышла с кухни.

– Мама! – услышала она в трубке голос Дашеньки. – Мама, приезжай!

– Дашенька, солнышко мое, здравствуй! Дашенька, я пока не могу приехать. Но как только освобожусь, сразу приеду. Ты что сейчас делаешь, солнышко мое? Максим рядом?

– Нет, он гуляет!

– А бабушка? Бабушка рядом с тобой?

– Да!

– Здравствуй, Настя, – раздался в трубке голос Ираиды Михайловны, ее мамы.

– Мам, я постараюсь сегодня приехать, но не знаю, получится или нет?..

– Настенька, ты хотя бы понимаешь, во что ты снова впутываешься? Неужели тебе не хватило одного раза?..

– Значит, Нина уже всех обзвонила? – как бы про себя произнесла Настя. – Хорошо, я с ней поговорю…

– Мы волнуемся за тебя, дочка.

– Мам, ты всегда меня понимала. Поймешь и сейчас, – после короткого молчания отозвалась Настя.

– Настенька, Настенька, подумай о детях… – начала было Ираида Михайловна.

Но дочь оборвала ее:

– Мама, зачем ты так?.. Ты же знаешь, я всегда чувствовала, что найду его. И я все помню, мама! Когда Сережа был рядом, я чувствовала себя счастливой, чувствовала себя любимой. Мне было так хорошо! А когда он пропал, я рухнула в какую-то бездну, где бесы вокруг костров скачут… Разве это жизнь, мама? Ведь я помню совсем другую жизнь…

– Дочка, я не знаю, что тебе еще сказать, – с болью в голосе произнесла Ираида Михайловна. – Но нам с тобой нужно поговорить. Как только ты успокоишься, обязательно приезжай. И дети тебя ждут. И будь осторожна, дочка. А вдруг Нина не напрасно волнуется?

– Мама, не о чем беспокоиться! Не о чем! Я позвоню тебе позже. – Настя положила трубку на журнальный столик и судорожно перевела дыхание.

Волнение ее родных и близких можно было понять. Но в этот момент их навязчивая забота только раздражала ее. Чтобы немного успокоиться, она подошла к зеркалу и принялась поправлять прическу и макияж, какой-то задней мыслью понимая, что все еще привлекательна, и той же мыслью чувствуя волну возбуждения от близости по-настоящему любимого человека. Сейчас утренние мысли и переживания казались не просто незначительными, они были для нее смешны.

– А вот и я! – улыбнулась она, вернувшись на кухню. – Сережа, ну что же ты?! Ты к еде не притронулся. – Она обняла его и уткнулась в волосы. – Господи, от тебя и пахнет как прежде… Любимый ты мой, ну не пугай ты меня… Скажи хоть слово, хотя бы одно знакомое слово… Ты такую страшную игру придумал себе…

– Все очень вкусно, – негромко произнес Плетнев. – Но я на самом деле не голоден. И я не хочу стеснять вас.

– Милый ты мой. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя? Нет, этот путь мы пройдем вместе. Я покажу тебя лучшим врачам! Ведь мы так любили друг друга. Ты не помнишь, но нам завидовали. Как нам завидовали другие!.. Сереженька, когда ты пропал, жизнь моя опустела и только тогда я поняла, как трудно найти родного человека. И то, что я чувствую сейчас, не описать никакими словами!.. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя?.. Отпущу, чтобы снова оказаться одной… – в ее глазах блеснули слезы.

– Но я не тот, кого вы искали, – покачал головой Плетнев. – Я знаю, что я не тот, – перед его глазами стремительной лентой пронеслись воспоминания последних месяцев. – И я вас не помню… совсем…

Настя медленно выпустила его из объятия и вернулась на свое место. Какое-то время они молча сидели друг против друга. Настя смотрела на Плетнева, а тот сидел, опустив голову. И в эту минуту Настя испытывала какое-то странное чувство, словно находится во сне, вместе с тем понимая, что это все же не сон, а видения какой-то другой, параллельной жизни.

– Иногда мне кажется, что я вижу себя во сне, – сказала она, следуя за этим чувством. – Иногда мне кажется, что я до сих пор глупая двенадцатилетняя девчонка, которая зимним вечером заперлась в ванной, чтобы наворожить себе детей и мужа. В тот вечер я что-то увидела в зеркале и до сих пор смотрю в него и вижу эту жизнь. Помнишь, я рассказывала тебе, как мы с девчонками гадали?

– Нет, я не помню, – Плетнев поднял на нее взгляд.

– Господи, Сережа! – голос у Насти сорвался. – Зачем ты мучаешь меня?! Ты же все помнишь, я вижу это по твоим глазам… Зачем все это?! Зачем?.. – И уже не сдерживаясь, разрыдалась.

Она плакала, уткнувшись лицом в скатерть, а Плетнев смирно сидел напротив нее, чувствуя лишь неловкость и смущение.

Успокоилась Настя так же внезапно, как и разрыдалась. Посмотрела на него и взяла за руку:

– Позавтракаем позже. Ты ведь все равно не ешь. Идем, Сережа.

И он покорно сжал ее руку, и так, взявшись за руки, они вышли с кухни.

– Когда ты пропал, я сделала в квартире ремонт. Но картины остались те же. Помнишь… – Она осеклась, зная, что он снова начнет говорить, что не помнит ничего. – Эти картины мы с тобой выбирали. Ты так любил смотреть на них. Стоял в коридоре, курил и смотрел то на одну, то на другую.

Они какое-то время стояли возле картин в дорогих рамах. И Настя все время ждала, что Сережа улыбнется с облегчением и скажет: «А я вспомнил! Ты знаешь, я вспомнил этот пейзаж! Эту картину я купил тебе в подарок на День святого Валентина!» – и она тоже вздохнет с облегчением, услышав это.

Но он молчал и смотрел то на одну картину, то на другую, почти так же, как делал это раньше. Но точно так же сейчас он смотрел на весь остальной мир: переводил взгляд с одного предмета на другой, так и не осознав до конца, кто он и где находится.

– Хорошо, хорошо, идем, – произнесла она, не дождавшись от него ни слова в ответ.

Они прошли в гостиную. Настя усадила Плетнева на диван, а сама взяла с книжной полки несколько больших фотоальбомов.

– Посмотри, здесь наши фотографии. Из всех поездок, год за годом! – Она села рядом с ним и открыла первый альбом. – Это мы с тобой через неделю после того, как познакомились. Это ты, Сережа, ты! Узнаешь себя?